Царская дыба (Государева дыба) - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 59

Однако Зализа, делая вид, что и вовсе его не замечает, спрыгнул с коня, перекинул повод через бревно коновязи, отпустил подпругу, после чего спокойно подошел к столу и втиснулся между Ниславом и Зинаидой.

— Вы ему этого мха в штанишки напихивайте, и пускайте, — размахивая руками, советовала женщина. — Он впитывает все, как губка. И дезинфекционными качествами обладает. А потом нового напихаете.

— Нислав, зачем они пытаются напихать тебе в штаны болотный мох?

— То не мне, — зарделся воин под взрыв женского смеха. — То они малышу предлагают в штанишки пихать.

— Чьему?

— Моему.

— Так он же маленький совсем! — удивился опричник. — Ему полугода нет. Откуда штанишки? Кто же раньше пяти лет ребенку штаны одевает? Они же все писаются!

Женщины почему-то снова дружно захохотали, а замеченная опричником полонянка с кухни поднесла и поставила перед ним тарелку каши с мясом и грибами.

Зализа вытянул из-за пояса завернутую в тряпицу ложку, зачерпнул угощение, набрал себе полный рот.

— Вкусно!

Ему внезапно вспомнилось, как менялся его стол за последние два года. Когда он приехал сюда с двумя друзьями и они все вместе только-только пытались разобраться с житьем и законами помещичьего хозяйства, то на столе обычно стояла рассыпчатая каша на воде, да краюха хлеба, которою съедали целиком, и не морщились. Когда маленько приспособились, каша стала пахнуть салом, а на ломтях хлеба нет-нет, да и появлялся кусок убоины. Потом государеву власть почуяли местные офени и купцы, и каша стала разбавляться грибами, иногда свежей рыбой, к столу начали подаваться пряженцы и расстегаи. Когда он выследил и частью посек, а частью развесил вдоль дороги для успокоения путников две станишные ватаги — одну у тракта Новгородского, а другую у летника через Кипень, бояре начали привечать его и зазывать в гости, на столе стояла уже убоина, пироги и печеная птица. Хлеб они пользовали как тарелки, после чего скармливали собакам. Дома же Лукерия стала варить кашу уже только с мясом, и только по средам и пятницам Великого поста — с рыбой. Теперь же, окончательно осев в усадьбе боярина Волошина, он и вовсе начал забывать, каково это — питаться кашей? Ноне опричник баловался то свининкой свеженькой, то рыбкой копченой, то ушицей из яблок, да пряженцами. Такая вот получалась история его службы государю Ивану Васильевичу.

— Полонянки как, работают, не увиливают? — спросил он, ни кому особо не обратясь.

— Да помогают, стараются, — признала Зинаида.

— Со скотиной у них хорошо получается управляться, — добавила Юля. — Это мы, городские, все никак у быка вымя от хвоста отличить не можем.

— А мужики ваши не обижают?

— Не, как можно, — замахала руками Зина. — Что они, насильники какие-нибудь? И пальцем никто не прикоснулся!

— Угу, — кивнул опричник, быстро доел кашу и, похвалив ее еще раз, поднялся из-за стола.

Боярин Константин, увидев, как он поднимается, тоже вскочил — но Зализа снова сделал вид, что Росина не замечает и пошел ко второму столу:

— А ну, девки, вставайте и ступайте за мной.

Полонянки послушались и опричник, отойдя шагов на триста, повернулся к ним, оглаживая голову:

— Кто я знаете? Хозяин я ваш, на саблю свою всех вас взявший. Все вы мои пленницы, и хочу, отпускаю, хочу, дарю, хочу дальше продам. Это ясно?

Девки закивали, оглаживая подолы.

— А еще я хозяин здешних земель и этого поселка. И сильно меня беспокоит, что живут мужики, как сычи, семей нет, детей нет. Так пойдет, лет через тридцать и на мануфактуре управляться станет некому, и в лес пойти, и поле вспахать, и скотине корм задать. Понятно говорю? Вот и хорошо. Теперь скажу еще яснее: коли вы мужикам здесь не нужны, то и мне то же. Сейчас я в Москву отправляюсь. Вернусь к осени, а то и к зиме. Кто из вас к этому времени без мужа, али хахаля останется — продам татарам.

Полонянки мгновенно притихли, а опричник, неспешно обогнув кучку молодых девок, подошел к боярину Росину со стороны спины и положил ему руки на плечи:

— Ну что, Константин Андреевич, пора.

— Ты чего, Костя? — кинулся сбоку Картышев.

— Все в порядке, Игорь, — вымученно улыбнулся Росин. — Я только объясню людям про эпидемии, про правила проведения карантинных мероприятий, и все.

— И все?

— Не беспокойся, Игорь, — Росин выбрался из-за стола и успокаивающе помахал ему рукой. — Точно говорю, все в порядке.

Нислав сам сообразил, что настала пора отправляться в путь, первым подошел к коновязи, подтянул подпруги.

— Ну что, руки сковывать станете, или мешок на голову одевать? — поинтересовался Росин.

— Вот уж делать больше нечего, — хмыкнул Зализа. — Ты, Константин Алексеевич, если бы захотел, раз сорок сбежать уже мог. Сдается, отпусти даже я тебя на все четыре стороны, ты сам в допросную избу явишься, и дыбу требовать начнешь. Потому и поедешь с нами как есть, при мече и в седле. Дабы от крамольников своих отбиться бы смог. Ну, бояре, — опричник тоже поднялся в седло. — В путь!

Разумеется, первую остановку с долгим ночлегом они сделали в боярской усадьбе близ Замежья. Поздним утром, поев и приторочив к седлам небольшие сумки с дорожным припасом и подарками, все трое двинулись в сторону Новгорода. Зализа, напяливший долгополую монашескую рясу, опоясанный саблей, с высокой рогатиной у колена, луком на крупе коня, с собачьей головой и метлой у стремени выглядел настолько зловеще, что собственные мужики, когда он проезжал через поселок, предпочли запереться во дворах, с опаской поглядывая через узкие щели воротин.

Нислав, хорошо сознавая, что находится на службе и отправляется в столицу, надел поверх новенькой косоворотки с вышитым Матреной цветком на плече свой видавший виды бронежилет, забил кармашки самодельного патронташа зарядами с крупнокалиберным жребием и до блеска отдраил ствол пищали. За спину закинул бердыш, широкий полумесяц которого и без того сверкал, как вечерняя луна. И только Росин, не испытывая от предстоящего путешествия особого восторга, оделся так же, как работал: самодельные поршни, суконные штаны, да простая полотняная рубаха. Командирские часы свои он оставил в поселке, дабы хитрым устройством москвичей не смущать, а меч и нож повесил на ремень только по настоянию опричника.