Кокардас и Паспуаль - Феваль Поль Анри - Страница 28

II

МАСКАРАД

Через час после вышеописанного разговора Пейроль бродил по торговым кварталам Сити в сопровождении слуги, который тащил на спине уже довольно увесистый тюк. Разумеется, содержимое этого тюка не может не вызвать нашего любопытства, равно как и упорное нежелание Пейроля покинуть эти извилистые улочки, где у него, видимо, накопилось много дел. В самом деле, фактотум заходил в каждую лавочку, перед которой были вывешены одеяния любых цветов и покроя, а также парики, башмаки, сапоги, фальшивые или подлинные драгоценности, предметы туалета и кухонные принадлежности – словом, все то разнообразное барахло, что продается в некоторых кварталах Лондона, как в Париже на рынке в районе Тампль или на улицах, заселенных старьевщиками.

Наконец, он остановился у лавчонки, поражавшей разнообразием даже на фоне других развалов. Алжирские бабуши[3] соседствовали здесь с мушкетерскими сапогами; кольчуга висела рядом с бальным платьем; мундир французского гвардейца выглядывал из-под плаща немецкого ландскнехта; помятую каску увенчивал роскошный парик; аркебуза валялась рядом с черпаком, а пушечные ядра были сложены в китайские вазы; к сети норвежского рыбака были подвязаны венецианские кружева; испанские кастаньеты покоились на чугунном гонге. Между полками, где были свалены в кучу вещи всех времен, всех стран и всех народов, можно было разглядеть обширную кладовую, набитую до потолка другими предметами, другими тряпками, другими чудесами.

Пейроль понял, что отыскал нужное место. Это была настоящая еврейская барахолка.

Едва завидев покупателя, навстречу выкатился маленький кругленький иудей, вскочивший с засаленного кресла, в котором он, притаившись, поджидал свою добычу, словно паук, везде протянувший свои нити. Поклонившись так низко, что едва не коснулся лысой головой ног интенданта, торговец затрещал, брызгая слюной из беззубого рта:

– Что угодно монсеньору? Могу предложить камзолы, бальные наряды, оружие… А может быть, вы хотите золотые или серебряные украшения? Вещи все новехонькие, почти новые, кроме, разумеется, древних… все чистенькое, все блестит, и все очень дешево… совсем дешево, почти даром. Сюда заходит и его величество, да сохранит Иегова короля! А уж лордов, баронов, маркизов и послов не счесть… Каждый выбирает, что ему надобно. Ваша милость, конечно, это знает… Мне оказана великая честь!

– Да замолчишь ли ты, наконец?! – вскричал Пейроль, испытывая сильнейшее желание отколотить тростью говорливого и неискреннего торговца, чья болтовня его изрядно нервировала.

Впрочем, он тут же рассудил, что за палочные удары придется расплатиться по особому тарифу – ибо для еврея-старьевщика все становится товаром.

– Поменьше разговоров, и перейдем к делу! – продолжил интендант чуть мягче. – К тому же ты меня явно принял за кого-то другого. Мне нужно всего лишь купить костюмы для актеров моей труппы… Возможно, у тебя найдется что-нибудь подходящее.

На всякого плута найдется плут вдвойне. Фактотум мог сколько угодно чваниться своей хитростью – ловкий израэлит сразу раскусил его, хотя и не подал виду, что догадался, с кем имеет дело. Напротив, скрытностью покупателя следовало воспользоваться – чем больше таинственности, тем выше плата.

Фактотум между тем внимательно разглядывал висевшую перед ним сутану.

– У тебя найдется одеяние для паломника? – спросил он.

– У меня? Боже милосердный! Да вы только посмотрите!

И еврей тут же выложил на прилавок довольно замызганную рясу.

– Эта прекрасная сутана досталась мне от милорда Бакингема, который совершил в ней паломничество…

– Бакингем? Рассказывай кому-нибудь другому свои сказки…

– Клянусь Моисеем, это истинная правда! Он дал обет после знаменитой истории с подвесками…

– Довольно! – прервал его Пейроль. – Таких бесстыдных вралей, как ты, поискать. Что зря цену набивать? Мне нужны две рясы, но я не покупаю их за имена прежних владельцев. Сколько это будет стоить?

Тут завязался горячий спор: старьевщик уже не настаивал на принадлежности своих сутан Бакингему, но за цену свою сражался с отвагой льва. Наконец переговоры успешно завершились, и две рясы из грубой шерсти, вкупе с четками, посохами и шляпами, перекочевали в мешок Пейроля.

– Это еще не все, – сказал интендант. – Мне нужны одеяния двух богатых торговцев из Амстердама, только у тебя, наверное, такого не водится?

Еврей поглядел на него снисходительно.

– Если бы ваша милость не нашла их у меня, – возразил он, – то и в другом месте искать было бы бесполезно. В моей лавке есть все, чего вы ни пожелаете. Подождите-ка…

И с этими словами старьевщик повел покупателя сквозь завалы вещей в кладовую, освещенную масляной лампой, распространявшей отвратительный запах прогорклого масла. Здесь он открыл большой деревянный сундук, снабженный крепкими запорами, и начал вытаскивать камзолы из тонкого сукна с меховой опушкой.

Этого добра хватило бы, чтобы одеть не то что двух, а пятерых или шестерых человек. Пейроль примерил один из костюмов, накинул сверху широкий плащ с воротником, надел на голову огромную меховую шапку и взглянул на себя в полированное стальное зеркало. В этом одеянии он был совершенно неузнаваем.

Находка обрадовала его до такой степени, что он купил оба костюма, почти не торгуясь.

Мошенники расстались, чрезвычайно довольные друг другом; только слуга, тащивший тяжелый мешок, ворчал всю дорогу и успокоился лишь тогда, когда Пейроль в припадке неслыханной щедрости обещал увеличить ему жалованье.

Легко догадаться, кому именно предназначались эти одеяния. Костюмы голландских торговцев интендант предназначал для Филиппа Мантуанского и для себя самого, остальное же намеревался распределить между молодыми дворянами. Правда, он не удосужился спросить, какой наряд те предпочитают, но его это не слишком беспокоило: воля Гонзага была законом для приспешников, и Пейроль был уверен, что не потратил деньги даром.

Желая подать пример, он облачился в купленные вещи, и в таком виде направился к принцу, который встретил его гомерическим хохотом. Месье де Пейроль, помимо всего прочего, казался помолодевшим на двадцать лет благодаря крему, которым он замазал свои морщины.

Гордый своим успехом, интендант наставительно произнес:

– Теперь ваша очередь, монсеньор! Я стал моложе, а вам следует постареть. Пусть душу мою заберет дьявол, если наш добрый парижский народ не станет встречать нас аплодисментами за то, что мы прикатили в такую даль торговать безделушками на ярмарке в Сен-Жермен.

– Черт возьми! – промолвил Гонзага. – Ты превзошел самого себя! Я доволен тобой, Пейроль. Итак, станем торговцами! Ты прав: нам надо умело вести свои дела, ведь пока мы банкроты. Правда, деньгами здесь ничего исправить нельзя.

Излишне говорить, что для своего господина интендант отобрал самые богатые и самые новые вещи. Костюм, украшенный кружевами и золотыми пуговицами, казалось, был сшит только вчера, – а чуть выцветшие тона придавали большее правдоподобие маскараду. На серебряной цепочке, служившей поясом, висел длинный кинжал дамасской стали. Впрочем, одеяние было настолько удобным и просторным, что под ним можно было бы скрыть даже шпагу.

– Клянусь крестом Господним, – сказал принц, позволив переодеть себя, – мы выглядим точь-в-точь как послы. Я бы не удивился, если бы нас пригласил к себе на ужин регент.

– Это было бы весьма неосторожно с его стороны, – пробормотал, скривившись, Пейроль. – Да и нам пока не к спеху. До поры до времени лучше держаться от него подальше.

Гонзага, еще раз с удовлетворением осмотрев себя, спросил:

– А как же остальные? Надеюсь, ты не собираешься вырядить всех на один манер? Это будет производить странное впечатление.

– Я не такой простак, монсеньор. Одеяния будут разными; боюсь даже, что не всем они придутся по нраву.

– Ну, это мы посмотрим! – проворчал итальянец. – Никто и пикнуть не посмеет. Чем больше мы будем отличаться друг от друга, тем меньше нескромных вопросов. Зови этих господ! Сейчас они получат свои одеяния, и им придется немедленно входить в роль. Мы проведем репетицию за закрытыми дверями. В Париже зрителей у нас будет больше, чем нужно.