Возвращение в Петроград (СИ) - Тарханов Влад - Страница 17

[2] Мелкий дворянский род, перешедший из Речи Посполитой в служение русским царям.

Глава четырнадцатая

Петра тянет выпить, но времени на пьянку не остается совершенно

Глава четырнадцатая

В которой Петра тянет выпить, но времени на пьянку не остается совершенно

Петроград. Александровская слобода.

24 февраля 1917 года.

Авто, на котором Михаил в сопровождении самых доверенных лиц ехал в Зимний, остановилось, как только въехало в город. Южный пригород Петрограда, Александровская слобода, это облупленные покосившиеся домики, в котором проживало городское дно, да приезжие, сейчас, по зиме, тут толпились мужики, которые пытались заработать на кусок хлеба себе и семье. Сие поселение выстроилась вдоль железной дороги, которая стала живительной артерией не позволяющему ему зачахнуть. Чуть дальше разместились бараки, в которых ютились семьи рабочих. Сопровождавшие авто конные воины чувствовали неприязнь, которой было пропитано всё вокруг, руки горцев непроизвольно сжимали рукоятки сабель, но опасности, вроде бы не было. Шофэр выскочил из авто, открыл капот, из которого тут же повалил пар. Самобеглая техника пока еще была не на высоте и часто отказывала, поэтому хороший водитель обязан был быть и механиком. Авдей Лошкарев, сумевший подняться из самого, что ни есть рабочего сословия, как раз был мастером на все руки.

— Пять минут, всё сделаю, ваше высокоблагородие! — обратился он к ротмистру, который тоже вышел из машины и настороженно оглядывался по сторонам. Какие-то мальчишки, увидев военных, прыснули по сторонам и растворились в кривых улочках. Ротмистр подошел поближе — на стене лавки было краской корявыми буквами выедено «Хлѣба!». На самой лавке висел листок с чуть более длинной надписью. «Хлѣба нетъ». Какой-то умник добавил на этой же записке карандашом «и не будетъ». Сука!

— Павел Рафаилович! Что это тут? — внезапно рядом с ротмистром оказался великий князь и почти регент, Михаил. Как он выбрался из авто Бермондт-Авалов не заметил, увлекся…

— Да вот, чернь, ваше императорское высочество… Хлеба хотят… Говорят, были беспорядки… Им только повод дай бунтовать.

— А что, хлеба нет совсем? — ротмистр заметил мужичка в тулупе. Который, сжимая в руках страшного вида берданку, старался слиться со стеной. — Кто таков будешь? Отвечай!

— Так это… Михеич я, сторож в лавке купца Затолочкина. Только лавка закрыта. Хлеба трети день нет. Сначала цену купчик поднял, чтоб его крысы покусали, так народишко грозился лавку сжечь, так теперь хлеба нетути совсем. — на всякий случай, быстро выпалив свою фразу, сторож перекрестился и низко господам офицерам поклонился. Как говориться, кашу маслом не испортишь, а гнева барского лучше опасаться. А то, что перед ним баре, Михеич уловил тем самым чутьем обитателя городского дна, без которого тут не выжить.

— А что, человек, у купчика совсем на складах хлеба нет? — поинтересовался Пётр (он же Михаил, напоминаю).

— Как же, есть, не так много, как ранее, но есть. Только он, скаредная душонка удавится, но пока цену в три раза не поднимет, продавать не будет. Сейчас по всему городу хлеба днем с огнем не найтить.

И мужичок еще раз поклонился. При всех поклонах умудрился берданку не выпустить из рук.

Пётр задумавшись вытащил из кармана шинели глиняную трубку, набитую табаком и раскурил ее от спички, которую заботливо поднёс ротмистр, прикомандированный к нему в качестве адъютанта. Тут по улице раздался грохот и показалось три броневика, за которыми следовало грузовое авто с солдатами в кузове. Ощетинившееся штыками во все стороны авто напоминало злобного ежа, фыркающего и пускающего неприятные газы. Подъехав к группе кавалеристов, тут же окруживших Михаила, группа машин остановилась и из переднего броневика со скрипом и какой-то шальной улыбкой вылез чумазый генерал Келлер. Улыбаясь во все тридцать два зуба он крикнул Михаилу:

— Государь, давайте дальше с нами! Комфорта не обещаю, но до Зимнего докатим с ветерком!

Пётр с опаской смотрел на этого страшного монстра, с двумя пулеметными башенками, из которых на свет смотрели жала «Максимов». Пётр признался себе, что ему было страшно забираться в брюхо этого стального ящика на колесах. Страшно и всё тут. Належался он в ящике за этих пару сот лет. Ему вообще в этом новом времени было не очень комфортно. Наверное, если бы не необходимость действовать, он вообще бы впал в панику. Одежда… не самая удобная, на его вкус, вообще, слишком простая, кавалерист и мундир генеральский без шитья и позолоты! Что за нищее время! Если ты генерал, то и выглядеть надо генеральским образом! Тем более, родственник императора. Генеральским образом, по мнению Петра — весь в орденах, позолоте, брильянтах. А тут такое пренебрежение мнением общества! Это он, будучи императором мог щеголять в мундире бомбардира, когда себя бомбардиром объявлял, но никак иначе. Ему — позволено, генералу нет!

Но потом Пётр понял, что так тут поступают все генералы. И только парадная форма чуть примирила его с действительностью. Михаил же был в чем-то похож на Петра, ибо был прост, да и форма выглядела слишком простой. Пётр поставил себе заметку, мол, моя кровь не водица! Впрочем, ему необходимо привыкать вести себя так, как принято сейчас, это тоже оказалось проблемой. Ибо времени на то, что на научном языке называется «адаптацией» у него не было. От слова совсем. А еще его пугала современная техника. Эти фыркающие грохочущие машинерии, особенно самобеглые повозки, которые тут называют «авто», на лошади как-то сподручнее, но невместно! Пётр любил механику, сам возился со всякими техническими делами, станки имелись в его личном пользовании, но вот такое… это было для его сознания слишком, тем не менее, надо было привыкать к нему.

— Ваше сиятельство! — обратился Пётр к графу (Брюсу) — вы изволили испачкаться! Хотите, чтобы я прибыл в Зимнего чумазого чухонца?

— Лучше так, чем рисковать в открытом авто. Слишком опасно на улицах столицы, государь! Впрочем, во дворце вы сможете переодеться и привести себя в порядок!

— Уговорил, граф, куда мне…?

— Во второй броневик, ваше императорское величество!

— Но-но граф, пока еще ничего не решено. — произнёс Пётр. И подумал, что его окружение, наверняка, заметило, что Келлер называл его раньше государем и его никто не поправил. Значит, его сопровождают верные люди. Знать бы только предел их верности…

(Остин-Путиловец, основная ударная сила будущей революции и трибуна для Ленина)

— Ваше благородие! — Лошкарёв обратился к ротмистру. — Авто готово, можно двигаться дальше. Пять минут, как и обещал!

— Следуй за последним броневиком. — отдал приказ ротмистр, глядя, как Михаил исчезает в чреве изделия Путиловского завода.

На Остине, к которому направился Михаил, белыми буквами было начертано «Ударнікъ». Распахнулась узкая дверца, в которую Михаил с трудом втиснулся. Внутри бронемашины было тесно, но тем не менее, все поместились. Невысокий чернявый пулеметчик (а в бронеходные части набирали людей невысоких и худощавых) вцепился в ручки своего смертоносного агрегата и водил им из стороны в сторону, при этом башня противно поскрипывала, чем еще больше приводила Петра в ужас. Ему захотелось выпить. Может быть, у командира «Остина» найдется что-то горячительное? Пётр захотел спросить и тут же устыдился этого. Ему ли показывать страх перед своими поданными? Нет, выпить не помешало бы, но впереди важные дела. Как еще в Зимнем сложиться, он пока что не знал, но понимал, что будет непросто! Откуда-то пришло понимание, что его родственнички, в основном, это клубок змей, готовые вцепиться друг другу в глотку. Ну что же… придется эту грядку прополоть! Он сына родного не пожалел, что ему дядья да племянники? Вот то-то и оно! Правда, там женщина, которая его матушка, вот ну как сие можно себе представить? Маменьку Пётр по-своему любил. Она смогла не только дать ему жизнь, но и старалась уберечь, в меру своего понимания, от суровой правды жизни, только если бы он ее слушал, не стал бы государем, схарчила бы его сестрица Софья! Так что к женщинам из рода Романовых особого пиетета Пётр тоже не испытывал. И всё-таки хотелось принять чарку… для храбрости…. И только чарку…