Возвращение в Петроград (СИ) - Тарханов Влад - Страница 6

— Ну, постараюсь!

— Кстати, тебе лично сухой закон пойдёт на пользу! Так что пока не отменяй его! Будет время, отменишь! Пить тебе нельзя! Особенно сейчас. Рядом-то князя-кесаря нет! То-то же!

— Эх-ма… — только и смог выдавить из себя Пётр!

— Обет дай, пред лицом Господа, что пока Россию из беды не выведешь, к спиртном не прикоснёшься, даже к пиву! Тогда пойдем по плану Б работать.

— Обет даю!

В зимнем небе раздался гром и сверкнула молния. Лучшего знака, что обет услышали высшие силы, и не придумать. Правда, в народе шептались о знамении говорившим об убийстве государя Николая Александровича, но то обыватели, им всякую ерунду говорить сам Бог велел.

— Тогда полетели! Или как скажет один обаятельный персонаж в будущем «Поехали!».

[1] Нехотя, Пётр повторил (с некоторыми отклонениями) фразу Гоголя: «Якщо людина не п’є, то вона чи хвора, чи падлюка».

[2] По мнению множества попаданцев, в момент переселения тела жажда сильно мучает и следует выпить несколько стаканов чаю, лучше всего, хорошо сладкого (см. «Мы, Мигель Мартинес», цикл про Виноградова).

[3] Хочу напомнить, что по нормам века Петрова даже к государю обращались на «ты». Обращение на «вы» в русском обществе принято не было. Уважение и родовитость показывали при общении, если к имени прибавляли еще и отчество.

Глава пятая

Оказывается, что любое пристанище в этом мире — временное, даже если оно постоянное

Глава пятая

В которой оказывается, что любое пристанище в этом мире — временное, даже если оно постоянное

Петербургская губерния. Царское село. Здание Царскосельского лицея

22 февраля 1917 года

Римляне не отсоединяли себя от тел. Тело — не временное пристанище духа, но дух и есть. Для христиан тело — не я, для буддистов, арабов тоже, для римлян тело рассказывает, кто ты. Ты то, что ты делаешь с телом своим. Христиане зашорили себе взгляд, мы боимся видеть тела, мы не хотим до конца понимать, кто мы, римляне — нет. Они разбирали тело, рисуя портрет души.

(Франц Вертфоллен)

Конечно, никакого полета душ не было. Это оказалось банальное мгновенное перемещение из одной точки пространства в другую. Вот ты висишь (весьма условное определение) над потолком Зимнего дворца, как хоппа! И ты уже у чёрта на куличках, точнее, в здании Царскосельского лицея, в котором расположился штаб кавалерийской дивизии. Случилось это недавно, телефонисты только-только протянули сюда линии связи, а штабные помещения обзавелись необходимыми канцлерскими причиндалами, ведения самого разного учета и отдачи важных боевых приказов. Машинистки и телефонистки еще даже не заняли свои рабочие места, ординарцы бегали как наскипидаренные, солдаты хозяйственной службы наводили видимость порядка. Ожидался сам генерал-инспектор кавалерии, ранее этой дивизией командовавший. Надо сказать, что дивизия пребывала в состоянии переформирования. Точнее не так — ее преобразовывали в корпус. Кавказская туземная кавалерийская дивизия, более известная как Дикая дивизия по приказу главнокомандующего Русской императорской армии, коим стал сам Николая Второй, преобразовывалась в Кавказский туземный кавалерийский корпус. Ранее дивизия состояла из шести полков по четыре сотни каждый, сведенных в три бригады. Ей же придавался 2-й конно-горный артиллерийский дивизион и Осетинская пешая бригада. Дивизия формировалась из добровольцев-мусульман, набранных из народов Кавказа. По спискам в каждом полку было 575 всадников и 25 офицеров и военных чиновников, да 68 нестроевых солдат (обслуживающего персонала).

Реализация решения о формирование корпуса шло весьма туго. после тяжелых боев в Румынии Дикая дивизия остро нуждалась в пополнении, а переформирование ее в корпус — изменение штатной структуры и появление новых должностей, не предусмотренных ранее. Всего же в Царское село должны были подойти два новых конных туземных полка и вместо одной дивизии в шесть полков предполагалось иметь две дивизии в четыре полка каждая. Плюс прибавлялась еще одна пехотная бригада и конно-горный артиллерийский дивизион. В общем, творился бардак, которого именовать иначе, нежели реорганизация не стоило, мы же в армии, а не в борделе!

Висевшие (весьма условно) под потолком штаба две сущности с каменным спокойствием наблюдали за рукотворным хаосом. И обсуждали происходящее внизу.

— В общем, мин херц, тут собрана одна из самых боеспособных частей императорской армии, тем более, сии дикие люди будут преданы государю, как никто иной.

— И что? предлагаешь мне эту дивизия возглавить? Сюда бы Алексашку Меньшикова, тот лучший кавалерист моей армии был. Славный вояка.

— Но и ворюга знатнейший! Правда, судьба ему хвост накрутила. Зарвался, посчитал себя всесильным. За что и поплатился.

— Это да, жадность до добра не доводит! А жаден он был без меры. — Пётр посмотрел (фигуральное выражение) на Брюса.

— Так что, в комдивы, меня, государя?

— Бери выше, государь, в целого комкора![1] Но нет, мелковато сие для тебя. Смотри и слушай сам!

— Были бы уши, так слушал бы, а так просто воспринимаю сие действо, а чем и как, один господь знает. — отвечала мятежная душа первого русского императора.

(воины прославленной Дикой дивизии)

Но тут в здание ворвался довольно высокий сравнительно молодой как для генерала-инспектора человек, сопровождаемый представительной свитой. Души замерли. Войдя в помещение штаба прибывший генерал снял фуражку, стала видна аккуратно подстриженная голова с большой залысиной. На вытянутом овале лица несколько нелепо смотрелись щегольские усики, тем не менее, общее впечатление от сего господина было более чем приятным. Правда, выглядел он несколько помятым, глаза выдавали редкие часы сна, а темные круги под ними –о необходимости работать не покладая рук. Это был недавно назначенный генерал-инспектор кавалерии (и месяца не прошло) великий князь и младший брат покойного уже императора Николая Второго (о чём он не ведал) Михаил Александрович. За ним следовала свита: командир Дикой дивизии, а теперь и формирующегося корпуса Дмитрий Петрович Багратион (из картлийской ветви Багратионов, потомок картлийских царей). Рядом с ним поспешал назначенный руководить штабом корпуса Яков Давыдович Юзефович, мусульманин, выходец из белорусских татар, ранее, при Михаиле, служивший начальником его штаба. Кроме этих, весьма значимых фигур, Михаила сопровождал ординарец, и командиры корпуса: генерал-лейтенант Пётр Александрович Половцев, генерал-майор Фейзулла Мирза Каджар, потомок иранской династии Каджаров и один из претендентов на трон в Тегеране, генерал-лейтенант Иосиф Захарович (Созрыко Дзахонтович) Хоранов, из знатной осетинской семьи, единственный из военачальников православного исповедания (не считая великого князя, конечно же).

— Не пойму я замысел государя. Мысль создать целую конную армию из трёх кавалерийских корпусов двухдивизионного состава, конечно же здравая, но разворачивать конную армию тут, с прицелом наступать на Белоруссию, это нонсенс! Наступать конницей в Прибалтике и по болотам Полесья та еще архисложная задачка. Я понимаю, вырваться на просторы Польши там конармия может прямым ходом и до Варшавы идти, ничто не помешает. Тем не менее, выполнить волю государя мы обязаны. Место для размещения бронедивизиона нашли?

— Ваше… — начал было Багратион, но был нервно остановлен Михаилом.

— Князь!

— Простите, Михаил Александрович, запамятовал. Поутру начали поступать техника и люди. Разместили. Конечно, тут тесновато. Фактически, в Царском селе мы разместили три полка полностью. Один еще расквартировываем прямо с колёс. Третья бригада расположена в окрестных селах, но за пару часов мы ее тут соберем при надобности. А вот куда распихнуть прибывающее пополнение пока даже не знаю. Это две бригады и артдивизион.