Ариадна Эфрон: рассказанная жизнь - Эфрон Ариадна - Страница 20

В этом письме Ариадна Сергеевна вспоминает свое участие в драматической студии при «Союзе возвращения на родину» в Париже, которой руководила Е. А. Нелидова-Хенкина.

А в период «великой депрессии» и острой нужды семьи в Париже Ариадна Эфрон работала ассистенткой у парижского стоматолога Ильи Осиповича Гавронского, поэтому хорошо знала о судьбах этой семьи и о единственной сестре шести братьев Гавронских – Амалии Осиповне Фондаминской (1882–1935), о подробностях ее болезни и смерти. Вероятно, уже после отъезда Ариадны Сергеевны из Парижа там вышла книга «Памяти Амалии Осиповны Фондаминской» (Париж, 1937), в которой безутешные друзья и родственники поместили ее многочисленные фотографии и свои воспоминания о ней. Среди авторов З. Н. Гиппиус, Ф. А. Степун, В. Сирин (В. В. Набоков), М. О. Цетлин, В. М. Зензинов, сестра милосердия А. П. Яшвиль, православный священник Луи Жилле.

Освободившись в 1952 году, А. О. Гавронский должен был поселиться в ссылке в городке Веселый Кут Одесской области. После реабилитации в 1956 году смог переехать к жене в Кишинев, где и умер через два года.

Случай на этапе. Этот рассказ – единственный из всех, мною записанных, – существует в письменном изложении самой Ариадны Сергеевны в письме к В. Ф. Булгакову 21 октября 1960 года.

«Когда меня „гнали этапом“ с Крайнего Севера в Мордовию – шла война, было голодно и страшно, долгие, дальние этапы грозили смертью. По дороге завезли меня в какой-то лагерь на несколько дней – менялся конвой. Отправили полы мыть в столовой; стояла зима, на черном полу вода замерзала, сил не было. А дело было ночью – мою, мою, тру, тру, вошел какой-то человек, тоже заключенный, – спросил меня, откуда я, куда, есть ли у меня деньги, продукты на такой долгий и страшный путь? Ушел, потом вернулся, принес подушечку-думку, мешочек сахару и 300 р. денег – большая сумма для заключенного! Дает это всё мне – чужой человек чужому человеку… Я спрашиваю – как его имя? Мол, приехав на место, напишу мужу, он вернет Вам долг. А человек этот – высокий, худощавый, с живыми веселыми глазами – отвечает: „Мое имя Вы всё равно забудете за долгую дорогу. Но если и не забудете и мужу напишете, и он мне „вернет долг“, то денежный перевод меня не застанет, сегодня мы здесь, а завтра там – бесполезно всё это“. – „Но как же, – говорю я, – но кому же вернуть – я не могу так просто взять?“ – „Когда у Вас будет возможность, – отвечает он, – „верните“ тому, кто будет так же нуждаться, как Вы сейчас. А тот в свою очередь „вернет“ совсем другому, а тот – третьему… На том и стоим, милая девушка, так и живем!“ Он поцеловал мне руку и ушел – навсегда. Не знаю до сих пор, кто он, как его зовут, но долг этот отдавала десятки и сотни раз и буду отдавать, сколько жива буду. „Думка“ его цела у меня и по сей день, а тот сахар и те деньги спасали мне жизнь в течение почти трехмесячного этапа» (АЭ‑2, 77–78).

Рязань. В последнем эпизоде рассказа речь идет об Анатолии Федоровиче Фокине (1927–2005), тогда двадцатилетнем студенте Рязанского художественного училища, которое он окончил в 1950 году. Стал художником декорационного искусства и работал в театрах Барнаула, Ижевска, Уфы, Кишинева, Краснодара. В 1949 году Фокин и его невеста, студентка Ариадны Эфрон Таисия Трофимовна Чубукина, добились разрешения на передачи и свидания с Ариадной Сергеевной в Рязанской тюрьме (АЭ‑1, 174–175).

Воспоминаниями об Ариадне Эфрон художник поделился в 1980-е годы с М. И. Белкиной (Белкина М. И. Скрещение судеб. М.: Благовест; Рудомино, 1992. С. 442–445).

Книга иллюстрирована фотографиями автора.

С. 35 – вид на Оку от могилы В. Э. Борисова-Мусатова. Таруса, 1974.

С. 36–37 и 134–135 – Ариадна Сергеевна Эфрон. Таруса, 18 сентября 1972.