Мальчик и облако (СИ) - Урусов Алексей - Страница 7

Подмосковье. Имение графской семьи Ушаковых.

Завершив ужин, мужчины ушли в кабинет, а женщины, подхватив на руки маленького Андрея – в детскую комнату.

Войдя в кабинет, Михаил Никитич Ушаков занял своё привычное место – за столом, в глубоком кресле. А сыну махнул рукой – типа, садись, где нравится.

– Что со здоровьем? – отец задал Ивану вопрос, который волновал его больше всего.

– Не нарадуюсь. Впечатление такое, как будто тот же позвоночник новый…

– И у меня, просматривая твои рентгеновские снимки, сложилось такое же впечатление. Когда мне комбриг Юрий Андреевич Гущин прислал выписки из истории болезни и твои снимки после ранения, я подумал, что с военной карьерой тебе придётся завязать. А когда увидел после лечения – там реально позвонки новые. Я очень счастлив, что так вышло – жизнь без каких-либо медицинских ограничений дорогого стоит.

– До смерти буду благодарен врачу… И детям передам. Хотя – в спальне чудо-то сопит в две дырки, и имя у него – Андрей, как у моего спасителя. А Фёдором и Игнатием я других сыновей назову. Мы с Розой после первого перерыв делать не планируем.

– Дети – это хорошо, всех вырастим и образование и воспитание дадим. Ну, а комбатом как тебе? – поинтересовался он у Ивана.

– То же, что и рота, только вид сбоку: батальон принял, в курс дела вошёл, а там – начало учебного года, конец года, проверки, увольнение дембелей, ротация в зону пограничного конфликта… Вот только сейчас и выбрались. Масштаб, конечно, больше, чем на роте, и нюансы некоторые есть, но, в принципе, всё то же самое.

– Ну, дай Бог, чтобы и дальше масштаб у тебя рос. Ну, и традиционное пожелание для нашего рода – чтобы был полным кавалером ордена Ушакова.

Плеснув немного сухого красного в бокалы, Михаил Никитич протянул один бокал сыну: – Ну, за императора, флот и морскую пехоту! За наших прославленных предков, твою семью и потомство! Я счастлив, сын, что со здоровьем так хорошо у тебя решилось! Семь футов под килем!

Глава 4

Крым. Аэропорт.

Весело взбежали по трапу самолёта цесаревич и его друзья; пожав руки провожающим, поблагодарив их за интересный отдых для юной знати, степенно поднялся на борт лайнера наследник престола. Крылатая машина взмыла в небо, журналисты свернули камеры и поспешили в здание аэропорта – доедать горы бутербродов с икрой со щедро накрытых фуршетных столов, а группа высшей знати и военных Крыма продолжала стоять на холодном ветру.

Взглянув в очередной раз на часы, князь Фома Мекензи обратился к остальным: – Ну что, господа и товарищи, поздравляю с успешным проведением операции по организации отдыха цесаревича и его друзей. Самолёт вышел из нашей воздушной зоны. Предлагаю проследовать в вип-зал и немного согреться, усугубив грамульку коньяку. Ну, а полный итог и новые задачи, возникшие перед нами, каждый обдумает индивидуально, а затем предлагаю, недели через две, собраться всем вместе и обсудить; я предварительную дату обозначу и будем по загрузке и командировкам её двигать, чтобы выбрать время и день, которые всех устроят.

Толпа согласно покивала и двинулась в сторону здания аэропорта, двумя волнами нависшем над взлётной полосой.

***

На борту лайнера цесаревич между тем, делился с отцом своими впечатлениями от отдыха в Крыму: – А в конце больше всего понравился выход в море на яхте. Нам накануне завезли комплекты флотской формы. На флоте всё не так, как у сухопутных: там даже на форме есть такая специальная накидка на плечи, гюйс называется. Нам форму выдали, мы её примерили и сами гладили. Утром за нами приехал кунг. Это такая специальная машина, ээээ… на грузовом шасси, моряки ездят на ней, а не на джипах. Кунг – это кузов унифицированный негерметичный, так расшифровывается. Там уже сидели моряки, которые ехали на яхту заступать на смену. Смена на море измеряется склянками. Их бьют каждые полчаса, но на самом деле не бьют, а просто так называется, просто звонят в колокол, каждые полчаса на раз больше. А потом обнуляют и снова с одного раза начинают. А в полдень отбивается рында – звонят трижды по три раза. Как нас привезли к яхте, сразу предупредили, что на палубе ни в коем случае нельзя свистеть и плевать.

– Мы там из пушек стреляли, из древних, большими бронзовыми шарами – ну, ядрами: вставляем мешок с порохом, утрамбовываем, закладываем ядро, специальным маленьким факелом зажигаем. На каждое действие даётся команда, и как её выполнил – докладываешь, и только потом следующее действие. И бабах – ядро летит в мишень – такой большой контур корабля из досок и разносит его в щепки.

– Аааа… А вначале, когда мы на яхту прибыли, ветра не было. Это штиль называется. И матросы ходили грустные – им за этот выход обещали премию, и они боялись, что в безветренную погоду в море не пойдём и премии им не будет. Матросы хотели уговорить капитана, чтобы он выбросил фуражку – есть такая верная примета на флоте: если бросить фуражку капитана на путь ветру, то ветер появится. Но капитан не согласился, он что-то им такое сказал, тихое, мы не расслышали, так как в стороне стояли, но матросы после этих слов от него бросились в рассыпную. А потом матросы взяли листок и стали писать жалобу Николе Чудотворцу, где записали фамилии девяти лысых мужиков, не знаю, зачем в жалобе лысые мужики, нам не рассказали, но в списке должно быть именно девять – если меньше или больше, то жалоба не работает. Матросы стали ногтями царапать мачту, как будто они кошки, и потом бросили бутылку с запиской в море. И все стали молиться Николе Морскому. А ещё они поливали паруса водой и полоскали в море швабру, ну это такая палка с тканью, которой моряки палубу драят. Хотя выглядело так, как будто моют. И помогло – ветер появился. И мы на яхте вышли в море. И стреляли из пушек и стояли у штурвала. Нам всем дали порулить. Я бы на летних каникулах ещё приехал и на яхте походил: моряки «ходят», а не «плавают».

– А в конце дня мы на подводной лодке погружались. Но лодка не обычная, а научная. Там и внизу и с боков большие иллюминаторы и через них дно и море видно. И мы полностью шли под водой и смотрели – там водоросли шевелятся и рыбы ходят и нас не боятся. И потом капитан сказал, что мы теперь моряки-подводники, осталось только ритуал посвящения провести. И нам дали целовать кувалду, которую подвесили на верёвочке и раскачивали, потом налили солёной воды и после того как выпил, нужно было громко кричать «Мама, я моряк!». И мы все громко кричали. И я тоже громко. А громче всех кричал Костя Острожский. Он у нас в классе вообще запевала: когда он поёт, больше никого не слышно.

Наследник престола улыбался, слушая увлечённо рассказывающего сына, радовался ярким впечатлениям, которые он получил за две недели каникул в Крыму и немного грустил, вспоминая свои детские годы.

Цесаревич не знал, что вся программа была согласована с отцом, и та же «дежурная смена в кунге» являлась группой спасателей, состоявшей из спецназа. И «рулить» яхтой можно было весьма условно – действия прытких «временных капитанов» контролировал ещё один рулевой и искусственный интеллект, не позволявшие закладывать опасные виражи. А за подлодкой двигалось не только дежурное спасательное судно по поверхности, но и ещё две подлодки, страхующие с флангов. Все понимали, насколько ценной является жизнь ребёнка, который, приплюснув нос к иллюминатору, с блаженной улыбкой на лице, обозревал подводные окрестности. Да и все его попутчики принадлежали к высшей элите страны, и с их голов ни один волос не должен был упасть.

Владимир. Дом Перловых.

Столько слёз я не видел никогда: встречавшая нас в аэропорту Оксана Евгеньевна расплакалась сразу же, как только мы дружной толпой начали спускаться по трапу. Обнимая и целуя детей, и меня в том числе, она не преставала утирать слёзы, которые всё текли. К этому мокрому процессу скоро присоединились Катя и Юлия, и даже Борис немного хлюпал носом.