Аннелиз - Гиллхэм Дэвид - Страница 42

Пусть лежит там, а она поспит.

Стоя на коленках в книжной лавке Нусбаума, она с час или больше распаковывает коробки с книгами. Сам господин Нусбаум только что вернулся с деловой встречи и пристраивает свое заплатанное пальто и старую фетровую шляпу на вешалку.

— Итак, — с явным любопытством говорит он, направляясь к прилавку разбирать свертки с приобретениями, — далеко ли мы продвинулись?

— Я только что разобрала биографии, — сообщает она ему. — Думаю, вы будете довольны.

Он едва сдерживает улыбку.

— Конечно. Но я спрашиваю о другом. Я спрашиваю, дорогая Франк, как у нас с творчеством?

— Ах, вы об этом! — Она скромно потупилась. — Все в порядке.

Она вынимает книгу из раскрытой картонки. Анна пишет с того самого дня, как ее ручка стала узнавать привычные ей слова. Хотя прежде смысл дневника был в том, что он сохранял память о событиях дня на бумаге и выливался в отчет о жизни, теперь ее записи разбиваются на островки. А они безвольно дрейфуют по странницам, как ныне она сама — по чужому ей Амстердаму, в котором у нее нет ни сестры, ни матери, и с ней лишь отец, раздражающий ее своим бессмысленным крестовым походом, который, как он надеется, отвоюет ему жизнь в настоящем.

— И только-то? — с сомнением говорит Нусбаум. — Значит, все в порядке? Ничего удивительно прекрасного или ужасающе банального?

Анна сжимает книгу руками.

— Не знаю, что вы хотите от меня услышать.

— То, что у вас в мыслях. Что вы задумали. Вы уже начали роман?

— Роман?

— Вы ведь говорили мне, что работаете над романом? Или, во всяком случае, над книгой?

— Нет, — Анна отрицательно кивает головой. — Это не роман. Так себе.

— Ну, не верю. Вы ведь пишете о чем-то.

Анна незаметно вздыхает.

— Вы когда-нибудь сочиняли книгу, господин Нусбаум?

Она пытается сменить тему.

— Я? Да что вы! У меня нет на это таланта. В молодости, конечно, я считал, что предназначен судьбой для создания magnus opus[13]. И только вопрос времени, когда мое имя будет выгравировано рядом с великими — Толстым и Прустом. — Господин Нусбаум иронически фыркает. — Увы, нет! Как оказалось, никто не считает меня Толстым. — Он скромно пожимает плечами. — Во всяком случае, могу признаться, что со временем из меня получился сносный редактор. Я даже зарабатывал этим на жизнь. Так что, Анна, если вам вдруг вздумается показать мне что-нибудь, я с удовольствием на вашу работу взгляну.

Анна явно волнуется.

— Хорошо, я об этом подумаю, — отвечает она и пытается улыбнуться; она стесняется, можно сказать, даже сконфужена, но продолжает разбирать детские книжки, которые господин Нусбаум приобрел на аукционе. — Если у меня действительно получится что-нибудь стоящее. — Она произносит это, и тут же ее лицо проясняется, и она чувствует подъем. — Что я вижу? Да это же Сисси ван Марксфелдт! — Волна радости прокатывается по ней, когда она вынимает из коробки книжку за книжкой. «Начнем заново!», «Конфетти», «Чудачества», «Бури», «Лето нежности»! — Я так любила эти книжки! — восклицает Анна. — Каждую читала раз по пять!

— Так заберите их домой! — предлагает господин Нусбаум.

— Ну что вы! Вы хорошо на них заработаете. Они в отличной сохранности.

— Тем более вы должны их забрать. А заработать… — господин Нусбаум машет рукой. — Это не важно!

— Вы уверены? — Анна сжимает книжку в руках.

— Абсолютно, — говорит господин Нусбаум и попыхивает сигарой. — Будем считать их вашим заработком за сегодняшний день.

— Спасибо. Но они стоят намного дороже.

— Да что вы! Значит, вы считаете, я вам недоплачиваю? — шутит он.

Анна улыбается и не может отвести глаз от книги, которую держит. Потом открывает ее и выхватывает взглядом несколько строк. Как же она радовалась, впервые заполучив это сокровище! Поначалу ей, как и всем подружкам, очень хотелось быть второй Йооп тер Хёйл, бойкой и бесстрашной озорницей, всегда готовой к приключениям. И, только взявшись за дневник, Анна поняла, что на самом деле хотела стать не Йооп — героиней книги, а ее автором, еврейской Сисси ван Марксфелдт.

— Но Марксфелдт — это псевдоним, я не помню ее настоящего имени.

— Беек-де Хаан.

Анна поднимает голову и смотрит на хозяина лавки.

— Разве ты не знаешь, что она была замужем за евреем? Лео Беком?

— Нет, — говорит Анна, держа книжку на коленях. Она вдруг чувствует укол страха. Замужем за евреем? Анна знает, что произошло с евреями в Нидерландах. Неужели же ее девчоночье восхищение подвигами Юп тоже будет омрачено?

— Вообще-то я дружил с ними обоими, — говорит Нусбаум. — В довоенные годы немецкие издательства успешно работали в Нидерландах, и я часто приезжал в Амстердам. Но потом это кончилось. — У него заблестели глаза. — Увы, Лео расстреляли гестаповцы. Он участвовал в сопротивлении. Его, как и многих других, отвезли в дюны и там казнили. — Господин Нусбаум смотрит Анне в лицо. — Извините, Анна! Я вас расстроил.

— Нет-нет, ничего, — говорит Анна, складывает книги и кивает хозяину. — Извините, господин Нусбаум, но мне пора. Я пообещала помочь сегодня госпоже Цукерт в конторе.

— Да, конечно, — соглашается господин Нусбаум. — Не забудьте свою зарплату! — говорит он, с улыбкой кивая на книги. — Я не шучу.

— Спасибо, — благодарит Анна, и ее вдруг охватывает желание поскорее уйти. Она не знает почему, но щедрость господина Нусбаума странным образом задевает ее, и, когда опять звонит телефон, она пользуется моментом. Господин Нусбаум берет трубку и через мгновение мрачнеет.

— Да, я говорю вам, да. Я получил ваше так называемое извещение по этому так называемому вопросу. И могу сказать только, что оскорблен им и возмущен.

Анна берет книги в охапку, но еще не успевает выйти, когда господин Нусбаум говорит, прикрыв ладонью микрофон трубки:

— Анна, ты знаешь, мы с Сисси до сих пор общаемся. Я хотел бы организовать вам встречу.

— Встречу? — Она ошеломлена. — На самом деле?

— Встречу двух литературных светил, — усмехается господин Нусбаум, но тут же возвращается к телефонному обмену колкостями. Анна укладывает свою «зарплату» в корзину велосипеда и ведет его к выходу, махнув рукой хозяину лавки, на что он, стоя спиной к ней, не реагирует, а продолжает свою словесную битву. На улице она переводит дух. Смотрит на обтекающий ее поток велосипедистов, затем слегка вздрагивает, проводя пальцем по обложке лежащей сверху книги.

Все эти книжки, — говорит Марго. Ее голова обрита, она в своих лагерных обносках. — Ты так любила их, правда?

Анна лишь качает головой.

— Ты думаешь, это возможно? Что я на самом деле могу встретиться с Сисси ван Марксфелдт? Это было бы потрясающе.

Она поднимает взгляд, но Марго уже нет. Анна усаживается на потертое седло и, крутя педалями, вливается в поток велосипедистов.

Солнце сияет, открывая небо над городом — безоблачное пространство голубизны. Свет полирует поверхность каналов до изначальной зеркальности и озаряет тускло окрашенные плавучие дома, бьющие бортами о причалы. Анна катит по Кольцу каналов, сильнее нажимая на педали на мостах, легко пролетает прямые участки, огибает углы, вспугивает чаек. Ее ноги нарастили мышцы, икры набрали форму и уже непохожи не спички. Она наслаждается бризом, ласкающим волосы и овевающим одежду, ей в радость ловкие повороты и тряска на булыжной мостовой. Но больше всего она жаждет ощущения полной чистоты в голове, которое дарит ей езда на велосипеде. Никаких воспоминаний, страхов — только адреналин, заливающий мозг.

Запыхавшись и слегка вспотев, она подъезжает к воротам склада. Они наполовину открыты, дразнящие пряные запахи просачиваются на улицу, а она тем временем слезает с седла и оправляет юбку. А потом замирает, как мышь, высмотревшая кота, — или наоборот? Да, это он. Юноша с соломенными волосами на противоположной стороне улицы, у самого канала. Он стоит в выжидательной позе, спина прямая, плечи слегка поданы вперед, руки в карманах заплатанных брюк — со стороны он кажется безруким. Сердце бьется сильнее, и она едва сдерживает порыв выкрикнуть его имя или, прислонив велосипед к стене дома, броситься к нему. Она уже сделала первый шаг, но тут между ними с грохотом проносится грузовик, а когда он исчезает, юноши больше нет. Куранты на Вестерторен отбивают очередные полчаса.