Столичный доктор. Том VII (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 12

— Я тогда к Мечникову съезжу.

— Передавай от меня поклон, — тихо ответила она, не поднимая глаз от книги. — И Ольге Николаевне тоже.

Кто ругал российские дороги, рекомендую срочно отправиться в Париж для контраста. Их мостовая напоминает поле боя после артиллерийской подготовки, а движение — хаос на уровне базара в Самарканде. Вьетнамские улицы двадцать первого века нервно курят в сторонке. Только вместо скутеров тут экипажи и автомобили. Жалкие пять километров до Института Пастера мы преодолевали сорок минут, едва не убившись пару раз.

Да и еще и ездил почти напрасно: Илья Ильич оказался занят. Впрочем, как всегда. Он выкроил для меня всего десять минут, в течение которых мы сидели в его кабинете, пили крепкий кофе и говорили о насущном.

— Стоит ли рисковать своей жизнью ради этих… — он махнул рукой куда-то в сторону, где в его воображении, наверное, располагался Петербург. — Зачем вам эта война, Евгений Александрович?

Он откинулся в кресле, и, взлохматив пятерней и без того растрепанные волосы, выглядел скорее уставшим учителем, чем бойцом за здоровье человечества.

— Война? Она никому не нужна, Илья Ильич. И мне тоже. Но я еду не ради «этих». А для того, чтобы, прошу прощения за пафос, спасать жизни простых солдат. Если хотя бы один из них вернется домой к семье, а не в землю ляжет, это уже стоит затраченных сил.

Страна мне была тоже небезразлична, но затевать политическую дискуссию я не хотел.

— А вы не думали, что у себя в больнице вы делаете в разы больше? Уже спасли сотни жизни, а спасете еще тысячи. Занимайтесь чем можете, — с грустью в голосе сказал Илья Ильич.

— А там кто это сделает? — спокойно ответил я. — Совесть деньгами не откупишь. Если я могу оказаться полезен, то должен быть там.

Мечников посмотрел на меня долгим взглядом, словно взвешивал мои слова. Затем неожиданно сменил тему:

— А где Агнесса Григорьевна? Вы приехали вместе?

— Да, она ждет на вокзале. У нее не было настроения ехать со мной. Захотела немного почитать и отдохнуть.

— Это хорошо. Я рад, что она едет с вами. Знаете, Оля недавно рисовала ее портрет. По памяти. Вспомнила наш визит в прошлом году. Я попрошу её, она отправит его вам почтой.

— Если можно, на петербургский адрес. Передайте ей нашу благодарность.

В вагоне Норд-экспресса произошла еще одна знаковая встреча. Владимир Алексеевич Гиляровский возвращался из поездки по Европе. Знакомство-то с ним у меня состоялось после утопленников в Москве-реке, но не продлилось долго — я уехал в Питер. А сейчас столкнулся в коридоре вагона… и не узнал сначала. Постарел Гиляровский. Пышные седые усы, лысина, морщины резче стали. Но голос — тот же: громкий, энергичный, будто он до сих пор на улицах собирает материал.

Репортер меня узнал первым и, не слушая возражений, буквально втолкнул в свое купе.

— Что же, Евгений Александрович, на Родину потянуло? — спросил он, раскладывая нехитрую снедь.

На столе появились салями, французский багет, а из саквояжа — бутылка вина. Обслуга вагона первого класса не обманула ожиданий: сразу появился официант, который молча принес посуду и бокалы, словно заранее предчувствовал.

— Потянуло, — усмехнулся я, и добавил серьезнее: — Кажется, что-то намечается с Японией. Плохие у меня ожидания.

— Война? — приподнял брови Гиляровский, разливая вино.

— Не исключено.

Мы обсудили политику. Оказалось, Владимир Алексеевич всегда на пульсе событий, даже во время туристических поездок. Его комментарии были язвительными, но точными.

— Помните, как государыня скончалась после родов в девяносто седьмом? — вдруг спросил он, доставая вторую бутылку. — Две девочки остались, а наследника нет. Император совсем затворником стал, ушел в себя. Говорят, бумаги подписывает машинально, кабинеты почти не созывает. А тут Сергей Александрович подсуетился…

Он сделал паузу, будто прислушиваясь к завыванию ветра за окном.

— Великий князь Сергей — человек железный, — продолжил он. — В Москве уже показал, как умеет «наводить порядок». В Совете он чувствует себя хозяином, а царь будто доволен. Смерть супруги превратила его в тень. Посты, богомолья… Даже о новом браке слышать не хочет. Наследника нет, и не предвидится. И что делать? Менять павловский закон о престолонаследии?

Я молча кивнул. Многое из этого я знал. Но детали из уст Гиляровского обретали пугающую живость.

— На заводах стачки, в Киеве погромы. А царь живет безвылазно в Царском Селе. Даже гвардия ропщет. Наследник-то сейчас Михаил… Вы сами знаете, к чему он больше склонен — к балам да охоте. В России нынче все Великий князь на пару с Витте решает.

То, что ушлый министр финансов прорвался в премьеры, я знал. Все-таки за делами на Родине следил. Да и про «железного» Сергея Александровича много чего читал. Наша переписка сошла на нет, единственный мой источник — Лиза — очень выборочно сообщала о новостях и перипетиях в стране.

В купе повисла тишина. Снег, который внезапно пошел, стоило Норд-экспрессу тронуться, казалось, хотел проникнуть внутрь, с такой силой бился он о стекло.

— И что теперь? — наконец нарушил я молчание.

Гиляровский тяжело вздохнул, отпил вина, прищурился:

— Пороховая бочка. Интеллигенция ненавидит Сергея Александровича. Крестьяне голодают. Рабочие шепчутся о Марксе. А недавно французский чиновник в Париже спросил меня: «Когда у вас революция?» Я ответил: «Неизбежна. Вопрос — кто бросит спичку первым». Сергей думает, что цепью и нагайкой можно остановить историю. Но он ошибается.

«Дядя Гиляй» замолчал, глядя в окно, а потом махнул рукой:

— Ладно, хватит о мрачном. Расскажите лучше про вашу больницу. Легенды о ней ходят. Хотелось бы самому увидеть, но закрутился.

— Что тут рассказывать? Всё работает как часы. Оставил заместителя, человек опытный. Вряд ли я там сейчас нужен.

— Это вы напрасно, — улыбнулся Гиляровский. — Без Баталова — уже не та больница.

В Петербург, на Варшавский вокзал, мы прибыли к полудню. Накрапывал традиционный дождик с мокрым снегом, и ветер с Финского залива продувал насквозь. Ласковый, освежающий, он доводил до легкой дрожи даже в теплых пальто.

Комитет по встрече возглавлял Семашко. Он заметно посолиднел за эти годы: во взгляде появилась уверенность, а в осанке — твердость. Отрастил бородку клинышком, аккуратно подстриженные усики. Одет был прилично, даже элегантно. Совсем не тот испуганный студент, который шесть лет назад едва осмеливался просить совета. Теперь — доктор медицины, чиновник восьмого класса. В следующем году, если не случится ничего необычного, перейдет в седьмой. Хороший старт карьеры — спасибо Николаю Васильевичу Склифосовскому.

— Ваши сиятельства, рад приветствовать вас на родной земле, — сказал он, отвесив легкий поклон.

— Здравствуйте, Николай, — опередила меня Агнесс и протянула ему руку.

Мне показалось, или на его лице мелькнула тень улыбки, когда он осторожно приложился к перчатке?

На перроне собралась внушительная толпа. Человек пятьдесят, не меньше. Кто-то пришел из любопытства, кто-то по работе, кто-то — просто за компанию. Журналисты с фотографами, сотрудники «Российского медика», просто зеваки. Петербургская публика, вечная жаждущая зрелищ.

Зеваки — самое простое. Им лишь бы на что-то поглазеть. А вот пишущая братия сразу кинулась вперед, раздавая команды. Один из фотографов даже попытался объяснить, где нам лучше встать для снимка. Но порядок быстро навел Жиган, раскинув руки и подвинув толпу слегка прочь от нас.

Хотя теперь он выглядел респектабельно — борода аккуратно подстрижена, котелок вместо картуза, его харизма работала все так же безупречно. Стоило ему громко прикрикнуть, как фотографы и репортеры дружно отступили назад.

— Господа, общение с князем по правилам. Три человека, вопросы заранее. Несогласованные темы не допускаются. Пожалуйста, записывайте свои вопросы вот в этот блокнот.