Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз - Страница 4

Я услышала отзвук колокола в фойе, и спустя достаточно продолжительное время дверь открылась и передо мной предстала мисс Ханивелл собственной персоной. Поскольку я ожидала увидеть носильщика или горничную, то невольно попятилась, когда узрела это лицо. Как всегда, оно представляло собой идеальную маску из слоев макияжа. Брови мисс Ханивелл были выщипаны и вытянуты в тонкие коричневые линии, а волосы, куда более седые, чем я помнила, идеально уложены. Но вот что меня удивило, так это ее наряд: брюки и рубашка с расстегнутым воротом. В годы моей учебы она постоянно носила сшитый на заказ костюм с золотой булавкой на лацкане — зимой и строгое льняное платье с ниткой жемчуга — летом.

Она тоже на миг показалась растерянной, но затем ее лицо расплылось в улыбке:

— Джоанна, дорогая моя! Я не ожидала увидеть тебя так скоро.

— Я выехала без промедления, как только узнала.

— Я была не уверена, что отправила телеграмму по нужному адресу. У твоего отца нашлось несколько твоих адресов, но мы решили, что именно адвокатская контора отыщет тебя в любом случае.

— Спасибо. Они позвонили мне сразу после получения телеграммы.

— Что ж, хорошо. Мне очень жаль, что пришлось сообщать тебе такую горестную весть. Входи. — Она отступила назад, чтобы я могла войти в отделанный черно-белым мрамором вестибюль. Внутри царила восхитительная прохлада.

Мисс Ханивелл заперла за мной входную дверь.

— Я уже должна быть в Италии, но у меня назначено несколько важных встреч с советом попечителей, и поэтому я застряла здесь, — сказала она, опережая меня, ее высокие каблуки постукивали по мраморному полу. — Но зато мы сможем насладиться прекрасными весенними деньками, да?

Она делала то, что всегда делают все англичане: как только возникает неловкость или излишние эмоции — обсуждай погоду. Самая безопасная тема.

— Ты собираешься поехать куда-нибудь в этом году? — спросила она.

— Пока у меня нет никаких планов, — ответила я, разумеется, даже не думая признаваться в своем нынешнем плачевном состоянии.

Мы подошли к двери ее кабинета. Я хорошо помнила, как когда-то стояла, уставившись на медную табличку у двери — «Мисс Ханивелл, директор» — и пытаясь отдышаться, прежде чем постучать и войти, чтобы услышать свой приговор. А теперь она просто открыла дверь и снова улыбнулась мне.

— Проходи, — сказала она. — Садись. Я сейчас узнаю, сможет ли Алиса принести нам чаю. Как видишь, здесь совсем пусто. Только символический штат. Все остальные на пасхальных каникулах. Это чистое везение, что я сама всегда обхожу территорию по утрам, иначе твоего отца могли не найти еще несколько дней.

Она подняла трубку стоящего на столе телефона и набрала номер. Я с нетерпением смотрела, как она барабанит по столу длинными красными ногтями, но наконец она произнесла:

— Алиса? Прекрасно, что вы все еще здесь. Ко мне приехала мисс Лэнгли, и мы хотели бы выпить чая. Да, в моем кабинете. Великолепно. — Она положила трубку и посмотрела на меня с такой улыбкой, как будто сделала что-то ужасно умное. — На чем мы остановились?

— Мой отец, — ответила я. — Вы упомянули, что нашли его.

— Так и было. Надо сказать, я была в шоке. Я гуляла с Берти, моим кокер-спаниелем, и он, убежав вперед, начал лаять. Ну, он мастер находить всякую гадость, мертвых птиц например, так что я крикнула ему, чтобы бросил найденное. Но когда я подошла ближе, то увидела, что это — человек, лежащий в траве лицом вниз. Я осторожно перевернула его, и это оказался твой отец. Мертвый и уже окоченевший. Поэтому я побежала обратно в дом и набрала 999. Служащие забрали его в морг, и я думаю, что там проведут вскрытие.

— Значит, вы не знаете, от чего он умер? — осторожно спросила я. — Он не был… ну, понимаете?… — Я не могла заставить себя произнести слово «убит».

Она ужаснулась:

— О нет! Ничего подобного, я уверена. На нем не было никаких следов насилия. Это совершенно точно смерть от естественных причин. Если бы он не был таким холодным и белым, можно было бы подумать, что он спит. Сердце, должно быть, прихватило. У него было слабое сердце?

— Я об этом ничего не слышала. Вы сами знаете, что мой отец был очень замкнутым человеком. Он никогда не обсуждал ничего, что имело хотя бы малейшее отношение к личным делам. И я вынуждена признаться, что какое-то время мы с ним даже не общались. Если бы у него и было слабое здоровье, он бы никогда никому не сказал.

— В последнее время я стала замечать, что он стал куда более необщителен, чем обычно, — сказала мисс Ханивелл. — Возможно, впал в депрессию. — Она сделала паузу. — Мне он всегда казался несчастным человеком. Он так и не оправился от потери своего статуса и имущества?

— А как вы полагаете? — спросила я, выйдя из себя от упоминания этих обстоятельств. — Как бы вы себя чувствовали, если бы вам пришлось жить в сторожке вашего бывшего поместья и смотреть, как школьницы бегают по комнатам, где вы выросли?

— Ему не нужно было здесь оставаться, — ответила она. — Он мог многого добиться. До войны он был талантливым художником. Очень многообещающим.

— Мой отец? Многообещающим художником?

— О да. — Она кивнула. — Кое-что из его трудов даже выставляется в Королевской академии. Но я сама никогда не видела ни одной его картины, кроме плакатов, которые он делал для школьных мероприятий, и декораций для наших пьес. Одаренный художник с прекрасным образованием, хотя, конечно, не выдающийся.

— Я понятия не имела, что он когда-то писал. Я знала, что он изучал живопись, но мне даже в голову не приходило, что он настоящий художник. Интересно, почему… — Я хотела спросить: «Интересно, почему он забросил свое увлечение?» — но сама ответила на свой вопрос, прежде чем произнести хотя бы слово: «Потому что его мир был разрушен».

— Не зря же считается, что художники — люди с характером, — сказала мисс Ханивелл. — Нервные. А он к тому же из знатной семьи. Слишком тесные родственные связи в кругу аристократии ведут к неуравновешенности.

— Вы хотите сказать, что он покончил с собой? — резким тоном спросила я. Злость на то, что она приписывала моему отцу психические проблемы, боролась у меня внутри с моим собственным чувством вины, которое угрожало захлестнуть меня.

Ее едва заметная улыбка была грустной.

— Если бы он хотел покончить с собой, то зачем ему было делать это посреди рощи? С таким же успехом он мог расстаться с жизнью и дома. Все равно там некому было бы остановить его. Кроме того, я еще раз повторю: не было ни малейших признаков насильственной смерти. Ни следов отравления, ни огнестрельных ран… — Она замолчала, глядя в окно на скворца, что сел на розовый куст. — Разве что мне показалось, что в последнее время он стал чаще употреблять спиртное. — Она снова повернулась ко мне. — Разумеется, я не имею в виду, что он присутствовал на рабочем месте нетрезвым или совершал еще что-то неподобающее, но садовник сообщил, что в мусоре прибавилось пустых бутылок, а мисс Притчард, любительница посплетничать, застукала его, когда он покупал произведенный без лицензии скотч.

Меня одолевало большое искушение спросить, что сама мисс Притчард делала в месте, где продают подобные напитки, но я мудро промолчала.

— Думаю, что мы узнаем причину от доктора, который проведет вскрытие, — сказала я. — Но разве теперь это так важно? Он умер. Ничто не может вернуть его.

— Мне очень жаль, моя дорогая, — произнесла она, и это прозвучало почти сердечно. — Должно быть, это стало большим шоком для тебя. Он ведь был не так уж стар.

— Шестьдесят четыре, — ответила я механически. — Вовсе не старый.

— Он очень гордился тобой.

Ее слова удивили меня:

— Гордился мной?

— О да. Он часто говорил о тебе. О том, как хорошо, что ты поступила в университет, и как удачно, что пройдет немного времени, и тебя пригласят в корпорацию.

Это было совершенно неожиданно. Мой отец противился моему желанию поступить в университет. Его отношение к женщинам не менялось с довоенной эпохи, с тех времен, когда он был сыном сэра Тоби Лэнгли из Лэнгли-Холла, а его жизнь состояла из домашних вечеринок, танцев и охоты на лис. Для девушек подбирали хорошую партию, и они становились хозяйками собственных прекрасных загородных домов. Он отказывался замечать, что в послевоенную эпоху такие девушки, как я, должны были сами искать себе место под солнцем и больше не могли рассчитывать на поддержку своих семей. Успешная карьера стала необходимостью.