Сын Тишайшего 3 (СИ) - Яманов Александр - Страница 42

Особенно суров к Софии князь Андрей Курбский. Он убеждён, что «В предобрый русских князей род всеял дьявол злые нравы, наипаче же женами их злыми и чародейцами, якоже и в израильстех царех паче же которых поимовали от иноплеменников»; обвиняет Софью в отравлении Иоанна Молодого, в смерти Елены, в заключении Дмитрия, князя Андрея Углицкого и других лиц, презрительно называет её гречанкой, греческой «чародейцей».

В Троицком-Сергиевском монастыре хранится шёлковая пелена, шитая руками Софии в 1498 году; на пелене вышито её имя, причём она величает себя не великой княгиней московской, а «царевной царегородской». Видимо, она высоко ставила своё прежнее звание, если помнит о нём даже после 26-летнего замужества.

Интерлюдия

Далековато вы забрались, друг мой, — гость передал слуге плащ и шляпу, — У вас здесь тепло, в отличии от улицы. Всё никак не могу привыкнуть к местной погоде.

Вошедший был одет в чёрную сутану, перетянутую красным поясом. Шапочка такого же цвет венчала его макушку. Он быстро оглядел прихожую дома, называемую московитами странным словом «terem», и протянул хозяину руку с перстнем. Тот просто сжал кисть священника и указал рукой в сторону кабинета. Забавно, он в России всего полгода, но проникся модой царя на столь полезное помещение. Здесь вам и рабочая комната, а также библиотека с местом для встреч. Чего греха таить, он заказал себе даже мебель у русских мастеров. Именно в такие два кресла и уселись оба иностранца. Разница между обычной беседой состояла в том, что перед ними расположился столик с шахматными фигурками. Оба собеседника оказались страстными поклонниками этой чудесной игры.

— Отменный глинтвейн! — произнёс священник, распробовав вкус поднесённого напитка, — Какие местные ягоды? Знаете, часто бывая в германских землях, я стал сторонником этого напитка. Он согревает тело и придаёт беседе свою изюминку. Это не банальное вино, а совершенно иной напиток. Тем более в Испании они излишне сладкие. А вот работать в родной Италии мне приходится крайне редко.

Кстати, разговаривали оба собеседника именно на кастильском языке, будучи итальянцами. Дело в том, что нунций Опицио Паллавичини родился в Генуе. И его лигурский диалект изрядно отличается от фриульского наречия Джакомо Морозини. Можно сказать, что они разговаривают на разных языках. Добавьте к этому историческое противостояние обеих республик.

— Далеко вы забрались от Москвы, синьор Джакомо. Или Венеция может позволить себе снимать столь роскошный особняк? — поставив бокал на специальный столик, генуэзец сделал первый ход белыми, — В прошлый раз я играл чёрными. Или здесь удобнее вести переговоры с царём? Вроде недалеко его усадьба, где он держит свой гарем.

Недаром все не любят иезуитов. В нескольких фразах нунций смог попрекнуть Венецию её богатством, намекнуть на тайные переговоры с царём, ещё и оскорбить русского владыку. И сделал он всё так легко, что к словам не придерёшься. Несмотря на молодость, Морозини давно в дипломатии и политике, поэтому сразу насторожился. Паллавичини явно приехал с каким-то важным предложением. Либо к папскому послу поступили свежие новости.

— Ваш ход, — священник вывел собеседника из задумчивости, — Вы слышали о недавнем выступлении царя Теодороса. Думаю, нам вскоре придётся называть его именно так. Очень проникновенная речь получилась. По крайней мере, молодые люди будто получили благословение. Да и старшее поколение выглядит весьма задумчивым.

Голубые и холодные, будто лёд глаза нунция впились в лицо посла, но он тут же опустил взгляд и протянул руку к бокалу.

— Вам интересно моё мнение о словах царя или знаю ли я о встрече? У нас нет такой разведки, как у Общества Иисуса, — едва сдерживая усмешку, произнёс венецианец, и сделал ответный ход, — Что касается речи, то она внушает уважение. Фёдор не мелочится и ставит перед страной большие задачи. Впрочем, так поступают любые умные монархи. А Его Величество представляется мне именно таким правителем.

Иезуит сжал тонкие губы, делая вид, что обдумывает ход. В отличие от субтильного и даже аскетического нунция, посол являлся его противоположностью. Высокий, русоволосый и голубоглазый, он был больше похож на немца. И его лицо просто лучилось дружелюбием, что являлась ложью. Мозг Джакомо работал с бешеной скоростью. Венеции нельзя ссориться с адептами Игнасио Лойолы[1] и тем более Папой, но и становиться их марионетками она не будет.

Тем временем Опицио вроде как расслабился, сделал ещё глоток вина и посмотрел на собеседника.

— Сеньор Джакомо, давайте откровенно, — после этих слов оба оппонента рассмеялись, — Ну, насколько это возможно. Вы больше всех общаетесь с Фёдором. Да, я знаю обо всех ваших встречах. Только мне недоступна суть беседы. Мы вроде делаем общее дело, и заключён договор о вхождении России в Священную Лигу. Царь пообещал в следующем году выступить на юг, и он держит своё слово. По крайней мере, приготовления ведутся, русская армия начала создавать магазины с припасами. И вдруг такая необычная речь. Только глупец не поймёт, что московиты нацелились не только на Крым, но и Константинополь.

Теперь уже задумался Морозини, нервно поглаживая роскошную бороду. Иезуиты просто так не отстанут.

— Царь ставит перед собой более простые цели. В данный момент Россия не может бросить все силы на войну с магометанами, имея под боком нестабильную Польшу. Фёдору любопытно побережье и возможно устье Дуная. Что уже немало. А может, опрометчиво. Ведь Австрия вмиг позабудет о германских делах, решив вмешаться. Возьмите ситуацию с Яном Собесским. Он спас Вену и Европу от нашествия полчищ варваров. При этом император вместо благодарности обидел короля, не поддержав его притязаний на Молдавию. Завтра Леопольд может вообще заняться Пфальцем. При этом Венеция останется с Портой одна на один. Поэтому скажу вам так, мы согласимся на любые условия русского царя. В разумных пределах, конечно. А Константинополь нам не нужен.

Им бы быстрее восстановить прежние связи с торговыми путями и начать зарабатывать деньги, — не стал добавлять посол. Сейчас Республика фактически доедает остатки накопленного предками. Его дядя недавно показал, что стоила Венеции предпоследняя война с Портой. Сумма получилась просто чудовищной[2]. Да, сейчас они вернули многие земли, но деньги продолжают утекать.

Ещё и этот странный проект по размещению капиталов в Англии и освободившейся от испанцев Голландии. Несколько десятков семей с огромными капиталами, принадлежащими Республике, переселились на северо-запад. Тогда было страшное время, и речь шла о существовании самой Венеции. Но ситуация со временем изменилась, а переселенцы стали фактически независимыми.

Нет, Республика до сих пор получает деньги, ведёт совместные дела, но осталось совсем недолго. Вскоре иммигранты полностью отколются от острова и, возможно, станут врагами. А ведь прошло едва более ста лет. Голландцы уже перехватывают их торговые пути, и в этих делах участвуют их бывшие соотечественники. Может, надо было послушать венецианские роды, происходящие из Константинополя, предлагавшие вложить капиталы в далёкую Московию? Пусть там живут схизматики и дикари. По мнению Джакомо, протестанты ничем не лучше, наверное, ещё грязнее.

Из-за династического кризиса в Испании Венеция в одиночку воюет с мощнейшей державой мира. И надо признаться, проигрывает. Поэтому его дядя отдаст Фёдору Константинополь, Смирну и любые острова, за исключением Крита с Кипром. Чего не надо знать иезуиту.

А вот страна иезуита пошла другим путём. Генуэзцы вовремя отказались от соперничества с Венецией, потеряв все владения в Крыму и Восточном Средиземноморье. Зато они быстро подсуетились и стали фактическими банкирами Мадрида. Именно через этих чёртовых торгашей почти сто пятьдесят лет шли все операции с испанским серебром и золотом. Венеция воевала за свои деньги, а бывшие враги жировали, ни в чём себе не отказывая.

Внезапно в голове Джакомо всё встало на свои места. Может, Паллавичини поп и иезуит, но он генуэзец. Не стал бы он просто так лезть с подобными вопросами. Понятно, что Папский престол никогда не позволит московитам вступить в Константинополь. Для них это больше, чем просто город. И на мнение венецианцев им плевать. А значит, у Генуи есть своя игра. Здесь главное — не заигратся самому я.