Как приручить фамильяра (СИ) - Солейн Анна - Страница 7

— Кажется, нам понадобятся бокалы.

— А я-то хотела предложить тебе из горлышка пить, — язвлю я, чтобы хоть немного взять себя в руки и разрядить атмосферу, где чувствую себя донельзя уязвимой и беззащитной, будто голой.

— В хорошей компании можно пить и из горлышка, — пожимает плечами Лукас.

Я иду к буфету, чтобы взять бокалы, и, оборачиваясь, натыкаюсь на Лукаса. Спотыкаюсь.

— Ой! — Бокалы все еще у меня в руках, ладонь Лукаса, которой он удерживал меня от падения, лежит на моей талии

Секунда — и мы расходимся к разным концам стола. Я разливаю вино. Медленно вдыхаю и медленно выдыхаю.

— Ты так и не рассказал, где так научился обращаться с горгульями.

— На ферме, — отвечает Лукас.

— Ты вырос на ферме?

— Нет, я там работал после академии. Стойла в основном чистил первое время. Это потом уже…

Я давлюсь вином. Кашляю, задыхаюсь, забрызгиваю любимое платье, сгибаюсь пополам. Лукас подлетает ближе, нарочито заботливо поддерживая под локоть.

— Ч-чего? — поднимаю я на него слезящиеся глаза, и тыльной стороной ладони вытираю лицо.

— А я не говорил? — Лукас невинно хлопает глазами. — Я сразу после академии работал на ферме. А там куры, пегасы, мантикоры, грифоны-осеменители опять же, — дружелюбно поясняет Лукас. — Свиньи. У горгулий свои особенности, конечно, но после грифонов уже ничего не страшно и не сложно.

— Т-ты… Что? Ты же говорил, что учился в академии искусств?

— Учился. А потом уехал на ферму работать, в Южный край.

— Зачем?!

— Ну как зачем, — удивляется Лукас. — Деревенская жизнь, романтика. Да и за жилье не нужно было платить, у хозяев фермы была пристройка. «Давид и Гретцки», знаешь таких? Ну вот, одна из их ферм. Да и интересно было.

По лицу Лукаса я понимаю, что он говорит серьезно.

— А потом?

— А потом я вернулся в столицу. У меня способности к магии появились только после двадцати. То-то сюрприз был. Решил поступить в академию, раз появилась такая возможность, хотя с фермы было жалко уезжать. Я до сих пор иногда по тем временам скучаю. — Говоря это, Лукас поглаживает меня по руке, которой я опираюсь о стол.

— А после академии ты устроился в министерство?

— А кто тебе сказал, что я работаю в министерстве? — удивленно спрашивает Лукас.

— Ну как же… — я обвожу рукой пространство вокруг. — А где же еще? Весь район ведь…

— Я работаю с животными, как и раньше. Просто сейчас — еще и с фамильярами, потому что могу влиять на них немного и видеть уровень связи с магом. А что? Что-то не так?

— Ничего, — качаю головой я. — Все так. И как я сама не догадалась.

Действительно, и как я могла об этом не подумать? Сейчас все вставало на свои места: и небрежный вид Лукаса, и его вечно пыльная одежда, и коротко стриженные волосы. Человеку, который работает с существами вроде Горги каждый день, явно не до нарядных костюмов. А уж длинные волосы становятся и вовсе опасным украшением: в них можно вцепиться когтями, за них можно потянуть зубами или в них можно запутаться.

Сейчас, зная Лукаса достаточно близко, я не могла даже представить, что он перекладывает нудные бумажки в кабинетах министерства или часами настраивает артефакты, добиваясь безупречной работы формул. От него исходила такая бешеная теплая энергия, что усмирить ее, казалось, невозможно. Только направить.

— Ясно. — Я закрываю лицо руками, тру пальцами глаза. Затем смотрю на свое платье, оттягиваю в сторону покрытую мокрыми пятнами ткань. Вот позорище. — Ты все испортил, — сообщаю я. — Я-то собиралась… — (Быть хищницей и соблазнить тебя.) — А ты… — (Но вместо этого выставила себя идиоткой.) Я трясу подолом, а затем досадливо машу рукой, зажмуриваюсь. — Ай.

Что толку говорить. И ведь в этот раз даже Горги не обвинить в провале свидания.

— Разве? — Лукас берет мое лицо в руки и заставляет поднять глаза. Его большие пальцы гладят мои скулы, его лицо — всего в паре сантиметрах от моего, губами я чувствую его дыхание.

Зрачки Лукаса становятся огромными, почти закрывают радужку, и я чувствую, что тону, будто терпящий крушение корабль. Воздух между нами сгущается, шутливое настроение уходит, уступая место чему-то жаркому и нетерпеливому, что сворачивается под кожей внизу живота.

— Мне кажется, тебе стоит переодеться, — тихо и решительно говорит Лукас. Как будто, если я стану возражать, он меня заставит слушаться, как заставил Горги есть с рук.

— Я… Да… Да, точно. — Я киваю, вся окутанная странным тягучим теплом, которое исходит от Лукаса. — Пойдем, — говорю я, забывая обо всем, кроме Лукаса, который смотрит на меня, как на единственное имеющее значение существо в целом мире.

Я тяну его в спальню, где темноту разгоняет только свет уличного фонаря. Когда мы оба оказываемся в комнате, я останавливаюсь и почему-то краснею, не зная, что делать дальше, как себя вести и что сказать. Даже глаза поднять на Лукаса не могу. Неловко, но хорошо так, как давно ни с кем не было. А еще мне — до безумия страшно.

Глава 8

Поднимаю голову, чтобы сказать Лукасу о том, что передумала, но в этот момент чувствую теплые руки у себя на плечах, дыхание на лбу, а затем, спустя несколько долгих секунд, губ касается осторожный поцелуй. Из груди вырывается выдох, я вся как натянутая струна сейчас, меня вот-вот начнет трясти от волнения, и я отчаянно нуждаюсь… да. Именно в этом.

Лукас крепче прижимает меня к себе, аккуратно гладит плечи и спину, заставляя расслабиться, совершенно забыться ощущениями тепла и гуляющих под кожей токов.

От Лукаса пахнет чистотой и мылом, немного — потом, и тем особенным запахом жизни, который иногда исходит от диких животных. Это намного лучше, чем любой одеколон. Тело Лукаса на ощупь твердое, горячее. Я обвиваю его шею руками, привстаю на носочки, чтобы прижаться теснее. Сейчас, еще секундочку.

Лукас смеется и подталкивает меня спиной к кровати, опускает на нее, продолжая аккуратно и бережно обнимать. Я касаюсь груди, с удовольствием ощущаю ладонью твердые мышцы. Перехватив мои запястья, Лукас заводит руки за голову, обрушиваясь с поцелуями на шею. Скользит пальцами вдоль яремной вены, ниже, к ключицам, заставляя меня выгнуться, а затем — еще ниже, к застежке платья.

Я и сама не замечаю, как длинный ряд крючков оказывается расстегнутым, а лиф платья вместе с бельем — приспущенным. Сил сопротивляться или хоть как-то осознавать происходящее не остается. Под веками взрываются салюты, я ерзаю, хныкаю от непонятной обиды, как именинник, которого манят подарком, но не дают его открыть. Мне нужно больше.

Из горла вырывается жалкий всхлип, и губ тут же касается поцелуй — мягкий и успокаивающий, но почему-то от этой бережности меня окатывает новой волной жара.

Я выгибаюсь в спине, желая поскорее закончить с крючками и избавиться от одежды, но Лукас тихо фыркает, прикусывает мою нижнюю губу и целует уже по настоящему: впиваясь в губы, лаская языком их изнанку, прижимая к кровати и не давая шанса вырваться.

Каждое легкое прикосновение ощущается как разряд электрического тока, пропущенный сквозь тело. Я притягиваю Лукаса к себе за шею, обнимаю изо всех сил. Кажется, я дрожу, но сил анализировать подобные вещи не остается. Внутри скручивается тугой пружиной удовольствие, по телу от каждого движения пробегает волна искорок, а затем волшебное прикосновение прерывается, и я обиженно хнычу.

— Не могу, — бормочет Лукас, целуя мою шею, лоб и щеки. — Не могу, не могу… Думал, просто пообниматься с тобой, ты… ты такая… — Он отстраняется и, опершись руками на кровать по обеим сторонам от моего лица, заглядывает в глаза. — Ты согласна? На большее со мной? Хочешь? Сейчас?

«Нет, конечно! Я ведь прямо сейчас думаю, как бы тебе аккуратно намекнуть на то, чтобы ты выметался из моей постели, чертов гоблин!» — от возбуждения, туманящего мозг, выговорить эту фразу не представляется возможным, даже до конца сформулировать в голове. Так что я просто целую Лукаса.