Муля, не нервируй… Книга 3 (СИ) - Фонд А. - Страница 2

— Так кто вы и зачем всё выясняете? — заупрямился я.

Пожидаева демонстративно зло вздохнула и процедила:

— Я из Мосгорисполкома. Отвечайте на вопрос, Бубнов.

— Прево Муза Витольдовна, — вздохнул я, видя, что от неё не отцепишься, — сейчас должна вроде находиться на территории Московского зоопарка. Она в выпойке молодых оленят помогает.

— Нечем заняться человеку, — буркнула под нос Пожидаева, — давайте дальше. Присыпкин?

— Софрон Присыпкин, это её брат, — сказал я, — находится в данный момент под следствием.

— То есть здесь он не проживает? — глаза Пожидаевой остро блеснули.

— Он под следствием, — с нажимом повторил я, — решения суда ещё нет. Он может быть отпущен домой в любой момент. Кроме того, Муза его в своей комнате прописала. На собственной жилплощади.

— Ладно, — разочарованно сказала Пожидаева и назвала следующую фамилию, — Рябова?

Я не знал, кто это. Но подводить человека не хотел. Поэтому буркнул:

— На работе. Но я точно не знаю. Сегодня я её не видел ещё (я не врал, я её точно не видел. А так-то ни сегодня, ни вообще никогда. Но уточнять вредной тётке не стал).

Пожидаева опять отметила что-то в папочке.

— Пантелеймоновы.

— Их сейчас нет, — вынужден был сказать я.

— Всех троих нет? — Пожидаева вонзила внимательный взгляд в меня.

— Лилия Пантелеймонова в отъезде, — не вдаваясь в подробности, начал перечислять я, — её сына, Николая, бабушка забрала в деревню погостить. Григорий Пантелеймонов под следствием.

— Я смотрю, у вас здесь не квартира, а чёрте что! — припечатала она.

— А ещё боремся за почётное звание дома высокой культуры быта, — печально процитировал известного киноперсонажа я.

— Правда, боретесь? — уважительно покивала Пожидаева.

Я не стал отвечать. Всё равно бы меня в этом времени никто не понял бы. И выжидательно уставился на неё.

— Да, дальше, — спохватилась она, — Колозян?

Я завис, я не знал, кто такой Колозян.

— Где Колозян? — вцепилась в меня Пожидаева.

— Не видел его, — сказал я, — может, в магазин ушёл.

— Это женщина! — возмущённо сказала Пожидаева, сверившись с очередным листочком из папочки, — Колозян Белла Симеоновна. Вы что, всё время мне врёте⁈

— А! Белла! Так она в ресторане сейчас. Это я её фамилию с фамилией Герасима перепутал, — выкрутился я.

— Какой-то вертеп у вас, — недовольно прокомментировала Пожидаева, — то под следствием, то в кабаке.

— Она по вечерам там работает — на рояле играет, — я уже начал заводиться. — Классичекую музыку. Приобщает граждан к культуре.

— Ладно, пусть играет, — поморщилась, словно съела лимон Пожидаева, — а Ложкина где?

— В Костромскую область уехала, — ответил я.

— Насовсем, что ли? Так она не выписалась? — взглядом голодной барракуды уцепилась Пожидаева, — почему не выписалась? Как давно уехала?

— Она на две недели уехала, — ответил я, — в свадебное путешествие к родственникам. Потом вернётся.

— Так она у мужа жить будет? Где он прописан?

— Послушайте, гражданочка! — рыкнул я, — откуда я могу знать? Спрашивайте у Ложкиной, как вернётся.

— И спрошу, — с угрозой в голосе сказала Клавдия Петровна.

Она погипнотизировала меня немного взглядом, затем, очевидно, решила, что я достаточно проникся, и вернулась к заветной папочке:

— Остались Свистун и Жасминов. Где они?

Я сообразил, что Свистун — это Герасим, и ответил:

— Свистун пошел куда-то во двор. Он здесь на кухне подкрашивал. Возможно, пустую банку выбросить. Поэтому и дверь не запер. Скоро вернётся.

— То-то я смотрю, воняет у вас здесь как, — наморщила нос Пожидаева.

— Угу, облагораживаем жилплощадь собственными силами. Раз Мосгорисполкому дела до благоустройства нашего дома нет.

Мой комментарий Пожидаева оставила без ответа и переспросила:

— Жасминов где?

— Откуда я знаю? — развёл руками я, — он певец из театра. Где-нибудь на гастролях. Он часто в командировки ездит.

— То есть у вас все на месте? — разочарованно констатировала дама. — А уплотнять куда я буду?

Я не ответил.

— Мне нужно все помещения осмотреть и перемерять, — сказала она и осмотрела мою комнату, — у вас, я смотрю, лишние метры есть.

Я опять промолчал.

— Сколько у вас квадратных метров здесь? — прицепилась ко мне Пожидаева.

— Десять, — сказал я.

— А по нормам на человека должно быть шесть и восемь, — довольно улыбнулась она и осмотрела комнату ещё раз хозяйственным взглядом. — Готовьтесь, Бубнов. В среду подселим вам соседа. Хороший сосед.

— Э, нет, товарищ Пожидаева, — покачал головой я, — на человека положено шесть целых и восемь десятых квадратных метров. А у меня только десять. То есть лишние три целых и две десятых. Так что вы мне можете подселить только полчеловека.

— Вы шутите? — фыркнула Пожидаева.

— Отнюдь, — сказал я, — нарушать свои права я не позволю. Мне положено шесть и восемь. И соседу положено шесть и восемь. А здесь десять. Не складывается.

Пожидаева ожгла меня ненавидящим взглядом, молча встала и сказала:

— Я ещё вернусь. Когда все будут. И мы перемеряем каждый угол.

— Как угодно, — пожал плечами я. — Но только имейте в виду. У нас двое вообще в чуланах живут. Там меньше нормы. Вы бы сперва их жильём обеспечили.

— Обеспечим. Мы вас всех обеспечим, — с угрозой в голосе сказала она и ушла.

Мерзкая тётка.

Ходит тут, вынюхивает.

Надо будет Белле сказать. Она всегда этим вопросом занимается.

Я опять вернулся к чёртовым папкам. Бумажки пестрели цифрами и показателями. У меня аж голова опухла. Незаметно для себя мысли мои перенеслись на позавчерашнее мероприятие.

Я улыбнулся.

Девчата таки дожали руководство, и комсоргом переизбрали меня.

Особенно старалась Оля. Надо будет её куда-нибудь пригласить. Симпатичная деваха. Правда, язык без костей.

Также нужно будет провести комсомольское собрание. Образцово-показательное. Вот только высоких гостей отбудем, и сразу проведу. Хорошо, что их визит перенесся на две недели. А то что-то в последнее время такая суета, вообще ничего не успеваю.

Я вытащил из-под папки лежащее на столе письмо. Письмо было от Зины. После того вечера в театре она решила, что может претендовать на меня, на мою руку и сердце, и принялась с маниакальностью вылавливать меня, где только можно.

Я не хотел идти с нею в прямую конфронтацию, поэтому просто старался избегать. Но при этом я реально понимал, что рано или поздно всё это закончится и придётся выдержать капитальную разборку.

Я вытащил листочек из конверта и вздохнул.

Круглым каллиграфическим почерком там были написаны стихи. Что-то типа ах, любовь-морковь. Я не дочитал, в общем, эту графомань.

Что ж, разборке быть. И нужно не откладывать, а то она меня укачает.

Я смял бумагу и бросил конверт, вместе со стихами, в корзину для мусора.

Мысли перескочили на Фаину Георгиевну. Пока она меня слушает. После того триумфа в театре и «аукциона» у режиссёров, она воспаряла духом и поверила в себя. Пусть пока играет у Глориозова. Он будет терпеть её характер (хоть она и старается очень уж сильно его не гнобить). Потому что знает, что финансирование зависит от меня. И занавес для сцены он у меня таки выцыганил.

Я вздохнул.

А ведь мне теперь придётся взамен этих денег делать Козляткина начальником. А для этого предстоит разговор с Большаковым. Хорошо, что он тоже будет вместе с высокими гостями. Завтра же выясню у Козляткина, что там планируется точно, и буду думать, как накачать его и вывести на разговор. Надеюсь, коньяк будет и будет хорошим.

Я ещё раз вздохнул и с хрустом и подвыванием потянулся.

Проклятые папки! Ничего разобрать не могу. Придётся подкатить к Ларисе. Только нужно правильно понять, как у неё всё выяснить, чтобы она и не догадалась.

Я печально перевернул очередную страницу, от руки исписанную цифрами в колонку. Рядом была отпечатанная на машинке такая же страница.