Оборона дурацкого замка. Том 7 (СИ) - Ютин Макар - Страница 41

Никаких мыслей, никаких самокопаний, никакой мыслительной деятельности. Лишь глубокий транс, после которого он рухнул на свою шконку без сил, с крохами оставшихся Ци и более-менее успокоенным сознанием.

Завтра им предстоял тяжелый, мучительный по словам самого Ксина день. Саргон все еще не мог забыть то унизительное избиение, и его злость, нерациональная, от попранной гордости, не давала ему представать перед Ба Мяо эдакой побитой собакой.

В эту ночь он почувствовал ее на крыше. Словно какой то зов, словно трепещущее сердце тянуло за собой усталый, мятущийся разум со всей силой окрашенного в пурпур бессмертия.

Саргон сопротивлялся глупым, неуместным чувствам — он все еще обижался на нее. Нет, это была не обида. И даже не разочарование. Скорее, рационализация, необходимость обиды, способ показать, что у него тоже есть эмоции и чувства.

Поэтому в эту ночь он с большим трудом, сознательно, поддался зову самых низменных, самых инфантильных своих эмоций. В кои то веки нужных, рационально обоснованных. Смешал весь негатив последних дней, от становления мо шен рен до избиения Ксина и направил его на невиновную в его страданиях дочь коменданта.

Да, он поступал низко, даже бесчестно. Решил проигнорировать самую красивую девушку Форта, куда старше его по званию, выше по рангу, талантливее по способностям и прочее, прочее, прочее. Девушку, которая несмотря на тяжелое обстоятельство в виде темной, враждебной ее нации Богини все таки нашла в себе силы первой протянуть ему пальмовую ветвь.

Но этот разговор, этот первый диалог после судьбоносной встречи у жертвенного алтаря должен пройти с холодной головой.

Саргон пока не чувствовал в себе уверенности укротить сердце хотя бы на время беседы. Может, через две-три ночи, когда он лучше освоится с новым бытием в качестве Сборщика Ци.

Чтобы игра не велась в одни ворота, как было до сих пор.

Поэтому приходилось лежать. Тихо, без движения, без сути, без мыслей. И тоскливо слушать зов души. Слушать и не следовать ему, чтобы у облагороженного рангом сердца появился шанс.

Так что в эту ночь… он не пришел.

Глава 8

«Гудит, как улей, родной завод…»

В казарме было шумно. Назначенный срок прибытия наступал слишком рано — хватало впритык лишь для легкой тренировки и перекуса буквально на бегу. Времени оставалось все меньше, никто не знал, чем их заставят заниматься людоеды из Старого Города, поэтому каждый думал худшее и готовился к этому «худшему» соответствующе.

В результате, Саргону пришлось подходить чуть ли не к каждому бойцу, силой выкидывать обратно ту ерундистику, которую тот решил с собой взять. Массивные амулеты без капли Ци, чайник со святой водой из бочки богини Чанъэ, двухметровая, тяжелая даже для Сборщика Ци дубинка из чертодрева взамен казенной и другие вредные или попросту ненужные вещи.

— Не-ет, мой чайничек! Он полезный! Да никто не заметит, Саргон, мы же с тобой друзья, то есть, великомудрый Саргон, позволь мне взять его, я дам вам глотнуть разок, ну, полтора разика. Почему нет-то, почему⁈ Давай я тебе облачный юань, нет, два юаня, ладно, уговорил, два юаня и глоток, а ты…

Самым навязчивым и невыносимым оказался Ма Иккагецу. Он один задерживал выход всей группы. Обвился как осьминог вокруг своей бочки, ни за что не хотел отпускать, пока ему не позволят взять с собой «последний шанс».

Кань предложил подпалить ему задницу или плюнуть в воду, или ночью перепосвятить бочку другому божеству, например покровителю мужеложцев…

Пока он перечислял возможные способы вразумления боевого товарища, другой подросток попросту воспользовался своей силой и оторвал бывшего вора от массивного сосуда с божественной водой.

Ма кричал, цеплялся за бочку как коала, хватался за все выступающие вещи, но Камей подошел и заломал его, после чего вывел из казармы, с удовлетворением на зверском лице скинул со ступенек. Оказавшись снаружи, Иккагецу моментально унял свой приступ страха и паранойи, вздохнул, картинно оглянулся назад, однако больше не бузил и безропотно поперся вместе с остальными.

Время от времени ему отвешивали подсрачники, но так, исключительно от нервов.

Общим решением фармацевта решили не брать. Недуг Яншао знает каждый, вопросов отсутствие одного из членов отряда вызвать не должно. Все еще риск, но куда меньший, чем непредсказуемые реакции Юншэна, в очередной раз оторванного от объекта своей страсти.

В отличие от привычных к фармацевту членов Первого Отряда, у Старого Города может не хватить терпения и хватить авторитета, чтобы безнаказанно избавиться от проблемного члена группы.

Не то, чтобы остальные были так уж против, однако как поведет себя самый сильный член их отряда не мог предсказать никто. А драться за фармацевта с бойцами Старого Города или терять по этому поводу Саргона никто не хотел. Поэтому еще вечером они решили «не доводить до греха», как неясно выразился сам виновник неоднозначной реакции остальных.

Ворота Девяти Стражей Вёсен и Осеней.

Мало кто из Лагеря Новобранцев приближался к ним. Рядом всегда имелась остановка патрульных, а голь перекатную из поздних наборов гнали от ворот с особой жестокостью, некоторых вполне могли избить или отправить в застенки.

Для бесправных новобранцев гораздо проще ошиваться в поисках еды в местном перелеске или даже вокруг Старого Города, нежели рядом с этими потрепанными, низкими, хлипкими вратами на самом слабом участке стены всего Облачного замка.

Они практически никак не охранялись от вторжения извне. Парочка стражников, формальный минимум, который в самой Империи давно заменили тройки и четверки, чуть ли не спала на посту. Место считалось синекурой, сюда посылали на отдых, местом на вратах Девяти Стражей награждали за хорошую службу или трудовой подвиг.

Такое расхлябанное положение дел не слишком вязалось с той жестокостью, которую проявляли внутренние патрули к своим младшим товарищам. Однако все вставало на свои места, стоило только понять назначение этих врат.

Они лежали на пути мелкого, кое-как выровненного участка дороги, что петлял по равнине и скрывался вдали, на горных перевалах. К тракту, который вел в империю, в ее самую богатую провинцию (не считая столицы), государственную житницу, ном Ки-ури.

Пока шли к воротам, Саргон ловил на себе сложные, многокомпонентные взгляды остальных. Вчерашнее представление вызвало бурю эмоций — далеко не все из них являлись положительными.

Нет, общее впечатление осталось весьма восторженным. Бой на таких скоростях, с таким мастерством, с настоящими духовными техниками, а не жалким эрзацем смертного ранга, восхитил всех наблюдающих. Если оставить за скобками общие обстоятельства и личности бойцов.

Разумеется, жизнь, в отличие от математики, таких вычислений совершать не позволяла.

Поэтому отношение некоторых людей в группе поменялось к нему достаточно серьезно. Особенно со стороны Ваня, Уру и Ма. Люди начали всерьез опасаться своего неформального лидера, а в случае бывшего вора — вовсе почти что бояться.

Возможно, та утренняя пантомима несла в себе больше смысла, чем казалось на первый взгляд. Несчастный Ма всего лишь проверял границы дозволенного в более-менее безопасной ситуации. Судя по всему, выводы и он, и остальные сделали скорее положительные. Никакого произвола сильного одиночки в ближайшее время не планируется…

— Вы почти опоздали! — раздался впереди лающий, преувеличенно-грозный, знакомый, хорошо знакомый голос.

Вся группа остановилась так резко, словно налетела совой об пень. Такие же широко раскрытые глаза, вывернутые в сторону окрика шеи — обескураженно-злой клекот ругательств повис над отрядом душным облаком.

— Акургаль!

Имя вырвалось быстрее мысли. Это и правда оказался их знакомый десятник, все такой же потрепанный и сермяжный, как правда, которой так не хватает в этой холодной юдоли предательства и внезапных поворотов.

— Что ты здесь делаешь, почему…