Нищий барин (СИ) - Иванов Дмитрий - Страница 8

— Прощаю, — смутившись, торопливо говорю я. — Вон вишь картоху в мешке?

— Это ж чертово яблоко! — восклицает девица.

— Во-о-от! Берешь, отрезаешь ножиком ростки и сажаешь их в землю.

После того как я объяснил девке все премудрости посадки картофеля, та ушла на огород вкалывать. Зову Тимоху. Морда у него помятая. Бухал вчера?

— Болеешь? — без сочувствия спрашиваю я. — Похмелить?

— Да я уже того…, — машет рукой Адам-Тимоха.

— Чё там у тебя дома? — интересуюсь я.

— Ой, да все хорошо. Жена вокруг меня летала бабочкой, хоть и брюхатая. Оно и понятно — столько добра в дом приволок. Дети сытые — пирогов твоих объелись. Спасибо, барин, — с явной издёвкой отвечает он, поклонившись мне в пояс.

Но мне сейчас не до его подколок. Я настроен решительно.

— Короче, Ара, бери бумагу, перья и за работу! Каждый дом обойди. Нужно знать, какой скот в каждом дворе, сколько птицы и какой, состав семьи, в чём нуждаются, чем занимаются. Сегодня деревню обходишь, а завтра по хуторам пойдёшь. Денег у меня мало, но чтобы с голоду подыхали мои пейзане — не хочу этого.

— А денег мне дашь? — спрашивает ушлый попаданец. — На овец?

— Дам рублей сорок, — киваю я.

Тимоха уходит, а я решаю обойти дом, посмотреть, что у меня там в комнатах имеется. Окромя моей, в барском крыле есть ещё три комнаты: отца, матери и для гостей. Начал с гостевой. Вижу две аккуратно заправленные кровати, зеркало в полный рост, скромный комод. В комоде нашлось немного вещей: свечи, маленький молитвенник, два стакана и ножик. В нижнем ящике — бельё. И всё! Ничего интересного.

Перехожу в мамину комнату. Здесь чуть больше роскоши: кровать с балдахином, тяжёлые шторы, два стола, комод — близнец гостевого. На резном столике стоит фигурка ангелочка, рядом письменный набор (вот где ещё чернила есть!), салфетки, скорее всего, маминой работы, и два маленьких портретика: батин и мой. На нем я, как настоящий ангелочек!

Открываю комод и аж подпрыгиваю от неожиданности!

Глава 7

Сначала я подумал, что в комоде лежит фаллоимитатор — уж больно форма была подходящая. Но, приглядевшись, понял, что это моржовый клык. Хотя, честно говоря, и для непотребных целей сгодился бы. Внутри комода — тряпки, одежда, полотенца и прочая мелочёвка. Вот серебряный крестик — непонятно чей, ведь хоронят-то нынче с ним. Ещё нашёл что-то с кружевами, но брать побрезговал. В глубине ящика попались мамины записи. Почерк у неё красивый, округлый, но чертовски сложный для понимания. «Казённый сбор — два рубля с души», — только и смог разобрать. Это я должен платить, или мне? Наверное, я. Лежит и список двухгодичной давности, по которому вижу, что душ было сто семь, а сейчас — семьдесят девять. Надо бы Тимоху дождаться, разобраться.

Вот ещё: покупка хлеба — 1200 рублей, итого на одну семью тридцать рублей, примерно. Я, что ли, покупать должен? О, как я тут выживу⁈ Расстроенный, сажусь на мамину кровать и смотрю в окно, сдвинув пыльную штору. А там кино поинтереснее: моя «картофелесажалка» марки Ефросинья закончила движение задом ко мне и, почти уперевшись попой в стекло, развернулась лицом. Меня не замечает, так как в окошко не смотрит, а мне её тугая титька, почти выскользнувшая из платья, хорошо видна! Зашевелился червячок сомнения: а по назначению ли я использую Фросю? И так, надо сказать, прилично зашевелился. Ничего, никуда девка от меня не денется. Пойду в отцову комнату, там посмотрю.

У отца захламлено, примерно так же, как у моего родного бати в его сарайке. Жуть. Тут и ковер, сразу видно, негодный — дырка на дырке, и что-то вроде удочек, и сеть, запутанная, рыбацкая. Батя рыбак был? Ого! А эти монструозные доспехи похожи на панцирь! Откуда они? Из цельного листа железа, мне велики. А это что? Лампа Аладдина? Нет просто кувшин красивый, восточный. Трофей, возможно. Сабля! Барабан! Сука, а щенка нет, продал я его! Сабля богатая, с каменьями какими-то красноватыми. Надо у Тимохи спросить. Может, он разбирается в камнях?

— Барин, снедать будете? — заглянула чумазая молодуха из моей дворни.

Интересно, а я её того… или нет? Некрасивая она на мордашку.

— Буду, накрывай! — неожиданно я понял, что кашкой с утра не наелся.

На обед были: суп гороховый, каша пшенная, кролик тушёный (или заяц это?) Неизменные пироги с разной начинкой, соленья. Хотя, откуда грузди — непонятно! Прошлогодние, не иначе.

Матрена морды своей виноватой не кажет. Да и виновной себя не считает, уверен.

Бормочу про себя молитву. Уже привык по поводу и без повода крест на себя накладывать да «Отче наш» читать.

— Готово, барин! Яблоко это чертово закопала, как вы и велели! — слышу звонкий голосок Фроси.

— Руки мой и садить со мной обедать! Еще тебе задание дам, — командую я.

Матрены, слава богу, нет, возразить некому.

— Благодарствую, — и не думает отказываться девушка.

— Что, пойдешь ко мне в дворню? — предлагаю я ей.

— Пойду, коли прикажешь, а что делать-то надоть? — простодушно спрашивает милаха.

— Постель греть да в бане спинку тереть, — шучу я.

Ложка супа застывает на лету, а в голубых глазах появляются слезы.

— Что ж так, я тебе не нравлюсь? — неожиданно злюсь я.

— Да меня потом замуж никто не возьмёт! — сквозь прорывающееся рыдание говорит Фрося.

— Ну и хорошо! А зачем тебе замуж? Что бы муж бил и заставлял работать? — пытаюсь разобраться в местной жизни я.

— Может, и не будет бить, — неуверенно произносит Фрося, задумавшись. — Вон Аглая, например, сама мужа бьёт!

— Пьяного? Да ведь Аглая толще и выше своего муженька? — наугад предполагаю я.

— Правда твоя! Она и моего батю била, когда наша коза к ней в огород забралась, — признаётся девушка. — А детишки? Детишек же надо, иначе не по-людски!

— Что, я тебе детишек не заделаю? — шучу я.

Пейзанка стремительно краснеет.

— Ох, да что же ты такое говоришь, ирод! Мало я тебя розгами в детстве била! Мало!

В разговор вступила Матрена. Подслушивала, не иначе! М-да. И как мне, бедному, половой вопрос решать в таких условиях? Разве что кастинг устроить? Так мне ведь Фрося уже приглянулась. Я ей и денег дать могу, и вольную даже. Черт, а если детишки появятся? Презервативов же нет ещё! Впрочем, есть и другие способы… Но что-то мне подсказывает, что не так просто будет уговорить девицу на них.

— Шучу я, Фрося! Не буду я тебя портить! Мужу целой достанешься! — обещаю я. — Есть для тебя другая работа!

— Я согласна! — вздыхает девушка. — Да и нет у меня жениха, кому я нужна такая: тоща и неказиста.

Смотрю подозрительно. Это она придуривается? На комплимент нарывается? Да нет. Вроде, серьёзно так считает.

— Восемь рублей проси! Работы в доме много! — слышу голос Матрены откуда-то из-за стены.

Это не в день скорее, а за месяц, — прикидываю про себя я.

И как же задрала меня вздорная домомучительница. Ещё и розгами меня била, оказывается, в детстве. Тело на слово «розги» откликается вздрагиванием. Точно, помнит Лешка такой факт.

— Дам десять! И два рубля прямо сейчас. Есть работенка для тебя — в маминой комнате порядок навести: пыль стереть, вещи разобрать, бельё женское, особо то, что моль поела, отдельно положи, что продать можно — тоже отдельно, — даю я указания.

— Давно бы так! А то не разрешал даже заходить в комнаты барские, — слышу довольный на этот раз голос Матрены.

Ловлю себя на ощущении, что где-то в комнате появилось новомодное устройство «Алиса», и я с ней разговариваю. Вернее, устройство это — «Матрена»!

— Матрена, включи музыку! Громкость — семь! — командую я, наливая себе в большую кружку густого киселя.

— Благодарим Тя, Христе боже наш, яко насытил еси нас земных…, — забубнила молитву после еды Фрося.

— Заболел, Леша? — в комнату заглянула встревоженная моська Матрёны. — Кака-така музыка?

— Что, даже граммофона в доме нет? — спрашиваю я, не помня, когда это устройство было изобретено.