Рыцари с Черешневой улицы, или Замок девушки в белом - Кирицэ Константин - Страница 22

— В субботу? — перебила его старая. — В самый раз… А тебе не хочется подкрепиться, чай, оголодал в дороге? От Бэтрыны до нас путь немалый. Да и батюшка наш почивает. Пришлось ему потрудиться всю ноченьку, только на рассвете и воротился. Вина-то не пьет он больше. Одну цуйку потребляет. И все по причине виноградников, люди его подбивают…

Тик только было собрался опять объяснить старухе, что он вовсе не поповский внук, что он не их Бэтрыны, но тут задвигался в своей постели батюшка.

— Батюшка! — крикнула ему в самое ухо старуха. — Вставай, к тебе внук из Бэтрыны пришел.

Священник открыл глаза, попытался сесть, но вовремя передумал.

— Что тебе, Ионел? — спросил он.

Тик решил воспользоваться минутой внезапного отрезвления:

— Целую руку… Кто дал вам этот маленький сверток, обернутый в бумагу?

Поп выпучил замутненные глаза.

— Какой еще сверток, бесенок? Ты что, думаешь, я пьян? Смотри, как бы я не напустил на твою голову геенну огненную.

— Да нет, батюшка. Тот пакет, который вы отдали велосипедисту дня два тому назад.

— Какой еще велосипедист? Какой пакет? Какие такие два дня?

— Маленький плотный пакет, перевязанный шпагатом, с адресом «Парикмахерская „Гигиена“».

— Как? «Гигиена»? — Поп оперся на локоть, вовсю напрягая память. — Парикмахерская… Что-то про черешни, что ли?

— Верно! — радостно воскликнул паренек.

— А на что он тебе? Я же отдал его какому-то дурню, гордецу…

— А вам кто его дал?

— Мне? Где уж тут упомнить. Постой, кажется, то была Удодиха. Воистину так. Удодиха.

— Удодиха?

— Эта подлая торговка из Присаки, провались она пропадом, дала мне за пять кур шестьдесят лей, а в городе, сказывают, тридцать лей штука. И то кабы деньгами — так нет, мошенница, чтобы ее разорвало, принесла мне четыре бутылки цуйки с водою пополам! Попадись мне только, я ей задам! Бутылка, говорит, стоит двадцать, а для меня так пятнадцать. Богоугодное дело! Притворщица!.. Кикимора! Небось купила две литровки по двенадцать лей, сделала из них четыре и сунула их мне. Выходит, я продал ей кур по пять лей за штуку. Слышишь ли, отец небесный? И что со мной было? Пьян я был аль… может, ополоумел? Ничего, я еще ей покажу… Сперва оттаскаю за волосы, а уж потом прокляну…

Тик между тем незаметно скрылся, предоставив попу заниматься самокритикой и строить планы мести. Надо было побыстрее добраться до Присаки и найти торговку. Он уже порядком устал, но надежда, что эта новая посыльная окажется наконец последней, вернее, первой, придавала ему силы. Знала бы Лаура, сколько ему пришлось вынести, чтобы доказать друзьям, что письмо ее не обман, что на самом деле существует замок и что она в этом замке пленница. Да, знала бы девушка в белом!..

Взволнованный этой мыслью, «внук» брустурского священника и не заметил, как преодолел расстояние до Присаки.

Село, казалось, вымерло. Ни малейшего дуновения ветра, горячий воздух обжигал. На главной улице малышка Тик наконец заметил вывеску магазина и поспешил туда. Вежливо поздоровался. В магазине находились трое мужчин и высокая, еще молодая женщина с живыми глазами. Тик учтиво спросил у продавца:

— Скажите, пожалуйста, где я могу увидеть тетку Удодиху?

В ответ раздался такой громкий хохот, что Тик сразу почуял неладное.

— Какую тетку, малявка? Какую такую Удодиху, бесстыдник?

Сердитый голос принадлежал женщине, и Тик понял, что попал впросак: «Уж не дочка ли это Удодихи?»

— Не сердитесь, пожалуйста, но…

— Как так не сердиться, срамник ты эдакий, когда ты над людьми насмехаешься?

— Я не знал, что вы родственница…

— Какая еще родственница? Вот хлопну тебя, будешь знать!..

Последние слова звучали до того обидно, что Тик не выдержал, особенно когда он понял по ужимкам продавца, что перед ним сама Удодиха.

— Ах, вы так? — рассердился Тик. — Что ж, я могу и уйти! Сами пожалеете!

Он вышел из магазина, всем своим видом изображая человека обиженного и готового отомстить. Но спина его, казалось, превратилась в огромное ухо, ловившее спасительный зов. И он действительно дождался его:

— Эй, паренек, погоди, милый! Ишь, разобиделся… Погоди, поговорим по-хорошему.

Тик замедлил шаг, но не остановился. Женщина догнала его.

— Да погоди же, давай поговорим! Люди же мы… Что, если бы к твоей матушке пришел бы кто-нибудь да и спросил: «А где эта полоумная?»

Взгляд Тика смягчился, но он все еще дулся.

— Ну ладно, ладно, так и быть, привезу тебе кое-что из города, — попыталась подольститься Удодиха. — Хватит тебе дуться, скажи, зачем я тебе понадобилась.

— Не скажу! Вы сами знаете, что…

— Да не серчай на меня, милый! Люди, они такие: повздорят, потом помирятся, а и нагрубят, так не со злости же. Я-то вот пошутить хотела, уж такой у меня характер. Стоит ли так переживать из-за шутки! Что тебе от меня надобно?

Тик смягчился.

— Я хотел сказать вам кое-что, то есть не я, а один человек просил меня отыскать вас и поговорить от его имени. Насчет кур…

Лицо Удодихи совсем просветлело, голос сделался вкрадчивым.

— Ну вот, я же с первого взгляда поняла, что ты паренек стоящий. А песик-то у тебя хорош… Звать-то его как? Азорикэ, Гривей?

— Цомби или Цынгуликэ… В зависимости от поведения.

— Цомби или Цынгуликэ? — восхитилась женщина. — Ох и ладно же назвали! Звучит-то как! Сам небось и назвал, верно? Сразу видать, что сам… А теперь будь ласков, скажи, что там насчет кур…

— Отец Гырбач просил передать, что хотел бы еще купить у вас несколько бутылок цуйки. Тоже штуки четыре… Только чтобы обязательно такая же, как вчерашняя…

— А он не говорил, сколько даст за бутылку?

— Нет. Он сказал, что Удодиха сама знает. Кажется, он сказал — как в тот раз.

— Ну вот, дай тебе бок здоровья. Уж я тебе непременно привезу что из города. Сейчас же отправлюсь за цуйкой для батюшки. А тебя я не забуду. Слово Удодихи — верное слово…

Конечно, она так и не спросила имя и адрес посыльного, чтобы вручить ему обещанный подарок.

— И еще сказал батюшка, чтобы вы сказали ему, кто дал вам тот сверток…

— Какой сверток?.. А! Знаю! Как же, обязательно скажу. Я же получила его от этой толстой повитухи в Бэтрыне. Парушойкой зовут…А я враз цуйку достану. Такую же, как тогда. Знал бы отец Гырбач, чего мне это стоит… А ты что же, родней ему приходишься?

— Нет. Я проходил через деревню, а когда узнал…

Тик уже было собрался открыть Удодихе, что все это шутка, что поп взбешен и мечтает расправиться с нею, как вдруг выражение лица и тон женщины неузнаваемо изменились.

— Так ты, значит, не родня?

— Нет!

— Как же тогда, бездельник эдакий, ты посмел обозвать меня Удодихой? Глаза твои бесстыжие! Дать бы тебе пару подзатыльников, шавка вонючая!

Слово это было знакомо и песику Цомби. Навострив уши, он вдруг угрожающе зарычал. Удодиха поспешно отступила. Тик успокоил пса, но так ничего и не сказал женщине, только вежливо попрощался. И лишь потом — к сожалению или к счастью — искренне посочувствовал ей. Он вспомнил ярость священника и подумал, как он еще больше рассвирепеет, когда Удодиха предложит ему четыре бутылки цуйки взамен пяти кур. Он не знал, что женщина на этот раз решила выторговать все шесть кур.

У села Вултурешть чирешары разделились на две группы. Дан и Лучия остались у развалин, Урсу и Мария отправились в лес.

Оказалось, это густой непроходимый бор без конца и без края. Мария приуныла — она и представить не могла, как можно продираться по такой чащобе, да еще искать при этом замок. Урсу был в лучшем настроении. Поднявшись на бугор, он увидел вдали огромный бук, который заметно возвышался над остальными деревьями. Это дерево он и наметил в качестве первого ориентира.

— А теперь скажи, — спросила Мария, когда они дошли до поляны, где возвышался бук-великан, — почему ты выбрал именно это место? Не кажется ли тебе, что мы слишком углубились в лес?