Царская дыба (Государева дыба) - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 16

— Не бойтесь, на всех хватит, — оглянулся на них проводник. — Вон тот дом, что второй от берега, мой, а остальные ваши.

Разглядев в предрассветных лучах нетронутое селение, охотники повеселели и устремились вперед, вытаскивая из-за поясов топоры и обнажая мечи.

Прослав присел, просунул руку под калитку и сдвинул нижнюю, потайную щеколду, закрывавшуюся на ночь, толкнул калитку и отпихнул напрыгнувшего с радостным визгом пса.

— Не до тебя, Черныш, — и он загрохотал кулаками в дверь бревенчатой избы, показавшейся после русской, подаренной боярином Батовым, удивительно крохотной.

— Что там, кто?

— Открывай, Калина!

Послышался стук, дверь распахнулась, и простоволосая баба в одной рубашке с накинутым на плечи сатиновым платком кинулась ему на шею:

— Прослав! Прославушка мой! Живой, вернулся, вернулся родненький, вернулся… — по щекам ее текли крупные горячие слезы, капающие на порог, обжигающие его лицо.

— Дети дома? Коня не покупала? — на мгновение обняв жену, торопливо спросил вернувшийся хозяин.

— Начетник замковый надел наш отобрал, — прижав к губам кулаки и хлюпая носом пожаловалась женщина. — Сказал, коли некому и не на чем пахать, то и земля ни к чему. А меня в ягодник на работы назначил… четыре дня в неделю…

— Скотину не забила?

— Ой, что же это я? — всплеснула руками хозяйка. — Входи же, входи! Милый мой, вернулся…

— Так есть скотина на дворе, или нет?! — рявкнул Прослав.

Со стороны послышался громкий треск, тревожный вскрик, и неизбежно сопровождающий человеческие схватки жалобный вой получивших тяжелые раны собак. Зашлась в крике ужаса какая-то женщина.

— Что там? — испуганно схватила Калина воскресшего мужа за руки.

— Скотина есть во дворе?.. — зарычал Прослав.

— Две свиньи, козы, гуси, кур десяток… Черныш еще… — хозяйка испуганно прислушивалась к происходящему вокруг.

— Это хорошо, — с облегчением кивнул Прослав. — Не пропадет. Вещи собирай. Детей, рухлядь, вещи — все. Детей поднимай.

— Что это? — женщина впервые увидела чекан за поясом мужа. — Откуда?

— Просыпайся, Калина! — затряс Прослав жену за плечи. — Очнись, дура! Собирайся, мы уезжаем! У меня дом на Руси, земля, пашня! Я в закупе, я свободный серв! Скорее!

— Господи, святи, — испуганно перекрестилась она. — Не может быть?!

— Баба! — в сердцах сплюнул муж, отпихнул хозяйку в сторону и ринулся в дом. Подбежал к составленным вместе лавкам, на которых, укрытые красивым лоскутным одеялом, непонятливо хлопали глазами малышки примерно пяти и четырех лет. Прослав наклонился, торопливо поцеловал одну, другую. — Девочки мои… Поднимайтесь, вы уезжаете с папой.

Он встал на приступку печи, провел рукой под потолком и сжал в кулаке несколько холодных монет.

— Эти целы… — он повернулся к одергивающей на плечах платок жене, сунул деньги ей: — На, за щеку спрячь, а то мне дальше идти! Да одевайся же ты, дура! Детей одень! Вещи к лойме тащи! Ну!

Он метнулся на двор, распахнул двери сарая, выгнал на свет коз и свиней, потом кинулся назад в дом, хватанул в углу кадушку, воду выплеснул на пол, внутрь кинул топор, висящее на стене тряпье, сбегал и приволок несколько ребристых скоб, сыпанул сверху гвоздей, сбил с рукояти и приткнул сбоку длинную, наполовину сточенную косу. Сгреб под мышку разрисованную членами прялку вместе с кипой висящей на зубцах шерсти. Выбежал через ведущую к озеру, к его причалу, калитку…

— Господи ты Боже мой, разорви меня котами!

Лойма, которую восемь месяцев назад, перед ледоставом, он самолично выволакивал на берег, так до сих пор и лежала кверху брюхом у среза воды. Прослав, бросив поклажу на траву, привычно бросился за помощью к соседям.

У харитоновского двора поперек распахнутых ворот лежал, оскалив пасть, его мохнатый Чопик. Дальше, в луже крови, плавал годовалый кабан с разрубленной головой. Окно избы оказалось разорвано, а дверь надрублена и переломана посередине.

Все семейство в одних рубахах стояло посреди избы — дед, харитоновская жена, дочка Христина пятнадцати годков, двое сыновей восьми и десяти лет, и испуганно жмущаяся к матери шестилетняя Липа. Двое из пришедших с набегом охотников рылись в открытом сундуке, а третий, безбородый, сжимая в правой руке меч, левой с видимым удовольствием щупал покорную Христину.

— Мужики, помогите лойму на воду спустить, — громко попросил Прослав.

Все оглянулись на него.

— Так это ты, тварь?! — неожиданно сообразил дед и, вытянув перед собой руки, кинулся. Однако ветвеннский охотник успел взмахнуть мечом — тяжелый клинок обрушился серву на затылок и на удивление легко, с еле слышным чмоканьем, рассек, войдя на всю ширину лезвия.

— А-а! — женщина, вцепившись ногтями себе в лицо, упала на пол, и на коленях поползла к замертво рухнувшему родичу. Так же жалобно взвыли дети, но стронуться с места не отважились.

— Так поможете? — судорожно сглотнув, переспросил Прослав. — Всего-то перекинуть, да к воде десять шагов столкнуть.

— Лоймы? — встрепенулся один из охотников. — У них же лодки есть! Фома, Родион, правда, подмогните. Полонянок возьмите. Да нам тоже лойму присмотрите какую.

— Ну-ка, пошли, — пнул безбородый рыдающую женщину, потом махнул мечом детям: — И вы тоже.

Все вместе они вышли на берег. Охотники — сами рыбаки, толк в лодках знают — одобрительно хмыкнули.

— Калина, сюда! — крикнул Прослав, подступаясь к борту. — Быстрее!

— Не отлынивать! — угрожающе прикрикнул на пленников охотник, убирая меч в ножны. — Ну-ка, взяли!

Широкая лодка дрогнула, начала медленно подниматься.

— Давай, давай… — женщины и дети, не доставая борта, отступили назад, а мужчины, перебирая руками по сиденьям, продолжали толкать. — Ну!

Лодка, соскочив с чурбаков на песок, облегченно скрипнула и ухнулась на днище.

— Теперь вперед!

Люди навалились на лойму, толкая ее к озеру — та на удивление легко заскользила и вскоре закачалась на глубокой воде.

— Калина, к причалу ее подводи! — приказал жене Прослав, и указал охотникам на стоящую у причала лодку Бронеслава, которую сосед сшивал почти пять лет и спустил на воду только в прошлом году. — Эту тоже я беру.