Последний путь (СИ) - Ярыгин Антон - Страница 13

— Ой, а что это? — воскликнула Катя.

— Ура, снег! — воскликнула мама

— «Плохо», — осеняет мысль меня. Потому как на снегу наши следы будут отчётливо видны.

Я почему-то был уверен, что за нами кого-то отправят. Поэтому пытаюсь уехать как можно дальше, дабы иметь хотя бы призрачную фору во времени.

— Колян, куда за зимними шмотками ехать? — спрашиваю его.

— Пока не вижу, — честно отвечает он.

— Сейчас, — сказала Катя и положила руки ему на голову.

Колян закрыл глаза и, зачем-то начал водить руками. Затем его рука замерла в одном положении. Он открыл глаза:

— Где-то там, через два-три часа, должны быть остатки поселения.

— А ближе? — с надеждой интересуюсь у него.

— Тоха, не тупи! — с лёгким раздражением отвечает он.

Эх, последние отголоски надежды вымерли. Хотя, в принципе, я знал. Ладно, едем дальше.

— А как вы думаете, что там сейчас в городе? — спросила тёща.

— Не знаю, — отвечаю я.

— Ничего хорошего, — говорит Колян.

— Почему? — спрашивает она.

— Город вымирает, — поясняет Колян.

Тут уже даже я гляжу на него с удивлением.

— Это как? — спрашиваю его.

— Смотри: помнишь жизнь до города? — начал он объяснять.

— Ну, — соглашаюсь с ним.

— Так вот: что было дороже — еда или одежда? — задаёт вопрос он.

— Хм, смотря что под одеждой понимать, — задумываюсь.

— Ну… — Колян завис.

— Короче, дабы ты не пытался что-то с чем-то сравнивать, еда по итогу выходит недешёвой, — говорю ему. — Что тогда, что сейчас. С той лишь разницей, что сейчас она стала ещё более недоступной ещё большему количеству людей. Ты это хотел сказать?

— Да. И не только, — Колян развис.

— Хм, продолжай, — возвращаю его обратно в тему.

— Так вот, даже после изобретения пищевого и одёжного принтеров ценники на них не особо упали, — говорит Колян.

— И ты, на основе этого, подумал, что город вымирает? — логика его какая-то хромая.

— Не только: сколько новых людей ты видел в городе? — он поворачивается ко мне.

А вот тут он прав: знакомых всё меньше, а новеньких — никого… В Трущобах, что тоже заставляет задуматься, численность населения практически одинаковая. В отличии от остальных районов…

— Хм, а ведь, получается, ты прав, — чешу подбородок, выслушивая его ответ.

— Дальше: на детей налог, — продолжает он. — Или в детдом. А где гарантия, что они доживут там до своего совершеннолетия?

И ведь правда — сколько их там? А сколько было? Сколько выпустится?

— И какой вывод? — спрашиваю его.

— Они что — детей убивают? — глаза у тёщи стали очень большими, и рукой она прикрыла рот.

— Не знаю, — ответил Колян.

— Это всё… — тёща часто говорила про наше правительство.

— Нет, мам, — перебиваю её, — этот товарищ по сравнению с ними — никто. Вернее чуть больше, чем мы. Но всё равно никто. Выражаясь шахматными терминами — он не пешка. Но и не король. Турка, максимум конь.

— Ага, конь, — то ли скептически, то ли поддержала Лена.

— Да? И кто же по твоему? — тёща продолжает гнуть свою линию.

— Банкиры, — отвечаю ей.

Тут уже и Колян оборачивается. В его глазах было удивление.

— Интересная мысль. И как банкиры, по твоему мнению, в этом виновны? — спрашивает он.

— Ну вот суди сам, — я снимаю правую руку с руля, дабы ею жестикулировать можно было. — Всё, абсолютно всё, стало возможно оценить деньгами.

— Да ну? — недоверчиво смотрит он.

— Давай по честному, — поднимаю правую руку ладонью вверх. В сочетании с пальцами выглядит как гнездо. — С чего всё начиналось? У меня появился джип, а у тебя внезапно раскрылся дар. В итоге мы наконец-то пришли к взаимовыгодному сотрудничеству. Не более. Сейчас — да, ты попал. Поэтому ты прекрасно понимаешь, что если не прикроешь мне спину — мне хана. Но и тебя в покое не оставят. Я не прикрою твою спину — будут те же Фаберже, но уже в профиль.

Колян молчит. Потому как вспомнил, какие у нас были разногласия. И о чём. Мне было не важно с кем работать. Тогда как он… Побывал со многими людьми. И, если где-то его «талант» не ценили, то «у тебя есть машина, и ты не боишься далеко уезжать».

— Ладно, оставим это, — делаю рукой сброс и возвращаю её на руль. — Так вот: по большому счёту деньги это инструмент. Для бартера. По идее. По факту стало так, что их возвели чуть ли не в ранг божественного дара. Есть — красавчик, нет — иди отсюда, ничтожество. Много денег — много возможностей. И так далее.

— И что? — решила поддержать разговор тёща.

— А то, что они их просто делают. Штампуют. То есть они управляют тем, что мы возвели в ранг божества, — отвечает моя мама.

— А зачем? — спрашивает тёща.

— Чтобы ломать людей, — глаза всех уставились на меня.

— Зачем? — Лена прерывает затянувшееся молчание.

— Для своего удовольствия, — пожимаю плечами.

— Какое-то извращённое удовольствие, — заметила тёща.

— А чему удивляться? — спокойно говорю. — У людей же как? Сначала необходимое, потом нужное, затем роскошное. А когда всё есть — безумное. И возмущаться, что хотели не этого.

— И пусть бы в своём кодляке бы творили безумие! — тёща весьма эмоционально реагирует на это.

— А так не интересно: когда ты стал как бы властелином мира, обычные радости тебе приедаются. Хочется что-то ещё. Поэтому и пошло-поехало: засилие разврата, войны. Потому что это по сути верх тщеславия: наслаждаться муками тех, кого ты сделал зависимым от себя. Или же сначала сделать зависимым от тебя, а потом смотреть, как он ломается и какие муки испытывает, — развиваю эту мысль.

— Фу! — Колян не выдержал. — Мы ведь не об этом вели речь.

— Ну почему же? — не отрывая правую руку от руля сделал жест открытой ладонью. — Ты сказал, что в городе всё ужасно, потому что он вымирает. Моя дорогая мама номер два, или по-русски — тёща, задала вопрос, а кто же в этом виноват. Я и ответил. И объяснил почему.

— Ну так-то да. И всё же? — с некоторой долей надежды спросил Колян.

— Ну, если вернуться в начало разговора, то да. Видите вот всю эту «густую растительность», как «трава зеленела» до прихода зимы? Нет? А знаете почему? — делаю театральную паузу. — А потому что почва и вода отравлены.

— Чем? И кто травил? — спросил Колян.

— Отравлена веществами, которые входят в состав атомной бомбы. Плутоний, уран. Они высокотоксичны. Конечно, не настолько, что прям возьмёшь без перчаток кусочек и ты труп. Примерно как ртуть, — говорю ему. — Или свинец. Одним словом — пока земля и вода самоочистятся, пройдёт ещё не один год. А может, и не один десяток лет. И неизвестно — останется ли семенной фонд. Хоть какой-нибудь.

В машине повисло тяжёлое молчание. Было слышно, как урчит дизель, шелестят шины, гудит активная противорадиационная защита и Мишкино посапывание.

— Кстати, вспомнил! — я не удержался и поднял вверх указательный палец правой руки. — В Трущобах пытались что-нибудь вырастить.

— И как? — сказал тесть, который до переселения в этот город жил в деревне.

— Безуспешно. Земля ничего не рождает, — делаю широкий жест вокруг себя.

И действительно — зимой это не так заметно, но летом — нет этих привычных зелёных красок. Всё серое. Деревья без листьев, без иголок. Зверей нет — кто-то погиб в первый год, кто-то позже от голода. В общем — всё агонизировало.

— Интересно, — задумался Колян, — и что же мы тогда жрём, что нам выдаёт принтер?

И тут меня пронзила страшная догадка. От которой меня начало крутить наизнанку. К нашему счастью попался небольшой оазис. Я остановился, выскочил и позвал Ихтиандра.

— Антоша, с тобой всё в порядке? — забеспокоилась мама.

— Ой, да, — перед глазами были зелёные пятна.

— Слушай, ты чего? — спрашивает Колян.

— Зря ты спросил про принтер, — оборачиваюсь и смотрю ему в глаза.

— Почему? — искренне удивляется Колян.

— А ты кладбище в городе видел? — смотрю ему в глаза.

Как спусковой крючок нажал. Из машины, с небольшой разницей во времени, вылезли все. Кроме Мишки — он слишком мал для этого. Ихтиандра звали все. Иногда в унисон. Но он не пришёл. Да и не нужен он нам — чай не Дед Мороз. Затем все, на трясущихся ногах залезли в машину. Дальше мы ехали молча.