Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 24

«А вот я догадываюсь…» – подумал Алон, приближая к глазам фото. Михин профиль был узнаваем – черные волосы почти до плеч (на эту моду явно повлияли «дети цветов»), нос с горбинкой, чисто юношеские усики, совсем недавно познавшие бритву…

– Но если честно, – продолжал директор, – все эти… э-э… феномены мне не слишком любопытны.

– Вот как? – уголок рта Рехавама пополз вверх.

– Вот так! – отрезал Хофи. – Хаим кое-что расслышал из вашего разговора с… э-э… мальчиком.

– Могу передать его весь, – улыбнулся Алон. – Ме… мальчик упрекал Израиль в излишней агрессии. В частности, его возмутила наша бездумная готовность применить ядерное оружие. Тебе известно, сколько у нас на сегодня имеется ядерных зарядов? Миха уверен, что семнадцать.

– Миха? – пробормотал Хофи, задирая брови и морща лоб.

– Да, так он представился, – безмятежно продолжил Рехавам. – Миха. «Подобный Богу». Когда я проблеял что-то вроде «Мы ничего такого не делаем!», он привел аргументы, которые… э-э… носят высший гриф секретности.

– Например? – напрягся Ицхак.

– Михе известны ТТХ ракеты «Иерихон-1», а также где они расположены, – раздельно проговорил Алон, подаваясь вперед. – Он знает, какие продукты выдают заводы «Мошон-2» и «Мошон-3».

– Даже я не знаю, что производят на этих заводах… – пробормотал Хофи. – Миха… Его надо найти! – решительно рубанул он. – Или… Так. А если этот Миха подставной? Сюрприз от КГБ?

– Чепуха! – отмахнулся Рехавам. – Даже если КГБ владеет нашими военными секретами такого уровня, то кто бы доверил их простому оперативнику? И зачем? Чтобы потрясти меня своей осведомленностью?

– Так. Твое мнение?

Алон помолчал, а затем негромко спросил:

– Изя, ты веришь в Бога?

Хофи нахмурился.

– При чем тут моя религиозность? – нетерпеливо сказал он.

Рехавам глубоко вздохнул.

– Это не мальчик, Изя, и не агент КГБ. Это Он.

– Да кто он? – стал терять терпение Хофи.

– Он! – поднял палец Алон и стал перечислять скучным голосом: – Предвечный. Помазанник Божий. Мессия.

Директор Моссада смотрел на него в полном обалдении, а потом стал наливаться кровью.

– Да ты в своем уме?! – заорал он.

– В своем, – кротко ответил Рехавам. – Он знает то, что неведомо простому человеку, и обладает даром исцелять. Миха не от насморка лечил меня или Сару, он спас нас от смерти!

Хофи раздраженно отмахнулся.

– Чушь! – рявкнул он. – Чушь полнейшая!

Побегав от стола к окну и обратно, Ицхак успокоился.

– Ладно, не будем о божественном, – пробурчал он. – Но найти его надо! Обыщем всю Одессу! Если надо, похитим и вывезем сюда! И вежливо поинтересуемся, откуда он знает то, что знать не подобает. Согласен?

– Согласен, – рассеянно кивнул Алон, – ищите. – Помолчав, он заговорил нараспев: – «Он был избран и скрыт Господом до сотворения мира и останется перед Ним до окончания веков. И по окончанию времен Господь откроет его людям и поместит на трон своей славы, дабы он судил все сотворенное согласно цели, ради которой он был сотворен с начала. Проклятию будут преданы все злые, особо нечестивые правители и сильные мира сего, но для справедливых и избранников Мессия уготовит вечное блаженство…»

Дочитав пророчество, Рехавам лучезарно улыбнулся, а Хофи фыркнул негодующе.

– Согласен! – глумливо ухмыльнулся он. – Так и назовем операцию – «Машиах»![32] Ты не против?

– Нисколько, – ответил Алон. Вспомнил про закладку на старой мельнице и залучился. Выходит, он – первый из смертных, кто преподнес дары предвечному!

Глава 6

Английский шел первым уроком, а я мало того, что не выспался толком, еще и явился в класс спозаранку – вторым после «Тимоши», известного «жаворонка». Зиночка даже зимой вставала в шесть утра и бегала минут тридцать по холоду, здоровья ради. Я бы на такой подвиг не решился – поспать люблю.

А вчера как раз с видеомонитором закончил – собрал дисплей из того, что было. Ничего так, нормально выдает – двадцать пять строк по шестьдесят четыре символа. Уже что-то!

Зевнул, едва не вывихнув челюсть. Ух я и соня…

– Надо было пробежаться, – посоветовала Зина, – сразу тонус на весь день!

– Мне б твою силу воли… – вздохнул я.

«Тимоша» рассмеялась.

«Куплю на перемене не чай, а кофе, – подумал сонно. – Два кофе…»

И пристроился дремать на стуле, вяло отвечая на приветы. В школе я более-менее освоился, играю одноклассника в долгом-долгом сериале, притворяюсь своим. Внедрился как нелегал.

Бывает просто скучно общаться, поддерживать отношения, но я все чаще ловлю себя на том, что моя игра заходит порой за грань, продолжаясь обычной жизнью школьника, а она для меня, эта жизнь, интересна уже тем одним, что я просто не в состоянии быть как все. Я взрослый человек, и этим все сказано.

Ни один учитель не способен полностью погрузиться в ученическую среду, он всегда будет отмечен клеймом старшего. Взрослому не дано увидеть изнутри мир шестнадцатилетних, ему не доверят секреты, известные любому школьнику, а я живу в этом мире, гляжу на него глазами юноши, как через амбразуру, и никому даже в голову не придет, что я не тот, за кого себя выдаю.

Правда, я почти не обманываю свой «ближний круг» – Жеку, Изю, Паху, Дюху, Алю, Машу, но не зря же я с детства дружу именно с ними – это личности. Едва осознавшие себя, растущие, но личности. У них возникают собственные, а не заимствованные мысли, идеи, суждения. Да, мои друзья детства грешат максимализмом, подчас нетерпимостью, но это куда честнее взрослой политкорректности.

Однако самое, на мой взгляд, приятное в моей «инфильтрации в юность» заключается не в том, что я знаю гораздо больше моих школьных друзей и понимаю куда лучше их, а в моем отношении к ним, в реагировании на слова и поступки.

Я же помню прекрасно, как краснел и терял навыки речи при встрече с красивыми девчонками. Да я боялся даже их взгляда! Посмотрит на меня та же Сулима – и я каменею, будто угодил под мертвящий взор василиска.

Организм, правда, и сейчас меня подводит, то и дело румянец вспыхивает на пухлых, как у хомяка, щечках, но от скованности я освободился. Ну, почти…

А какая в школе великолепная энергетика! Даже учителя ею подпитываются, а я просто купаюсь в ней с утра до вечера, заряжаюсь бешеной, сумасбродной, бурлящей энергией юности! В школе никогда не наступает тишины, разве что ночью. С утра тут стоит гомон и гвалт, обиды и слезы прямо соседствуют с радостью и смехом. Тут не ходят, а бегают, скачут, носятся как угорелые, а порой разгораются и вовсе шекспировские страсти.

И мне эта жизнь нравится! Сперва я полагал, что школа станет мне идеальным прикрытием – так, в принципе, и вышло, но ныне, хотя учусь всего вторую неделю, я ловлю кайф от уроков, переменок и даже от классных часов. Вжился в роль.

…По рекреации разнесся резкий звонок, и тут же, словно дождавшись этого сигнала, в класс шагнула «англичанка», довольно симпатичная женщина лет сорока, носившая прическу времен 20-х годов и больше всего походившая на Мэри Поппинс. Не на ту, что пела и плясала в мюзикле, а на оригинал – высокую брюнетку с короткой прической, няню-волшебницу в лондонской семье, очень строгую с виду – и хорошо скрывающую доброе сердце.

Звали учительницу Марией Ипполитовной Поповой – понятно, какое прозвище к ней пристало…

«Мэри Поппинс» прошла к столу, сухо поздоровалась и оглядела класс.

– На прошлой неделе вам было задано… что? – начала она.

– Составить топик… – неуверенно проговорила Маша Шевелёва с первой парты.

– Правильно. О чем? Сосницкий!

– Чего-то про Англию… – привстал Сосна.

По классу прокатились смешки.

– Вот и расскажи нам «чего-то про Англию».

Сосницкий, с несчастным видом уставясь в парту, куда его сосед подпихивал учебник, стал бубнить про Лондон, мучительно связывая отдельные слова в совершенно безграмотные конструкции.