(Не) верю. В любовь (СИ) - Котлярова Екатерина - Страница 7

Я молча смотрю в пол, чувствуя, как внутри всё сжимается от страха и омерзения. Его слова, как липкая паутина, опутывают меня, не отмахнуться и не скинуть с себя.

Отчим продолжает говорить, его голос звучит, как назидание, но в нём слышится что-то ещё, что-то, от чего мне хочется убежать.

— Ты должна быть осторожна, Алиса, — он делает паузу, и я чувствую, как его взгляд скользит по мне. Я скукоживаюсь ещё больше, стараясь быть максимально незаметной. — Мир полон греха, а ты… ты, как спелый плод. Многие его захотят сорвать и вкусить.

Он облизывается. Я стараюсь не дышать, чтобы не привлекать внимания, но это бесполезно. Отчим всегда говорит, что я его забота и ответственность.

Решётки за окном уже на месте, их тени ложатся на пол, создавая узоры, похожие на клетку. Так и есть. Я действительно заперта в клетке, из которой не смогу выпорхнуть.

Я вздрагиваю от одного только воспоминания. Обхватываю себя руками за плечи. К горлу подкатывает тошнота от жгучего нежелания идти домой.

— Номер телефона не вспомнила? — кашлянув, интересуется Адам.

— Нет, — я отрицательно мотаю головой.

— Ладно, — молодой человек пожимает плечами, разворачивается и уходит.

Я в растерянности смотрю ему вслед. Краем глаза замечаю объёмное чёрное пятно у подъезда. Резко поворачиваю голову, вижу знакомую фигуру. Из груди вырывается полуписк, полувсхлип.

Я сажусь на корточки в тоже мгновение. Прячусь от отчима за кустами и молю Бога, чтобы он меня не заметил. Я знаю, что пытаюсь оттянуть неизбежное. Знаю, что сейчас мне снова придётся возвращаться домой. Знаю, что там я не смогу от него скрыться.

Но я боюсь терять каждую драгоценную секунду вдали от него. Каждую секунду, когда я могу чувствовать себя в безопасности и свободно дышать.

— Пойдём, — я не знаю, каким чудом мне удаётся удержать крик, рвущийся из груди, когда на плечи опускаются чьи-то руки, а на ухо раздаётся шёпот.

— Боже, Миша! Ты напугал меня просто ужасно! — я поворачиваюсь к другу и заглядываю в лучистые добрые глаза парня, который присел рядом со мной на корточки. — Ты уже второй раз за день подкрадываешься ко мне и пугаешь.

— А ты почему сбежала от меня? — спрашивает с напускной обидой.

— Я хотела немного побыть одна, — шепчу, виновато смотря на друга. — Я слишком сильно расстроилась из-за того, что Дима подрался.

Про Адама предпочитаю ничего не говорить.

— Сказала бы хоть, — молодой человек качает головой. — Ладно. Пойдём ко мне.

— Миш, ты же знаешь, что потом начнётся, если я опоздаю хоть на полчаса, — я качаю головой, кусаю нижнюю губу до боли.

— Чёрт, мелкая, переезжай ты уже к нам. Ты ведь совершеннолетняя. Мама комнату готова выделить. Вся семья будет рада тебе.

— Я не могу, Миш, — шепчу с болью в голосе. — Не могу, прости. Я не могу уехать. Я… Как я уйду? У меня ничего нет…

Мой голос дрожит и срывается. Я смотрю на лучшего друга полными слёз глазами. Я вот-вот разрыдаюсь от отчаяния.

— Тише, мелкая, — парень поднимает руки и большими пальцами смахивает слёзы, которые незаметно покатились из глаз, с моих щёк. — Не реви только. Иначе я наплюю на всё, и сам всё решу. Или его…

— Не бери грех на душу, Миша, — я зажимаю ладошкой рот друга.

Парень плотно смеживает веки. Чувствую, как его колотит от злости. Он многое хочет сказать, но сдерживается, ради меня.

— Твою мать, Алиса. Это просто невыносимо, — он подрывается с места и выпрямляется в полный рост. — И ты упряма, как ослиха.

— Миша! — шепчу испугано.

— Ушёл уже этот тостопузый хер! Свалил!

— Миша, — я с опаской поднимаюсь и озираюсь по сторонам, — не злись.

Парень взъерошивает волосы на затылке, черты его лица заметно смягчаются.

— Я побегу, Миша. Мне уже пора. Прости. Завтра увидимся.

— Я тебе позвоню, — друг перехватывает меня за запястье и дёргает на себя, носом вжимается мне в макушку, шумно дышит. — Не ответишь — вломлюсь в квартиру.

— Миш…

— Ты знаешь мои условия, Алиса. Если ты не отвечаешь на мои сообщения и звонки, я не медлю.

— А если я усну? — слабо шепчу я.

— Значит, этот пидорас может подобраться, когда ты спишь, — рычит взбешённо.

Я никогда Мише не говорил о действиях отчима, но Миша догадывается сам.

— Но он так и ночью тогда…

— Ночью рядом Дима, — обрубает друг.

И я знаю, что Миша прав. Во всём прав.

— Я очень, просто безумно сильно тебя люблю, — шепчу в грудь Миши, вжимаясь в неё лбом. — Если бы не ты… Я бы сошла с ума.

Миша не отвечает. Только руками меня крепче обхватывает и вжимает в себя. Я знаю, как сильно он боится отпускать меня домой. Знаю, что как только я зайду в квартиру, он начнёт засыпать меня сообщениями, требуя от меня немедленного ответа. Он постоянно пополняет мой телефон, чтобы я могла отвечать на сообщения.

— Я пойду, уже задерживаюсь, — нехотя отстраняюсь от Миши.

Друг кивает. Я целую Мишу в щёку, беру его руку, сжимаю в ладошке, прижимаюсь к ней щекой, выражая всю привязанность к молодому человеку. Парень белозубо улыбается. И я чувствую, как в груди разливается тепло.

— Спасибо тебе.

— За что? — в изумлении поднимает брови, смотрит вопросительно.

— За то, что всю жизнь рядом.

Мишка странно шмыгает носом и отворачивается. Я ещё раз сжимаю его ладонь.

— Пока.

— Напишу, — чуть глухо отвечает молодой человек.

Я разворачиваюсь и торопливым шагом иду домой. По лестнице поднимаюсь, едва переставляя ноги. И вместе с тем, как я приближаюсь к дверям квартиры, силы покидают меня. Меня корёжит. Хочется наплевать на всё и сбежать. Но я преодолеваю последнюю ступеньку и открываю входную дверь ключом.

— Потаскуха малолетняя! — мокрое ледяное полотенце больно и хлёстко бьёт меня по лицу. — Шалашовка, прости Господи. Вырастила на свою голову! Проститутка.

С каждым новым восклицанием матери на меня обрушиваются хлёсткие удары полотенцем. Я вжимаю голову в плечи, пытаюсь прикрыться руками.

Я стою, прижавшись к стене, как загнанный зверь. Полотенце хлещет по рукам, по плечам, по спине. Каждый удар словно прожигает кожу, оставляя за собой холодный след. Я не кричу, не плачу, только сжимаю зубы и жду, когда это закончится. Мать продолжает кричать, её голос дрожит от ярости. Я чувствую, как её слова впиваются в меня, как ножи.

— Мама. Что случилось? — спрашиваю с испугом.

— Вырастила неблагодарную! Я… Я как тебя воспитывала? А? — женщина отшвыривает полотенце и хватает меня за длинную косу.

Наматывает на руку и дёргает. Дёргает совсем не так аккуратно, как это делал Адам. Резко. Жёстко. Даже жестоко. Чтобы вся поверхность головы заныла. Чтобы луковицы волос жалобно затрещали. Чтобы из глаз от боли хлынули слёзы.

— Мама! Мамочка, я не понимаю, — визжу, вскидывая руки и пытаясь ладонями унять боль в черепушке, которая вот-вот расколется на части.

— Не понимаешь? Не понимаешь? — с каждым словом повышает голос. — Потаскуха! Дрянь! Какой позор на мою голову.

— Мама, я ничего не сделала! — кричу, пытаясь вырваться, но её хватка только крепчает. Коса натянута, как струна, и каждый её рывок отдаётся огнём в висках. — Я не понимаю, о чём ты говоришь!

Женщина отталкивает меня. Я впечатываюсь всем телом в стену, чувствую пронизывающую боль в руке. Но всего на мгновение. Потому что боль в спине, по которой мать бьёт кнутом, куда сильнее. Я слышу свист, когда она замахивается. Верещу громко, как поросёнок, которого режут.

Потому что боль невыносимая. Сколько бы раз не били. Сколько бы раз не пороли.

— Я из тебя всю дурь выбью. Я изгоню из тебя нечистую силу! Распутная девка! Удумала! Прекрати визжать! Прекрати! — и бьёт сильнее.

Я падаю на пол, поджимаю ноги, пытаясь защититься, но кнут находит свои цели. Каждый удар оставляет на коже огненную полосу, будто раскалённый металл. Слёзы текут ручьём, смешиваясь с пылью на полу. Я хочу крикнуть, что не виновата, что ничего не сделала, но слова застревают в горле, превращаясь в хриплые всхлипы.