Миссия: соблазнить ректора (СИ) - Летова Ефимия - Страница 83

…В первый момент я ничего не поняла, ничего не почувствовала. Во второй — услышала рёв, словно орало в агонии смертельно раненое крупное животное, а мои уши при этом были забиты ватой. А в третий — прозрачные пластины ключа под моей рукой внезапно обрели сомнительную плотность стрекозиных крылышек, чуть склизких, липнущих к коже, и, содрогаясь от омерзения, я выдернула эту гадость из спины Миара, почти инстинктивно, как вытащила бы, не задумываясь, вонзившуюся в кожу щепку. Отстранилась от его груди, чтобы разглядеть, что, в сущности, произошло, охнула, когда что-то или кто-то толкнуло меня, дёрнуло так, что кости хрустнули, попыталась ухватиться за Миара, но не смогла, не успела. Мои пальцы беспомощно скользнули по его голой коже — и я провалилась в необъяснимое, неощущаемое ничто.

Глава 47

Полёт и падение сменяли друг друга несколько мгновений, показавшихся неисчислимой вечностью. Я ослепла, оглохла и онемела, наверняка, иначе орала бы как ненормальная. Единственное непоколебимое ощущение — зажатый в руке предмет, тонкий и гибкий, тёплый, слабо трепещущий, напоминавший отброшенный хвост убежавшей ящерицы. Мне ничего не оставалось, как держаться за него, чтобы не унестись в бесконечность, как подхваченное осенним ветром гусиное пёрышко.

«Вот ты открыла запертую дверь, а за ней оказалась пропасть и пустота. Не каждую дверь стоит открывать, знаешь ли, безголовая сумасшедшая девчонка» — я хмыкнула, почти наяву услышав насмешливо-наставительный голос Миара в своей голове. Ректора Закрытой Академии зелий, ядов и заклятий верлада Миара Лестариса, беглого айганца Мэйри Лий-ат-дэр, которого мне так жаль было покидать, к которому я хотела вернуться и с которым остаться, кем бы он ни был, чем бы он ни был. Хотела больше всего на свете — но не могла остановить это стремительное падение.

Как жаль, что я не смогла, не успела взять его с собой… как жаль, его огорчит, если я разобьюсь насмерть. Если я не вернусь.

Значит, надо постараться остаться в живых — и вернуться домой как можно скорее. Потому что мне есть к кому возвращаться — и есть ради кого. Вот и всё. Такое «вот и всё» мне гораздо легче принять.

Эта простая и незамысловатая мысль держала меня. Сначала безудержное падение немного замедлилось, потом начала рассеиваться темнота — красными и чёрными всполохами с едва различимыми глазом серебряными искрами, потом появились запахи, знакомые запахи дыма и пепла, горелого дерева и почему-то хвои. Слух всё ещё отсутствовал, но в полной оглушительной тишине ко мне вдруг вернулось осязание. Я ощутила себя в пространстве — в платье и даже туфлях, но одновременно обнажённой, уязвимой, кожа будто пылала. Словно слой за слоем с меня слетела вся наносная шелуха.

Магическая клятва, наложенная Эстеем, — её больше не было. Невидимые стежки вокруг губ лопнули и исчезли бесследно.

Иномирная дагара — метка нерушимого союза — ссыпалась шелухой, пеплом, облетела осенней листвой в один миг. Она была мне не нужна. Не нужна для того, чтобы любить, быть верной, не нужна в качестве дополнительных дров — поддерживать костёр чувств, который и так не собирался угасать. Может быть, кому-нибудь и требовалось это внешнее свидетельство, дополнительный оберег от судьбы — но не мне. Не сейчас. Не с Миаром.

Личина Ари Эрой — взбалмошной, отчаянной, немного безбашенной девчонки, которая во всё совала свой нос и которой нечего было терять. Мне — было.

Личина Котари Тэйл, нелюбимой ненужной дочери, забитой серой мышки и тихони, не поднимавшей глаз лишней раз и оставлявшей безнаказанными несправедливые тычки, оскорбления и прочие мелкие обиды зарвавшейся свиты наглой сестрички… Она тоже мне не принадлежала, была навязана мне извне.

Какая же я — настоящая?

Не знаю. Пока не знаю. Но обязательно узнаю когда-нибудь. Мне бы только вернуться домой… Или хотя бы просто замедлиться.

«Стой!» — мысленно приказала я самой себе — и снова отчётливо услышала в голове голос Миара: «стою, уже давно». Улыбнулась сквозь проступившие обжигающие слёзы, сжала Ключ — он так и норовил выскользнуть из рук — и вдруг движение кончилось, меня буквально размазало по жёсткой острой поверхности, беззащитную кожу ладоней буквально содрало — но голос ещё не появился, как и ощущения боли. Медленно-медленно я соскреблась в цельный бесформенный комок, не без усилия разлепила слипшиеся веки — и увидела окружающее пространство, всё более отчётливую с каждым взмахом ставших слишком тяжёлыми ресниц нереальную потрясающую картинку.

Высокое густо-багровое небо с сизыми облаками, подвижными и изменчивыми. Три чёрных солнца — или каких-то иных звезды — разных размеров, их чернильный свет с трудом пробивался сквозь густое кроваво-алое марево. Чёрные скалистые горы, окаймлявшие горизонт, то тут, то там вспыхивавшие рыжим и синим пламенем. Чёрный камень подо мной, будто поседевший от слоя пепельной пыли.

Я посмотрела на руку — дагары на ней действительно не было, однако на её месте кожа осталась потемневшей, словно проступило родимое пятно причудливой формы поднявшей вверх крылья тонкой длинношеей птицы.

Дышать было тяжело — казалось, мельчайшие частицы пепла зависли в воздухе и с каждым вдохом удушливого жаркого воздуха оседают в лёгких. Я закашлялась, поднялась не без усилий — красное небо давило, от изобилия контрастных цветов рябило в глазах. Платье измялось и изорвалось, обуглилось по краям, а туфли остались почти целыми.

Слух вернулся со звуками хрипа — я покрутила головой, сделала несколько шагов и увидела лежащего на спине Эстея, раскинувшего руки, ноги и крылья в стороны. В такой позе он напоминал жука, придавленного иглой безжалостного учёного. То, что это Эстей, я поняла по лохмотьям одежды и изувеченным шрамами красным крыльям — во всём остальном теперь он совершенно не походил на милашку Тарина. Испытала настоятельную потребность рухнуть в обморок — но сдержалась, продолжая разглядывать это нечеловеческое существо.

Он стал, очевидно, выше ростом и шире в плечах, длинные пряди алых волос завивались кольцами. Уши, нос, скулы заострились, чёрные прямоугольные клыки виднелись между приоткрытых серых узких губ, кожа стала бурой и бугрилась вязью незнакомых мне символов, перетекавших один в другой узловатыми линиями, спиралями и искажёнными геометрическими фигурами.

Я попыталась представить Миара в подобном обличии — но отвращения не почувствовала, как не было его при осознании того, что под кожей у нас расположены мышцы, скелет, пульсирующие мягкие органы, порой вызывающие тошноту с непривычки при непосредственном лицезрении, но жизненно необходимые. Да, мы были разными, очень разными, но это не мешало нам смеяться над одним и тем же.

Глаза Эстея, без ресниц и бровей, крупные, с мутно-зелёными склерами следили за мной, но сам он не двигался, и я, преодолевая оторопь, опустилась перед ним на корточки. Губы слабо шевельнулись, но я не сразу разобрала слова.

— Страшный?

— Да не особо, копыт-то нет. Ну, вот ты и дома, как и хотел, — свой голос я тоже не узнавала. — Ты не должен был так поступать со мной, да и не только со мной… но, в конце концов, ты тоже отчасти был жертвой. Надеюсь, теперь в твоей жизни всё пойдёт так, как тебе хотелось. Вот твой мир. Твоё небо…

Эстей то ли закашлялся, то ли засмеялся, чёрная ниточка крови или слюны потекла из уголка рта. Дёрнулся — я отшатнулась, но он и не собирался меня хватать или даже касаться. С трудом повернулся на бок, спиной ко мне — и я увидела, что одно из его крыльев надломлено у самого основания, точно ветка. Из охапки тоненьких переплетённых жил, хрящей и костей также сочилось что-то тёмное.

Запах горелого, жар становились невыносимыми.

— Что ж… За всё есть своя плата, — сказала я. Мне не было его жаль, но и злорадства я не испытывала никакого. Впрочем, это не было свидетельством моего благородства — для злорадства внутри меня попросту не осталось места.

Меня потихонечку затапливал невыразимый ужас.