Гений АвтоВАЗа (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 28

Думаю, ВАЗовские конструкторы получат достаточное количество ЦУ для доводки коробки, в понедельник намеревался собрать их в кучу и отвезти в Тольятти, результат мозгового штурма воплощать в чертежи и металл. А вот с вариантом для поперечного расположения мотора возникла заминка. Коробку передач от британского малыша принялись критиковать практически все, я даже не пытался стать на защиту. Пусть что-то придумают, тогда и станем смотреть.

Поскольку наши словесные баталии происходили в НАМИ, где всегда имелась масса проспектов и каталогов, я, заскучав, принялся перелистывать один из них и… едва не подпрыгнул. А потом под шумок спёр журнал, намереваясь отправить его в Минск — надо же зарабатывать лояльность будущих боссов.

Что интересно, когда обсуждались варианты сотрудничества с европейскими компаниями, ВАГ, то есть «Фольксваген-Ауди групп», отметался практически всегда. Во-первых, недобитые фашисты, ну это ясно, во-вторых, в Германии всё дороже, тоже правильно. А главное, VW ассоциировался почему-то преимущественно с «Жуком» довоенной разработки, продолжающим клепаться в неимоверных количествах, сейчас в основном в Латинской Америке, когда-то прекрасный, но давно морально устаревший аппарат с двигателем сзади, «горбатый запорожец» по-немецки.

А из этого журнала я узнал, что в ФРГ уже начат выпуск «Фольксваген-Гольф». Это коренным образом меняет дело, «Гольф» — один из самых массовых и удачных мелких хэтчбэков за всю мировую историю автопрома! Вот уж с кем нужно договариваться или, в лучших китайских традициях следующего столетия, беззастенчиво тырить технические решения. Пока конструкторы НАМИ, Ижмаша и АЗЛК морально вырывали друг другу кудри, я нашёл для белорусов идеальный вариант малолитражки с поперечным двигателем. Прямо в перерыве между прениями сгонял на почту и отправил вырванные листки заказным письмом в Белорусский политехнический институт доценту И. Б. Камейше. Половину двухкомнатной квартиры, считай, отработал…

Всё, служебные мысли по боку. Я — дома!

Утренний летний Харьков, ещё не наполненный дневной жарой, принял меня, не оттолкнул. Та же, памятная по юности улица Свердлова, её потом переименуют в «Полтавский шлях». Я ничего не скажу в защиту Якова Свердлова, как и против «Полтавского шляха», но вырос-то на Свердловке! Оставьте её мне…

Вышел из троллейбуса раньше, протопал пешком мимо Холодной горы, где гоняли с пацанами, сначала играли в партизан и немцев, потом, повзрослев, мутили разборки квартал на квартал. Словно шлюзы открылись, воспоминания о харьковских годах юности хлынули в душу водопадом.

Купил торт, мама и сестра сладкоежки, да четыре бутылки львовского пива для отца. Они жили в западной части города, ближе к выезду на Полтаву.

Нет, не так. Мы жили! Мы…

Бесконечно знакомый подъезд, немного пахнущий котами, несмотря на свежую краску и влажный после уборки пол. Помню, от домоуправления не дождёшься, жильцы сами по очереди и убирали, и ремонтировали.

Никаких замков и домофонов — зачем? Все же свои, советские люди! Чужие здесь не ходят, да что у нас красть? Домашняя утварь как в каждой квартире, простая, денег дома мизер, не считая папиной заначки, но та — в гараже, всё ценное на сберкнижке, сберкассам доверие больше, чем господу богу при царе.

А ещё практически никакого деления на русских и украинцев. Еврея или кавказца, может, выделят в общей массе, славяне равны, надписи почти сплошь по-русски, даже слово Харків редко где увидишь на соловьиной мове. Восточная Украина почти вся такая, Крым — тоже. А на Запад мы не ездили дальше Киева, чаще к родне отца в Орловскую область или к его друзьям в Ростовскую. Садились в «Москвич-407» и пилили едва ли не сутки, с остановками, оч-чень серьёзное путешествие!

Позвонил в дверь, толкнул — она не заперта. Раздался собачий лай. Стоило шагнуть внутрь, и сестрица едва не снесла меня с ног, повисла на шее, а Принцесса, наша беспородная дворняга, начала прыгать и драть лапами, обиженная, что не дал лизнуть в нос.

Я — дома! Правда-правда!

Папа, сонно-пижамный, встретил сдержанно, хоть светился изнутри, всё же серьёзный человек, военный, командир батальона и целый майор. Когда обнимались, норовил стиснуть покрепче, показывая — ещё силён. От него чуть пахло. Наверно, вчера опрокинул рюмашку на радостях, узнав о скором приезде сына.

— А где мама?

— В гастроном пошла! Сейчас придёт! Чем угостить ненаглядного? — тарахтела сестрица. — Два года не был! Ой, тортик… Спасибо!

Два года? Тридцать не хочешь? И всё равно, многое — как вчера.

Папа деловито сложил пиво в холодильник «Днепр», обтекаемый как самолёт, без острых углов. Ради пива подвинул и потеснил кастрюли. От прибавки или, не знаю, от тёплого воздуха в открытую дверь, холодильник довольно заурчал. Похоже, и он рад моему возвращению. Надо, надо чаще приезжать.

Мама пришла — заплакала. Пока мелкая раскладывала принесённую еду, всё вздыхала и причитала.

Потом раскрыли стол-книгу в зале, на пяти метрах в кухне тесно, и сели завтракать.

Единственное, чего я лишился, так это своего угла. В трёшке-распашонке одну спаленку занимали родители, во второй жили мы с сестрой, две койки углом и шкаф — больше ничего не вместилось, уроки делали на кухне и в большой общей комнате. С моим отъездом в Горький её койка уехала к папе в гараж, появился письменный стол, серьёзная девица, в этом году готовится к поступлению в институт, место для занятий нужно. Мне придётся ночевать на диване в зале, то есть на гостевом, а не хозяйском месте.

Только сейчас подумал, что приезд с Лизой, с которой не расписан, вызвал бы неудобства. Родители старорежимные, с предрассудками «в СССР секса нет», по крайней мере — внебрачного и не скрываемого от родни, и ладно, пару дней мы потерпели бы. Но сам факт, что неженатый сын проведёт ночь или две с женщиной в койке — фу-фу и аморал. Даже если Лизетту представить как невесту. Скорее всего, искали бы по соседям раскладушку и подселили её к сестре, а я бы тосковал по женской ласке один.

— За приезд! — отец налил пивка себе и мне.

— С утра… — укоризненно напомнила мама.

— Отставить возражения! Сын приехал. Много не будем. Мне его помощь в гараже нужна.

Тут возмутилась сестра.

— Серёжа всего час дома, а ты его уже крадёшь и припахиваешь!

— Хочешь — иди с нами. А нет, так вечером мы дома. Налюбезничаетесь. Разговорчики в строю!

Я знал, что папа — подкаблучник. Если мама упрётся, гараж накроется кое-чем до моего отъезда. Но она не стала.

— Боря! Только не задерживайтесь.

Гараж находился рядом — в десятках метров от подъезда. Когда-то это был двухэтажный сарай, где хранились дрова, уголь или торфобрикеты для титанов. Как только появилось центральное отопление, счастливцы с первого этажа переделали свои конурки под гаражи, благо размер подходящий — 6×3 метра, верхние завидовали и вздыхали, но не очень, в середине семидесятых машина в семье скорее считалась исключением, чем правилом. На них ездили не часто, зимой вообще ставили на прикол.

Отцовский «Москвич-407» был неоднократно по мелочи бит, тут же в сараях выровнен и покрашен — краскопультом от пылесоса «Буран» с крупным зерном, потом заполирован вручную. Старая машина 1958 года выпуска содержалась в образцовом состоянии, сиденья обтянуты свежим дерматином (дерьмотином — язвила сестра), обслуженная и ухоженная. Резина не убитая, правда — наварная, это когда старую нёс в мастерскую, и наваривался новый слой с протектором, тысяч на двадцать хватало. Правда, такой сервис давно сдох, сейчас не так сложно достать новую. Но папа ещё ту не сносил.

Поэтому несколько неожиданно было среди лета, то есть среди катательного сезона, увидеть любимицу со сдернутой головкой блока. Я заглянул в цилиндры и рассмотрел шатунные шейки коленвала, под ними — черноту ямы. Выходит, батя вытащил всю поршневую.

— Зачем, папа?

— Так масло начала брать. И пробег уже большой — 60 тысяч.

Огромный! Я порой за год больше накатывал.