Сосед будет сверху (СИ) - Левина Ксюша - Страница 24

Это и смешно, и грустно. А еще как минимум странно.

Дантес неожиданно шагает на меня, и я отступаю. Я пускаю его, хотя не собиралась, потому что он тараном проталкивает меня вглубь коридора, а затем закрывает за собой дверь на три замка и цепочку.

Очень странно. И даже немного страшно, но Пушкиных не запугать детальными разборами недосекса.

— Так, еще раз, — начинает было, но я вздыхаю.

— О, это, видимо, надолго, а там вода стынет, — я притворно дую губы, — не возражаешь, если я продолжу принимать ванну, пока ты тут занимаешься самокопанием?

Он тупо моргает, глядя, как я, развернувшись на носочках, удаляюсь, и сразу мчит следом.

Откуда во мне все это? Даже не знаю. Но я правда не хочу торчать на пороге. Я так об этой ванне мечтала! С пенкой, с музыкой, с мятной бомбочкой! Я ее заслужила после его гадского поведения. Честно заслужила. А если вода остынет, другой бомбочки у меня не будет! Мне просто не хватило денег на вторую, а купить хотелось именно эту — красивую, дорогущую, не ту, что еле растворяется в воде и потом плавает в виде ошметков былой роскоши по дну ванной.

Дантес, кажется, в шоке, но скидывает со стула бобра и садится вместо него. Дико странно! Ну никак я не ожидала увидеть этим вечером моего Шурика.

При мысли, что мы тут можем зайти слишком далеко, у меня сводит низ живота, и я решительно повторяю про себя: «Шурик, Шурик, Шурик!». Дантес тут же в фантазиях получает круглые очки, рубашку в клеточку, зализанные волосы и серые брюки с кривой стрелочкой.

Так-то лучше! Я почти удовлетворена. Шурик — это не секс, Шурик — это «Операция «Ы» и «Кавказская пленница».

— Эм-м, может, хоть отвернешься, пока я спрячусь под воду?

Ну а что не так? Перед Шуриками вообще-то не раздеваются. С ними поют «Где-то на белом свете».

— Что я там не видел? — он уверенно улыбается, облизывает кончиком языка уголок губ, и я отчетливо различаю чертят в его взгляде.

Нет, он не отрицает вероятность того, что загребущие руки доберутся до моего тела, хоть и обещают на словах иное. А у меня нет сил спорить.

Я рычу и про себя, и вслух, скидываю халат, а Дантес тут же со стоном подается в мою сторону.

— Не-а, прости, но сиди смирно, — почти шепчу, глядя назад через плечо. — Ты же поговорить пришел. Тем более справку я так и не сделала.

— А я уже заразился всем, чем мог, плевать!

Он снова дергается вперед, но нет.

— Тш-ш, знаешь… — Я чувствую удивительную уверенность в себе.

Меня странным образом отрезвляет тот факт, что «ручная» работа Шурика оказалась не самой впечатляющей, а секс в лифте не дотянул до идеала, хоть и был восхитительно хорош. Потому что я хочу большего! И если уж мне суждено пережить всего парочку таких актов прелюбодеяния, то они обязательно должны того стоить.

— Я тут вспомнила один из пунктов нашего договора, — произношу томным голосом, снова обернувшись к Дантесу, что пускает слюни на мое обнаженное тело. У него подрагивают руки и, кажется, вот-вот задрожит губа, как у малыша, которому не дают сладкое. — Про то, что, если ты пустишь на кухню другую женщину, я смогу просить, что захочу...

— Да? Ну так я...

— Ну так я уверена, что та Иришка с рыбным соусом на кухне была. И сегодняшняя барышня тоже.

— Я не...

— А-ах, — я не сдерживаю полустон, когда делаю шаг в горячую воду. Тут же кожу покрывают блаженные мурашки, а Дантес за моей спиной определенно сходит с ума от этого вида, судя по звукам.

И да! Спасибо, спасибо, приседания! Спасибо ездовая собака Офелия! Моя задница и правда хороша, особенно в такой позе.

Я опускаюсь в воду, надеясь, что хоть немного грациозна, и сгребаю пену, устраиваясь поудобнее. Даже кладу руки на бортики, будто царица египетская. Теперь бы не выкинуть что-то глупое — с меня станется чихнуть или поскользнуться.

— Сегодня, что бы я ни делала, ты и пальцем ко мне не прикоснешься.

Я выгибаю бровь, пока Дантес пытается осознать произошедшее. Он мелко кивает, сглатывает. Он уже точно не пьян, но явно загружен. Он думал обо мне несколько часов подряд и теперь на грани, а я совсем не помогаю ему расслабиться.

— Ты слишком суетился, понимаешь?

— Я делал все…

— Я говорю, — улыбаюсь ему и склоняю голову набок, — слишком. И в лифте тоже.

— По-моему, я разбираюсь в этом…

— А ты когда-нибудь пробовал иначе?

— Не зли меня, а то…

— Ой, да кому ты нужен, чтобы тебя злить! — Я закатываю глаза и глухо смеюсь, потому что в голову неожиданно приходит идея, которая мне нравится.

Этот тип щелкнул меня по носу со своей-моей справкой. Он пригрозил, что я «ходить не смогу». Обжимался со всякими, а потом потянул меня за угол, чтобы по-быстрому перепихнуться. Да пошел он!

Я зла. И коварна.

Отсюда он точно не выйдет, а выползет!

— Мне кажется, что тебе нужен урок.

— Урок? Мне не нужны уроки, — надменным тоном говорит он и закидывает руки за голову, опираясь на спину.

— А я говорю, что нужны. Ты чуть что засовываешь в девушку свои похотливые пальцы! — И видит бог мне это нравится. — Но кто сказал, что это правильно? — Я сказала. — А как же прелюдия? — В жопу прелюдию.

Он сглатывает, потому что я веду рукой по шее к груди, распределяя по коже пену, хоть мысленно и противоречу каждому своему слову. От предвкушения шоу у меня уже все сводит. Хочется плюнуть на обиду и затянуть придурка в воду, но нельзя. Тот факт, что я хочу его, только мешает! Обиды забывать нельзя. Он меня уже получил, и я должна воспользоваться хотя бы этим шансом, иначе останусь совсем без защиты.

Дантес смотрит потемневшими, почти синими глазами и сбивчиво дышит. Твою мать, я и не думала, что наблюдать за ним со стороны так кайфово. Он крутит головой, разминает шею, не может найти место рукам, сжимает-разжимает пальцы. И столько всего в его глазах, выражении лица, жестах.

Мысленный образ мигом лишается дурацких очков, а рубашка в клеточку оказывается расстегнута на пару пуговок. Из Шурика явно лезет Дантес, твою мать!

— Что же ты, — мой голос непривычно хрипит, — оставил друзей наверху?

— Плевать, — он тоже еле ворочает языком, потом смотрит на мои пальцы и будто пытается управлять ими при помощи телекинеза. — Сделай. Это.

Дантес был таким пошлым и развязным в темном углу лестничной клетки, а теперь… «сделай это»?

— Что это? — дразню я.

Он сглатывает, а моя рука уже скользит по груди и легко касается соска.

— Научи, — еле шепчет он. — Покажи, как тебе нравится. Я не прикоснусь, — Дантес поднимает руки, и я чувствую, что почти выиграла эту дуэль.

Только вот он пересаживается ближе. Да, он встает со стула и устраивается на полу. Сжимает пальцами бортики ванны и напряженно следит за моими руками, которые все-таки опускаются вниз.

Чтобы не скатиться в воду и не нырнуть с головой, мне приходится напрячь ноги. Я сажусь удобнее, слежу за Дантесом, а он ждет. Он заворожен, как под гипнозом. Неужели у него такого не было?

— Сможешь? — Он находит в себе силы для привычной усмешки.

— А ты сомневаешься, что девушка может достичь оргазма без участия мужика? — Я нахожу в себе силы едко ответить. С трудом, но нахожу.

И быстро тяну руки под воду, касаясь себя. Выдыхаю, сжимаю бедра и жду, когда вспышки перед глазами успокоятся. Нельзя так быстро кончать, но я настолько перевозбуждена от всех этих разговоров и запаха Дантеса, в конце концов, что мне много не надо.

Запрокинув голову на бортик, я считаю до трех. Никогда не задумывалась, как выгляжу со стороны, когда мастурбирую, да и не так часто это делаю, но очень надеюсь, что это красиво. По крайней мере, я пока еще могу стараться.

Смотрю на Дантеса сквозь полуопущенные ресницы, а на его щеках заметно расцветают красные пятна. Губы приоткрыты, часто дышит. Я могла бы сейчас поцеловать его, и он, уверена, словил бы инсульт.

Но вместо этого я мягко глажу себя между ног и даже не пытаюсь сдержать стон. Звук, сорвавшийся с губ, приводит несчастного Дантеса в состояние, близкое к обмороку, кажется. Он бросается вперед, нависает надо мной, но я качаю головой и делаю еще одно движение. Вниз, вверх, внутрь.