Сосед будет сверху (СИ) - Левина Ксюша - Страница 39

— Дед у тебя классный, — с тоской в голосе говорит Саша, и я понимаю, что он, должно быть, тоже скучает по своему. Он ведь так мало рассказывает о семье, но про деда — с любовью.

— Я, кстати, мечтаю попасть в «Бонжур» на стажировку. Для меня было шоком, когда ты привел меня полураздетую и ненакрашенную в это святое место. Мне казалось, я осквернила мечту о нем.

Да, я пытаюсь отвлечь Дантеса, чтобы он не ушел от меня глубоко в мысли, и вроде бы даже выходит. Улыбка снова прилипает к его лицу.

— Ты слишком хорошенькая, чтобы что-то осквернить присутствием.

— Сегодня день комплиментов? — дразню его в ответ. — Тогда у вас, товарищ сосед, очень красивый, — я опускаю взгляд на ширинку, — фасон джинсов.

Дантес смеется — заливисто, звонко и от души. Я выдыхаю, потому что гнетущая атмосфера развеивается, как будто и не было ее.

— Я помогу тебе.

— Что? — Опять попробуй расшифруй.

— Со стажировкой. В «Бонжуре».

— Еще чего, — я даже округляю глаза. Мне эти подачки для Иришек не нужны. — Не надо, я…

— Слушай, Саш, — резко прерывает меня он, — я просто замолвлю за тебя слово. Дальше дело за тобой. Я хорошо знаю шеф-повара и управляющую. — И почему я не удивлена? — Если ты выкинешь что-то такое, как у меня дома с рыбным соусом, тебя погонят взашей, даже несмотря на безграничную любовь ко мне.

— А почему ты не погнал меня туда? Взашей?

— Потому что это ты.

Чего?

Я застываю с приоткрытым ртом и не могу собрать буквы в слова. Бум — нокаут! А гад-Дантес вытирает уголок моего рта — опять я поела, как свинья?

— Ч-что… я?

— Потому что ты мне нравишься. Понравилась сразу.

Нет, этот день, вечер — а еще ночь впереди — точно вывернут меня наизнанку. Он решил окончательно меня добить?

Нравишься ты, а любит другую, — раздается противный шепот в голове.

— Ты все еще надеешься на крышесносный минет? — выдаю я уже смелее, и Дантес негромко смеется, качая головой. Мол, что с тебя взять — не ожидал другого. — И в телескоп наблюдал за мной, потому что я тебе нравлюсь?

Мне безумно приятно смаковать это слово: нрав-люсь. Я ему нравлюсь. Как же кайфово его повторять.

Саша в голос ржет.

— Так и думал, что ты успела засунуть везде свой нос.

— Ага, а ты сейчас скажешь, что звездочет?

— Нет, я вроде не врал тебе.

Ох, как это подкупает. Я даже выдохнуть забываю и в результате кашляю сидром в бездну.

Врать одно, а не договаривать — это…

Я шикаю на внутренний голос и отдаюсь чувствам, которые разрастаются в сердце. Мне уже конец. Там чертовы лианы опутали орган, как в джунглях. Не высвободиться от Дантеса. Уже нет.

— Парни прислали на день рождения. Я им на старте помогал.

Робин Гуд, блин!

— С телескопами?

— Нет, они рыболовный магазин открывали.

— А телескопы при чем?

Дантес пожимает плечами.

— Они уже и тостеры из Китая заказывали, и семечками пытались промышлять. Я ничему не удивляюсь.

Я тоже.

— Ненавижу рыбалку, — вспоминаю я чудо-походы с дедом и его бандой.

Эти неженки заставляли меня копать червяков и насаживать их на крючки! Видите ли, по их части была уха и настойки. О, и какова же была подлость, когда однажды они реально наловили рыбы, а я потом все это чистила. Вечером уже сама им активно подливала в стопки, только бы побросали удочки!

— Не стоит разбивать мне сердце, — я в каждой фразе Дантеса нахожу подтекст, — мы ходили на рыбалку с дедом по выходным. На левый берег, в самые заросли. Рыбалка для меня — это чистая любовь.

И бинго — я опять слышу другое.

— А ты, значит, веришь в нее? — спрашиваю Дантеса, а он притворно играет бровями, ожидая пояснений. — В любовь?

— А ты, значит, веришь в нее? — спрашиваю Дантеса, а он притворно играет бровями, ожидая пояснений. — В любовь?

— Конечно, — отвечает суперспокойно.

Я удивлена, и, видимо, это слишком заметно.

— А есть те, кто не верит? — нахмурившись, спрашивает он.

— Да полно, — я неопределенно машу рукой в сторону уже залитого огнями города под нами, — те же Иришки твои.

— Могу с уверенностью сказать, что как раз каждая из них верит. Побольше некоторых, — звучит с явным укором. — Да и остальные врут. Кто бы не хотел иметь человека, который будет твоим на все сто процентов? Чтобы и друзья, и любовники? Чтобы и в радости, и в горе?

О как. Меня прибивает его монолог. Слишком неожиданно услышать от него подобное. Я уже давно нарисовала образ сексуального злодея в голове, а у того внезапно оказалось сердце. И вот как с этим дальше быть?

— А те, кто говорит, что не верит в любовь, скорее всего, слишком гордые, чтобы признать, что когда-то им сделали очень больно.

— А тебе было больно? — вырывается у меня, прежде чем я соображаю, что не хочу знать ответ.

— Конечно. — Черт. — Но это не повод ставить на себе крест. Нужно…

Да, сейчас он скажет что-то про то, что нужно жить дальше.

— Жить дальше, — вторит голосу в моей голове Дантес. Он улыбается мне, а я… я уже почти готова разрыдаться от нахлынувших эмоций.

— Идеальный ты слишком, — я злюсь, и звучит это довольно раздраженно, но ему, кажется, все равно. — Еще скажи, что детей любишь.

— Люблю, — соглашается так легко, что у меня выворачивает внутренние органы. Именно так, не совсем красиво и неприятно. — Дети — цветы жизни.

Знаю, что мне всего лишь девятнадцать, но мысленно я ему уже родила. Двоих как минимум. И у пацана его глаза.

— А хочешь? Ну, детей? — продолжаю я, и он смотрит как-то настороженно.

— Надеюсь, ты все-таки на таблетках, потому что забот мне пока хватает, — Дантес наконец расслабленно улыбается, и я понимаю, как, должно быть, выглядел мой вопрос со стороны.

— Да, я… — Я прячу глаза, пытаюсь занять дергающиеся руки и что-то выдавить из себя. — На таблетках. Ага. Это… гипотетический вопрос.

— Тогда гипотетически хочу.

— А заботы какие у тебя? — внезапно поймав волну, я вдруг перехожу в наступление. Не хочу чувствовать растерянность. — Иришки твои? Или это наоборот — секс без забот?

Дантес впервые не улыбается мне в ответ, он ничем не выдает эмоций.

— Лезешь не в то болото, Пушкина.

Лезу. Даже без забродов. Уже тону, запутавшись в тине.

— Ты же наверняка все сама придумала в своей симпатичной голове, — произносит он, протяжно вздыхая, будто очень сильно устал. — Но если все еще хочешь знать, они просто скрашивают ожидание.

— Так ты, значит, ждешь, ищешь? Кого? Ту самую единственную?

— Письмо из Хогвартса, Пушкина! — смех Дантеса мне вены режет. — Единственную не ищут. Единственная…

— Сама тебя находит? — продолжаю за него и в тайне надеюсь, что он подтвердит, что добавит, мол, такие встречи непременно происходят в лифте.

— Мне кажется, что единственную ты всегда узнаешь и безо всяких поисков. Ты же с ней будто всю жизнь знаком.

Тут же невольно вспоминаются слова блондинки о том, что она знает Дантеса с детства или вроде того. И это больно.

— Тогда зачем Иришки? Если твоя… если она уже как бы есть…

Боже, как же тупо звучит! Я стараюсь взять себя в руки, но не уверена, что выходит. Ну почему он не сознается? Гад. Сказал бы уже: «Да, я люблю свою блондинку, а с тобой просто время провожу — чуть больше, чем с остальными». И дело с концом.

— И как ожидание? — Я даже изображаю что-то вроде снисходительной ухмылочки.

— Утомительно, на самом деле.

— Не знала, что трахаться днями и ночами — это так скучно. — Утони, Дантес, в моем сарказме, просто утони! И больше ни слова!

— Не скучно, я сказал, а утомительно, — он поправляет меня учительским тоном. — В какой-то момент все теряет смысл. Когда долго не срастается, пропадает желание подстраиваться под кого-то, заботиться. Ты просто берешь свое. Потому что дают.

Усмешка срывается с моих губ.

— И неужели ничего ни разу не ёкнуло?