Графиня Козель - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 28

– Как? – воскликнул Август. В голосе его слышался плохо скрываемый гнев. – Вы изволите смотреть на мое изображение? Глазам своим не верю. Вот уж не ожидал такой чести.

– Ваше величество, – ответила, поборов волнение, Козель, – было бы смешно, если бы вы, зная высокие свои достоинства, могли допустить, что я обращу свой взор на кого-нибудь другого. Даже легкомысленнейшая из женщин никогда бы не позволила себе этого. Откуда у вас такие подозрения?

– Да, – прервал ее король дрожащим голосом, – до сих пор я льстил себе, полагая… думал, что… но видимость бывает обманчива, а причуды женщин необъяснимы.

Слова короля, еле сдерживаемый гнев успокоили Анну, она поняла, что он ревнует, а, следовательно, любит, но все же притворилась оскорбленной.

– Не понимаю, ваше величество, – сказала она, – что значат ваши загадочные слова? Разве я дала повод? Соблаговолите высказаться яснее, чтобы я, по крайней мере, знала, как оправдаться и доказать свою невиновность.

– Невиновность! – прервал ее король так резко, что Анна испугалась. – Есть случаи, когда доказать невиновность невозможно! У меня есть улики.

– Улики! Против меня! – вскричала Анна, заломив руки. – Это сон, бред, мука! Август! Говори, я ничего не понимаю. Я ни в чем не виновата.

Козель бросилась королю на шею; он пытался отстранить ее, но она схватила его за руку и расплакалась.

– Сжалься надо мной! Скажи! Я должна хотя бы знать, за что страдаю. Какой-то мерзкий клеветник посмел возвести на меня страшный поклеп.

Не скоро удалось Анне унять гнев короля, после вина Август был особенно неистов; но, в конце концов, слезы его смягчили.

– Ваше величество, господин мой, объясните, чем вызван ваш гнев, – умоляла Анна, – вы видите, я с ума схожу от горя! Скажите, откройте! Вы больше не любите меня? Ищете повода, чтобы избавиться? Раньше, раньше любовь ваша была так сильна, что вы даже заблуждение бы мне простили, а сейчас сердце ваше где-то далеко…

Август уже немного остыл.

– Хорошо, – сказал он, – слушай же, если тебе так хочется, я только что из замка и говорил там с Фюрстенбергом.

– Все ясно! Он мой враг! – прервала его Козель.

– Князь сказал мне, что весь город возмущен твоим поведением с Лешереном.

– С Лешереном? – переспросила, смеясь и пожимая плечами, Козель.

– Лешерен, – продолжал король, – не считал даже нужным скрывать своих чувств к вам, а вы принимали его каждый день, он просиживал с вами целые вечера, его видели…

– Да, все это верно, – сказала Анна холодно с оскорбленным видом, – Лешерен влюблен в меня, его нежные признания забавны. Но в чем тут моя вина? Я не скрывала этого, потому что мне нечего скрывать! Ты и вправду думаешь, что достаточно влюбиться в меня, чтобы стать моим возлюбленным? Это ужасно! Значит, такой вот Фюрстенберг одним злобным словом может подорвать твое доверие ко мне! Веру в сердце Козель!

Плача, она бросилась на диван. Король был укрощен. Он опустился на колени и стал целовать ее руки.

– Анна, прости меня, – начал он, – я не ревновал бы, если бы не любил. Ты права, Фюрстенберг самая ядовитая змея из всех, кого я пригрел при дворе. Прости меня! Больше никто не посмеет заподозрить тебя, мою Анну.

Анна все еще плакала.

– Ваше величество, – сказала она, рыдая, – если вы будете потворствовать клеветникам, подпустите их к трону, помните, они ни перед чем не остановятся, язык их не пощадит и вашу священную особу, для них нет ничего святого…

– Будь спокойна, будь спокойна, – ответил король, – клянусь, никто больше не осмелится дурного слова сказать о тебе…

Сцена закончилась нежными признаниями и заверениями с обеих сторон. Анне пришлось пообещать, что она и вида не покажет, будто ей известно имя клеветника.

Так благодаря находчивости Заклики графиня Козель одержала победу.

Король, успокоенный, вернулся в замок, он словом не обмолвился с Фюрстенбергом, явно избегая его. Через главного гофмейстера Август приказал уведомить Лешерена, чтобы он немедленно оставил службу и покинул Дрезден. Приказ этот обрушился на молодого графа, как снег на голову, он не поверил ушам своим. Но комендант города подтвердил волю короля, дав графу двадцать четыре часа на сборы. Встревоженный Лешерен, ничего не понимая, помчался во дворец к графине. Заклика доложил о нем. Анна вспыхнула от волнения и беспокойства.

– Скажите ему, сударь, – вымолвила она тихо, – что я не могу принимать тех, кому король запретил показываться на глаза… Скажите ему… – она понизила голос, – мне искренне жаль, что он уезжает.

Анна сняла с руки перстень, недавно подаренный королем:

– Передайте ему этот перстень от меня, – сказала она совсем тихо, отвернувшись от своего верного слуги.

Заклика побледнел.

– Графиня, – осмелился он заметить тоже тихим, приглушенным голосом, – соблаговолите простить меня, но перстень подарен королем.

Козель, не терпевшая, чтобы ей прекословили, грозно нахмурила брови и топнула ногой:

– Я не прошу совета, а приказываю, выполняй!

Зкалика вышел в замешательстве.

Несколько лет тому назад, показывая свою необыкновенную силу, Заклика получил в награду от богемского графа, гостившего тогда при дворе, дорогой перстень с очень схожим камнем. Какое-то предчувствие подсказало ему обменять кольца: свое он отдал Лешерену, а подарок графини спрятал возле сердца.

Дня четыре спустя король вошел к графине, когда она совершала туалет. Анна всегда носила подаренный королем перстень на руке, глаз ревнивого любовника заметил его исчезновение.

– Где мой перстень с изумрудом? – спросил он.

Козель, не теряя самообладания, стала искать его с беспокойством на туалетном столе, на паркете, по всей комнате. Лицо короля покрывалось красными пятнами.

– Куда он девался? – допытывался Август.

Козель спросила у служанки.

– Я уже дня четыре не вижу его у вас на руке, – прошептала та.

Август подсчитал, что с отъезда Лешерена, – о его попытке повидаться с Анной он знал, – прошло как раз четыре дня.

– Не ищите попусту, – промолвил он с издевкой, – я догадываюсь, где он.

Анна невольно смутилась. Король впал в ярость. Он не хотел слушать никаких объяснений. Слуги в страхе разбежались, голос Августа гремел по всему дворцу. Беспокойство охватило всех.

Козель, казалось, вот-вот лишится чувств, глаза ее заблестели от слез, но тут кто-то постучался в двери, графиня увидела бледное и грустное лицо Заклики.

– Простите, графиня, что я вхожу к вам без зова, – промолвил он, – но слуги сказали, что вы ищете перстень, а я час тому назад нашел его возле вашего туалетного стола и ждал удобного случая, чтобы отдать его вам.

Король бросил взгляд на перстень и замолчал. Графиня не взглянула на Заклику, ни слова не сказала королю; она медленно надела перстень на палец и, обдав любовника презрением, вышла из комнаты.

Этого было достаточно, чтобы успокоить короля и заставить его вымаливать на коленях прощения у оскорбленной женщины, но умилостивить ее было не так-то легко.

Король весь день провел во дворце, и Анна никак не могла объясниться с Закликой. Август чувствовал себя униженным и виноватым. Анна холодно принимала его извинения, плакала, на нежности отвечала лишь смиренной покорностью, и это доводило несчастного Августа до отчаяния. Только к вечеру король удостоился прощения, и мир был восстановлен. Происшествие это укрепило в Августе веру в Козель и усилило власть графини; врагам ее пришлось замолчать.

Только после полуночи король ушел в свой кабинет совещаться с ожидавшими его министрами. Карл XII отравлял всем покой; его пренебрежительное отношение к королю, к этому прекраснейшему из рыцарей, оскорбляло саксонский двор. Дикарь, мальчишка – Карлу XII было не многим более двадцати лет, – казался им кем-то вроде Атиллы, святотатственно попирающим великолепие жизни, полной пышности и блеска.

Как только король удалился, Анна вскочила со стула, сверкавший на руке изумруд напомнил ей о Заклике. Анна позвонила. Вошедшего карлу (у нее, как у настоящей королевы, были в услужении карлы) она послала за Закликой.