Колхоз князя Пушкина (СИ) - Богдашов Сергей Александрович - Страница 27

Домой, пока погода благоприятствует.

Пущин приехал ко мне не один, Кюхельбекера с собой прихватил. И с его слов, ко мне в Велье уже выехали Антон Дельвиг и Юдин.

Рад ли я лицейским друзьям Пушкина?

Сложно сказать. Для меня нынешнего — они глуповаты, чересчур экзальтированны и витают где-то высоко в облаках представлений о реальной жизни. И ладно бы своих, так нет же. Одни восторги от знакомства с Чаадаевым чего стоят, как и пересказ его мыслей, уже вполне ими принимаемых за свои собственные.

Как по мне, так явно не своим умом живут эти потенциальные декабристы.

Тем не менее, я в их визите нахожу приятные моменты.

Например, кроме меня на предстоящем балу окажутся четыре столичных красавца.

И нет — это вовсе не мелочь! Я даже представить себе не могу, как будет перегреваться калькулятор у мамаш-дворянок, для которых каждый бал — это шанс выдать кого-то из дочерей замуж.

— Француз, а тебе не скучно здесь без барышень? — обратился ко мне Пущин, когда мы устроились пить кофе, сопровождаемое изумительной выпечкой.

— Не поверишь, но я устал отбиваться, хотя не от всех. Две так и остались неприступны, — сказал я чистую правду.

Да, как бы то ни было, а пара чухонок меня игнорирует. В том смысле, что все остальные у меня далеко ни по разу перебывали, а эти — нет. Сказать честно — меня такое противостояние забавляло, так как добавляет нотки игры, и я очень хотел узнать, насколько же у девушек терпения хватит.

Это было не сложно, так как все остальные меня посещали регулярно.

— Неужто на крепостных отрываешься? — этак нехорошо прищурился мой лицейский товарищ.

— Гдеж ты видел крепостных чухонок? Это наших всё никак в вольняшек не переведут, а там у них в Прибалтике уже давно нет крепостного права, — донёс я до него вполне очевидный факт, — Так что у меня всё лишь по взаимному согласию и никак иначе.

— Ну, хоть так, но должен признаться, я разочарован. Пора что-то менять.

Вторая половина царствования Александра Первого действительно стала временем разочарования для многих представителей прогрессивного дворянства, включая и молодого Александра Пушкина.

Начало правления императора, ознаменованное либеральными реформами, такими как создание министерств, попытки улучшения положения крестьян и даже обсуждение конституционных проектов, вселяло надежды на серьезные перемены в России.

Однако после Отечественной войны тысяча восемьсот двенадцатого года и заграничных походов русской армии, когда многие дворяне, включая будущих декабристов, познакомились с европейскими идеями свободы и равенства, политика Александра Первого стала более консервативной.

— Так и меняйте. Кто вам мешает? Я это уже начал делать, — никуда не спеша, опробовал я свой кофе, прежде, чем отдать должное выпечке, если что, сделанной по рецептам Алёны Вадимовны, — Заканчивайте словами греметь, какими бы сладкими они вам не казались. Начните заниматься делом.

Признаться — эту мысль я уже не первый раз пытаюсь донести, пользуясь своими правами лицейского приятеля. Но пока, безуспешно. У друзей бананы в ушах. Они погрязли в своих тайных сообществах, где им технично пудрят мозг.

Тот же Чаадаев, по сути своей — один из основных идеологов движения декабристов, очень вовремя потом слиняет за рубеж, а на каторгу уедут эти юные парни, со взором горящим.

— Мы же на службе! — гордо попытался возразить Пущин.

— Жанно, — обратился я к нему по его лицейскому прозвищу, — Ты же понимаешь, что сейчас сам себе противоречишь? Ты или про службу прекрати вещать и откажись от неё, или блюди её, как клятвенно обещал. Иначе тебя сложно понять.

— Я… — взметнулся было Пущин, но не найдя продолжения, озадачился, вращая глазами.

— Головка… От снаряда, — продолжил я его высказывание, по подсказке Серёги.

— От какого ещё снаряда? — спустя минуту пробормотал сбитый с толку Пущин.

— Вань, тебе это ни к чему. Лишние знания — лишние хлопоты, — попытался я отмазаться, мысленно отругав себя за излишнюю терминологию, и пообещав вставить Серёге фитиля.

Не, я понимаю, что армейский юмор — штука межвременная, но опять же — нельзя смеяться над тем, чего не понимаешь.

Так что Серёгины шутки пока не ко времени.

— Кюхля, а подскажи-ка мне, что у тебя с костюмом? — посмотрел я на приятеля, который выглядел крайне неважнецки.

— Чем тебя мой сюртук не устраивает?

— Тебе честно сказать? Хотя бы парой сальных пятен на лацкане, да и в остальном он так себе, — неопределённо помахал я рукой, взирая на неопрятный прикид Вилли, — И да, если ты готов стать директором моей школы, то я выдам тебе подъёмные. Скажем, ста рублей тебе хватит, чтобы ты успел заказать себе что-то приличное для бала.

— А без него никак обойтись нельзя? — осведомился Вилли, изрядно напрягшись.

— Понял. Считай, что сюртук ты пошьёшь за мой счёт.

— С чего бы такая благотворительность?

— Невесты. Их как бы не пять десятков привезут, — поделился я предполагаемой статистикой, исходя из трёх сотен приглашённых.

Охренеть… Иначе не скажу! С каких вдруг хлебов у меня столько гостей образовалось из ниоткуда⁈

Но как меня дамы заверили — это лишь тот минимум, который просто позволит соблюсти приличия.

Теперь я очень начинаю понимать творчество Пушкина. Вот прямо очень-очень…

«Долгами жил его отец. Давал три бала ежегодно и промотался наконец»*

* А. С. Пушкин. «Евгений Онегин».

Вот как точно про меня написано. Разве, что живу ещё не в долг.

Не, один-то бал у меня финансовую брешь не пробьёт, а вот несколько… Да ну их нафиг!

У меня тут посевная идёт, и прочие невзгоды, а я должен от дворяночек уворачиваться, которые мне готовы отдаться всей душой и телом. И ладно бы — просто так. Но нет же. Исключительно через женитьбу.

А есть ли у меня шанс увернуться?

Знаете, некоторые вопросы лучше доверять специалистам. Пусть и узкопрофильным. Как выяснилось, такие у меня в доступе имелись. Та же пара устроительниц моего бала, когда я им задал наводящий вопрос, сходу порекомендовала мне баронессу Рысеву. Вдову. Им многое позволено.

Обратился, а почему бы нет. Даже не поленился съездить.

Приятная дама, лет двадцати пяти, объявила мне двести рублей ассигнациями, за охрану моей тушки на время бала.

Пока я рассказывал приятелям про свою затею с дамой у стола появилась Лариска и выразительно постучала себя пальцем по лбу.

— Что опять не так? — мысленно спросил я у тульпы, доливая себе кофе в кружку.

— Где ты своему другу собираешься сюртук заказывать?

— Хм, придётся в Псков слетать.

— Не успеете. Там сейчас наверняка все портные нарасхват.

— Вполне возможно, — согласился я, чуть подумав.

— Сами шейте, — безапелляционно высказалась эта зараза.

— Шутишь? У меня нет таких мастеров!

— Уже есть. Пара не целованных чухонок. Они по вечерам не к тебе в постель лазили, а шить учились. Между прочим, свечи и нитки на свои деньги покупали. Так что, с тебя выкройка, утюг и ткань. У тебя её завались сколько Акулька в кладовке спрятала. Вот летом-то моль порадуется! — хохотнула Ларка, — Давай, зови девок. Пусть мерки снимут, а потом мы им выкройки вырежем.

Ларискин характер я хорошо изучил. Эта бесцеремонная зараза ни за что не отстанет. Пришлось звякнуть в колокольчик и отправить служанку за чухонками.

— Кюхля, а ты ко мне переезжать ещё не надумал? — спросил я у него на всякий случай.

Так-то хороший учитель словесности мне бы не помешал.

— Нет. Ты знаешь, я в Петербурге хоть и бедно живу, но зато интересно, — легкомысленно ответил приятель.

Мы уже почти закончили с перекусом, как в комнату робко зашли обе девушки. Эх, хороши блонды! Погодите, и до вас руки дойдут…

— Нужно снять с него мерки и сшить сюртук, — мотнул я головой в сторону вдруг покрасневшего Кюхельбекера.

— Мы плохо уметь шить, — стрельнула одна из них глазками в сторону приятеля.