Дон Кавелли и Рука Бога - Конти Дэвид - Страница 12

Монтекьеса замолчал и начал благоговейно разглядывать внутреннее убранство часовни, как будто видел его впервые. Затем он указал на серебряный саркофаг под алтарем.

— Вы знаете, кто здесь покоится, монсеньор?

— Синьор Эскрива. — Кавелли постарался произнести это имя как можно более почтительно. Монтекьеса улыбнулся, казалось, что он испытывает искреннюю признательность за то, что Кавелли знает об этом.

— Совершенно верно. Отец Хосемария Эскрива — основатель «Опус Деи». Еще при жизни он часто спускался сюда, чтобы посидеть у своей будущей могилы. — Прежде чем продолжить, Монтекьеса бросил тоскующий взгляд на саркофаг. — Когда Эскриве было двадцать шесть лет, во время молитвы он услышал колокольный звон церкви Богоматери Ангелов и осознал, что цель его жизни — это создать организацию для мирян, желающих служить Богу. Он трудился день и ночь, преодолевая невероятные трудности, однако через десять лет «Опус Деи» насчитывал всего двадцать участников. Великий успех пришел гораздо позже. Сегодня «Опус Деи» — самая сильная опора Святого престола. Случилось это благодаря неустанному подвижничеству Эскривы. Только представьте, какой огромный труд выпал на его долю. Но самое главное, что всегда проповедовал отец Эскрива, это смирение. Богу можно служить всем чем угодно, даже мытьем полов. Работа — это молитва, а смирение — это ключ. Деньги и слава уже давно ничего для меня не значат. Я хотел бы полностью посвятить свою жизнь служению «Опус Деи», но у меня есть ответственность перед моими фирмами и сотрудниками. Поэтому я просто помогаю, насколько могу. Бог наделил меня деньгами и разумом, а потом отнял у меня семью. Теперь, по воле его, я смиренно пытаюсь использовать на благо всех то, что у меня есть. Я хочу оставить после себя что-то хорошее. Конечно, я бы никогда не стал утверждать, что Бог говорит со мной напрямую. Я не святой. Но весь мой жизненный путь — это дорога к пониманию Его замысла. Иначе все, что со мной произошло, не имело бы ни малейшего смысла. Бог превратил меня в идеальный инструмент, чтобы выполнить именно эту миссию. На других людей Он возлагает иные обязанности, моя же ноша… Поверьте мне, монсеньор, я давно усвоил, что правильный путь всегда самый трудный.

Его глубоко запавшие глаза пронзительно смотрели прямо в глаза Кавелли. В этом было что-то от исповеди. В конце концов, они находились в часовне, и Монтекьеса, хотя и ошибочно, считал Кавелли священником. Но этот лиричный рассказ мог бы растрогать и воодушевить обывателя, но не Кавелли, который посвятил годы изучению истории католической церкви.

Смирение? Неужели Монтекьеса полагает, что он никогда не слышал о легендарных истериках, которые Эскрива закатывал подчиненным, когда что-то противоречило его воле? Или о том, что основатель «Опус Деи» изменил свое имя, так чтобы оно намекало на его якобы аристократическое происхождение, а позже еще и титул купил?

Смирение? Впрочем, Кавелли попытался отбросить эти мысли. В глубине души он понимал, как важно сохранить это возвышенное, доверительное настроение, которое возникло в этих стенах. Он внимательно взглянул на собеседника, на алтарь и согласно кивнул, словно призывая Монтекьесу продолжить разговор.

— Я проверял себя, монсеньор, снова и снова, я молил Бога указать мне какой-то другой путь, с помощью которого люди могли бы вернуться к вере, путь более легкий, более милосердный. Но Бог молчал, и тогда я понял, что мне, именно мне, предстоит выполнить эту страшную задачу. Но мне нестерпимо думать о сотнях тысяч, а может, даже о миллионах жертв. Это невыносимо! — Монтекьеса прикрыл на мгновение глаза. — Я расскажу вам небольшую историю, которая произошла здесь, в этом доме, несколько лет назад. Вам известно, что между мужским и женским крылом здания есть дверь, которой какое-то время пользовались некоторые мужчины, которые… как бы это сказать? Которые хотели приятно провести время в женской компании. Узнав об этом, наши руководители велели дверь запереть. Тут же раздались недовольные голоса, они утверждали, что не стоит этого делать, ведь, помимо всего прочего, эта дверь предназначена для эвакуации на случай пожара. В ответ им было справедливо замечено, что лучше сгореть в этом мире, чем вечно пылать в аду. Истинные слова. Наш основатель отец Эскрива говорил: «Если жизнь не служит для прославления Бога, она достойна презрения». Но осознать истину и действовать в соответствии с этим знанием — это бесконечно тяжелый труд. Многие люди считают, что повязка на глаза — это акт милосердия в отношении тех, кто приговорен к смертной казни, кто стоит перед расстрельной командой. Какое заблуждение! Эта повязка не позволяет стрелкам смотреть в глаза своих жертв, чтобы тех, кто уже умер таким образом, и тех, кто за ними последует, мы, даст Бог, не разглядели вблизи. Каждый из этих людей — дитя Божье, и все же одни должны спустить курок, а вторые упасть, как срезанные колосья. Мы не должны сомневаться в решении Бога. Смирение — наш долг. Наши страдания ничто перед страданиями Иисуса на кресте. Наше мученичество намного меньше. Мы сделаемся мучениками нечистой совести, взяв на себя ответственность за то, в чем станем по-настоящему виновны. Но из этой вины вырастет новый мир, монсеньор.

Тишина разлилась по часовне. В голове Кавелли мелькали мысли о том, что он может всему этому противопоставить. Где в этих рассуждениях слабое место? Не какой-то логический или этический момент, а тот аргумент, который будет иметь решающее значение именно для Монтекьесы.

Тот, казалось, прочитал его мысли.

— Монсеньор, скажите мне, я на правильном пути? Или я ошибаюсь? Снова и снова я молил Господа о том, чтобы Он указал мне другой путь. Но Бог безмолвствует. Итак, монсеньор Кавелли, здесь, у гробницы отца Эскривы, падре, ответьте мне, что вы думаете?

Кавелли услышал, как у него от волнения шумит кровь в ушах. Надо выиграть время. Как бы повел себя настоящий посланец Ватикана? Стоп, как же звучит это изречение, связанное с курией и солнечными часами? Кавелли прикусил от усердия кончик языка.

— Ну что ж, — нерешительно начал он и тут же вспомнил нужную цитату. — Не важно, что думаю я, синьор Монтекьеса. Все, кто работает вместе со святым отцом, должны быть похожи на солнечные часы. Наше дело стать тенью, которую он отбрасывает. Без него мы ничто.

Монтекьеса воззрился на него со смесью изумления и благожелательности и только потом ответил:

— Но вы здесь по поручению Святого престола. Возможно, вы знаете, монсеньор, я несколько раз получал право на аудиенцию и мы с его святейшеством провели несколько бесед. Это были долгие и хорошие разговоры. Наши взгляды полностью совпадают и…

— Однако… — прервал его Кавелли. Он наконец-то понял, как можно попробовать его зацепить. Ведь есть же самый простой и ясный аргумент из всех возможных, который Монтекьеса не в силах опровергнуть. — Святой отец напоминает о пятой заповеди. Бог не хочет, чтобы мы убивали людей.

Но пятая заповедь ничуть не смутила Монтекьесу.

— Лично, ради частной выгоды, я бы тоже никогда не решился на убийство, и я осуждаю любого, кто нарушит этот запрет. Но моя миссия — это решение Бога. Он не в первый раз так поступает: вспомните про Потоп, про Содом и Гоморру. Пятая заповедь не относится к нам. Мы всего лишь инструменты Его воли. Я отдаю себе отчет, что многие не смогут это понять. Послушайте, монсеньор, я твердо уверен, что жизненный путь, по которому меня ведет Бог, имеет смысл лишь в том случае, если я исполню свой долг. Есть и еще одно обстоятельство, о котором я еще не упомянул. Вы можете посмеяться над этим, но для меня это важно. В молодости я прочитал биографию Уинстона Черчилля, и она произвела на меня огромное впечатление. Он стал моим образцом для подражания, моим кумиром. Знаете ли вы, что, согласно опросам, британцы считают его самым выдающимся англичанином всех времен? Он даже далеко опередил Шекспира. Но почему, чем он заслужил подобную честь? Он провел свой народ через Вторую мировую войну. В него верили, несмотря на большие потери на фронте и бомбардировку Лондона. Он никогда не обещал своим соотечественникам победу, а только кровь, пот и слезы. И он сдержал слово. Именно поэтому чем-то вроде последнего Божьего знамения для меня стало еще одно открытие, которое я совершил два года назад. Есть такие детали, которые вроде бы находятся на виду, но ты их почему-то не замечаешь. Фамилия Черчилль происходит от «Church-Hill», то есть «церковный холм». И то же самое означает моя фамилия по-итальянски: «Montechiesa».