Нищий барин (СИ) - Иванов Дмитрий - Страница 29

— Кабан на рану крепок! Лексеич, ты истуканом-то не стой, заряди ружьё. Не дай бог ещё кто выскочит, — командует Владимир своим фельдфебельским голосом, и я подчиняюсь приказу.

— Это что, убили их? — пара подоспевших из леса загонщиков с интересом разглядывают туши.

— Нет, они поели и спать легли, — шучу я, и шутка заходит.

А матёрый кабанище, тот самый, первый… Кто его, интересно, всё же уложил? А… вон кровавый след от тропы тянется. Видать, раненый сюда прибёг.

Иду, чтобы посмотреть поближе и слышу крик:

— Лёшка, стой! Не подходи!

Это мой Владимир орет, причем таким голосом, что сразу ясно: дело — дрянь. Он, конечно, молодец, что предупредил, но раньше надо было быть молодцом. Зверюга, что, казалось бы, давно уже дух испустила, вдруг, ожив прямо на глазах и резво вскочив на все свои четыре окровавленные конечности, с дикой злобой бросается на меня! В её горящих глазах я вижу неминуемую свою погибель. Отпрыгиваю в сторону, но не успеваю толком — кабан сбивает меня с ног! Хорошо хоть я отлетаю не под копыта ему, а куда-то в сторону.

Барахтаясь в пыли, пытаюсь сообразить, где верх, где низ, и тут слышу чей-то выстрел! И на этот раз точно не Владимира — он ещё не мог зарядиться. Может, Акакий? Чувствую, как мою руку толкает что-то тяжелое. Тут же голова взорвалась острой болью, и свет померк.

Глава 24

Глава 24

Сознание вернулось не сразу. Сначала пришла боль. Глухая, пульсирующая, настырная, будто кто-то внутри черепа долбит молотком. Кроме головы, болели пах и левая рука. Ещё не открывая глаз, пожелал, чтобы я очутился обратно в своём времени… хотя бы для поправки здоровья, но тут же понял — чуда не случилось. В смысле, второй раз не случилось. Первый-то уже был — когда я сюда угодил.

А рядом кто-то бубнит, и голос вроде знакомый… Елисей Пантелеймонович, похоже.

— Башка болит… — пожалуюсь, больше для того, чтоб хоть как-то обозначить, что я ещё не покойник.

И тут же, словно знал, что я очнусь именно с этой жалобой, кто-то совершенно менторским тоном изрёк:

— Кровь пущать — первейшее дело! Голове сразу легче станет! А рука что⁈ Заживёт! А вот голова — предмет сложный!

Открываю глаза… знакомая комната, моя гостевая, считай. Кровать тут не сильно широкая, но на краю, подвинув меня, умостился толстый дядя, который умильно улыбнулся, увидев моё пробуждения от беспамятства.

— Я же говорил: парень крепкий! — довольно заявляет помещик, отчего-то преисполненный ко мне любовью. — Вот, помню, с твоим отцом поехали мы как-то к одним дамам…

— Саквояж дайте… Опиум там… — слабо прохрипел я, возможно, упуская некоторые пикантные подробности из интимной жизни моего предка.

Слава всем святым, что я догадался прихватить с собой опиум. Знаю, он обезболивает, а сейчас мне нужно только это. Голову будто в тиски зажали, да ещё и бок отдаёт тупой болью. А левая рука вообще живёт своей отдельной, страдальческой жизнью.

Кстати, насчёт кровопускания… Если подумать, в этом есть логика. Снизить давление таким способом вполне разумно. Но у меня-то дело явно не в давлении! Меня, похоже, чем-то хорошенько приложили.

А своего собеседника я узнал — известный во всей округе дядька. Вот если бы был титул за самого транжиристого помещика, то… Да как же его имя? Короче, этот толстячок точно был бы в первой тройке, а то и победителем. Имея неплохие угодья — три деревни и кирпичное производство, — он удерживался от разорения лишь стараниями своего управляющего. Тот, может, и подворовывал, но, будучи из староверов, имел крепкие связи по всей Костроме. По слухам, доход помещика составлял двенадцать тысяч в год… Да как же тебя звать-то?

— Григорий Матвеич, ты погоди парню кровь пускать. Алексеич дело говорит — опиум поможет! — прогудел басом наш гостеприимный хозяин, Ильин. Тот самый, стараниями которого мы так весело развлеклись… в основном за мой счёт.

Точно! Григорий Матвеевич Залишкин собственной персоной! Помещик этот не так давно похоронил жену и теперь в одиночку воспитывает сына лет десяти и трёх прекрасных дочерей. Хотя нет… Одну. Двух уже замуж пристроил. Причём по своей транжиристой натуре не поскупился и приданое им выделил богатое. Да и третья долго приживалкой не будет благодаря стараниям управляющего.

Кстати, а ничего так девочка! Высокая, стройная, русая коса в пол — загляденье! Ух! Впрочем, прошлый владелец моего тела, похоже, в таких вопросах имел иные вкусы. Для него чем толще баба — тем лучше. Ну что ж, каждому своё…

Опиум действительно помог. Голова ещё гудит, рука ноет, но, кажется, жить можно. Пока я прихожу в себя, мне между делом рассказывают, что же, чёрт побери, случилось. Оказывается, я попал под дружеский огонь. Тот самый матёрый кабан, артист, что мастерски прикидывался дохлым, напугал не только меня, но и слугу Залишкина. Тот, недолго думая, с испугу пальнул картечью по зверю… заодно зацепив и меня. Ну спасибо, добрый человек! Хорошо хоть убойная сила у картечи невелика.

Бицепс — если вообще можно так назвать мой хилый мускул — пробило. Но не насквозь. Дробь вытащили и перевязали, пока я без сознания валялся. А вот картечина в лобешник, чую, будет аукаться долго. Одно радует — череп цел.

Этот слуга, между прочим, вообще стрелять не должен был. Он всего лишь заряжал ружья для Григория Матвеевича, но вот с дуру пальнул, и теперь Залишкин, конечно, чувствует себя виноватым. И правильно делает!

— Мерзавца, конечно, выпорю! — грозится Григорий Матвеич и тут же с широкой помещичьей щедростью предлагает: — А ты, друг мой, пожалуй, приезжай на именины сына мого, Павлуши! Он у меня аккурат на Петра и Павла родился. Пост кончится как раз после Троицы — пир горой устроим! Пусть хоть посмотрит наследник мой каким должен быть муж! Это же надо каков герой!

Не знаю, что лучше — курить и кайфовать или слушать льстивые речи Залишкина. А мне ещё и стопочку поднесли.

А валяюсь я, оказывается, уже давно. Гости почти все разъехались, а те, кто остался, гуляют. Через открытое окно с улицы слышится гомон и доносится запах жареного мясца. Наверное, кабанчика готовят!

— Приеду, коли с таким уважением зовёте. Как отказать? — соглашаюсь я.

И не из желания покрасоваться перед парнем. Скучно мне тут, и надо как-то активнее ассимилироваться в этом времени — это раз. А второе… дочка его, если Лёшкина память не врет, чудо как хороша! Хотя для блуда надо кого попроще… Ту же Фросю, например.

К обществу я вышел уже в хорошем настроении. Меня тут же попытались напоить, но я отказался, сославшись на болезненное состояние, от которого, если честно, и следа не осталось. Временно, полагаю. Судя по вмятине на лбу, голова будет болеть долго.

Поел и кабанчика, вечером — банька… Фёклу, однако, пользовать не стал. Не то чтобы был против — просто на сегодня приключений и без того хватило.

Провалился в сон сразу, только мысль мелькнула в голове — а ведь мой предприимчивый крепостной что-то на глаза не попадается. Бизнес не пошёл?

— Лексей, Лексеич… — разбудил меня он ни свет ни заря. Явно ещё ночь, но уже светло — рассвет нынче ранний.

— Чего тебе надо⁈ За каким лешим будишь? — возмутился было я.

— Спрячь книгу! Не дай бог хватятся! Выиграл я-таки её в карты! — шепчет Тимоха, суетливо протягивая мне явно новое издание.

В темноте название разобрать трудно, но что-то длинное.

— Тимоха, это и есть твой бизнес? В карты играть? — возмутился я вполголоса. — И на кой-чёрт нам эта книга? С картинками хоть? Дай угадаю… с похабными?

— Не дури! Цемент делать! — шикнул Тимоха, явно обиженный моими предположениями. — Ильин весной был в Москве и привёз с десяток книг. Сам, ясное дело, их не читает — купил по пьяному делу, бахвальства за-ради. Я глянул и ахнул — мужик цемент изобрёл! А это значит — бетон можно делать! Золотое дно!

Глаза Тимохи в темноте аж сверкают.

— А что! — добавил он с вызовом. — Думал, я только баранку крутить могу? Я и на стройках в своё время поработал.