Возвращение в Петроград (СИ) - Тарханов Влад - Страница 14

Наливавший в чашку заварку Некрасов даже застыл от удивления, сглотнул слюну, после чего переспросил, не веря своим ушам:

— Александр Фёдорович, вам что-то известно? Доподлинно или только слухи?

— Голубчик, не тушуйтесь, наливайте кипяточку, я ведь знаю, вы любите погорячее. Да, кое-что удалось узнать. На Николая Кровавого, надеюсь, именно так его будут звать потомки, было совершено покушение. Вроде бы яд. Кто и по чему наущению, пока что сказать не могу. Но видели лакея из Зимнего. Который слишком быстро покинул рабочее место, и найти его не могут, хотя ищут, и не только полиция. И те, кто ищут, обязательно найдут. Но вот результаты покушения… Да, пока не ясны, Николай мог и выжить! Но больше шансов за то, что его уже нет. И это открывает перед нами весьма интересные перспективы!

(один из влиятельнейших масонов России, Николай Виссарионович Некрасов)

— Весьма неожиданно, Александр Фёдорович! Весьма!

— А не отметить ли нам это? По маленькой, Коленька, по маленькой!

Истинным волшебством на столе нарисовались две рюмки водки, что прямо со льда, да два бутерброда, а рядом с ними — сырная нарезка. На сей раз бутеры были средней толщины, но масло было как всегда — Игнат себе не изменял. И никакого сала! Настроение хозяина изменилось и сейчас лаконичный тандем сыр-масло крыл всех и всякие иные варианты.

— Помянем государя-императора! Что-то мне подсказывает, что если не сегодня, то завтра точно мы будем присутствовать при смене власти в столице.

— И что нам в этом свете предстоит? Вы же знаете, что господа Гучков и Львов с думскими соратниками собрались штурмовать Зимний своими плотными телесами?

— Ха! А вам, Николай Виссарионович, смотрю, ваше едкое чувство юмора не изменяет. А мы с вами к ним присоединимся. Вот, через пол часика и выйдем. Как раз поспеем. Вот только один нюанс!

И Керенский сделал загадочную физиономию. Увидевший такое его выражение морды лица, Некрасов тут же понял, что надо изобразить на своем облике искренний интерес с последующим ошеломленным удивлением. Началось с интереса.

— Каков же нюанс, не томите, дорогой мой Александр Фёдорович (« позёр ты наглый» — прозвучало в уме)!

— Дело в том, что гучковцы хотят потребовать от императорской семейки согласиться на ответственное пред Думой правительство. И вообще, получить монархию британского типа, где король сидит на троне, но не правит. А я же буду требовать ликвидации института монархии! Немедленного!

— Но это же… — Некрасов действительно оказался ошарашен. — А не рановато ли? — спросил он, когда чуть пришёл в себя.

— Никак нет! Сейчас и только сейчас. Если смерть Николая подтвердиться, то вот смотри, каков раскладец получается: Алексей болен гемофилией. Это факт, который хорошо всем известен, но весьма настоятельно скрывается семьей Романовых. Плевать! Дожить до совершеннолетия у него шансов нет. А Михаила можно сбрасывать со счетов — морганатический брак, плюс он не рвётся в цари, боится ответственности. Как кавалерийский командир — хорош, а как правитель ничего из себя не представляет! Так что мой ультиматум может быть и принят. Не сразу! Но вынести этот вопрос на повестку дня необходимо немедленно!

И всё было правильно и верно в рассуждениях главноуговаривающего России, господина Керенского, кроме одного: Михаил уже изменился!

[1] Надо сказать, что богатырским здоровьем Керенский не отличался, но при этом протянул до 89 лет, пережив очень многих своих политических соратников и врагов. Умер в США.

Глава двенадцатая

Оказывается, что в нашем деле главное — взять Зимний!

Глава двенадцатая

В которой оказывается, что в нашем деле главное — взять Зимний!

Петроград. Окрестности Зимнего дворца.

23 февраля 1917 года

Это не дворец, это склеп и жить здесь невозможно.

(Екатерина Великая)

Было совсем темно, когда господа депутаты собрались, наконец, прошествовать в Зимний. Делегация собралась более чем представительная, кроме руководителей Думы, и официальных глав фракций, в неё вошли самые значимые фигуры сего законодательного собрания. Время-то еще детское, но разбитые фонари и темнота на улицах не создавали ощущения безопасности, тем паче что в центре города было как-то шумновато. А шум создавали колонны автомобилей, которые в сопровождении броневиков и небольших групп кавалеристов целенаправленно куда-то двигались. Вскоре стало даже ясно, куда. Но господам делегатам, возбужденным от непонятных новостей и осознания собственной значимости на какой-то там шум, казалось, наплевать и растереть! А зря! Наконец, погрузившись в четыре представительского класса авто, делегация двинулась к резиденции царской семьи. Так-то и пешком пройти можно было, но невместно! И как в старые времена бояре даже в самую жаркую погоду щеголяли в шубах до пят да высоких горлатных шапках[1] так и эти пока не дождались достойных их задниц авто — с места не сдвинулись! Но вот машины фыркнули, завелись и неспешно покатились к Зимнему.

Вот только ждал их облом. Точнее не так, даже не облом, а баррикада, точнее, заграждение, через которое проехать авто было практически невозможно. По двум причинам: первая, это нечто вроде ежа или рогатки — скрепленные между собой жерди почти полностью перекрывали улицу, оставляя небольшой проход только для пешца. Ни на лошади, ни тем более авто тут было не проехать. А просто снести эту хлипкую преграду и покатить дальше мешал второй фактор: броневик, недвусмысленно уставившийся рыльцами пулеметов на улицу. Господа депутаты из машин вывалили и стали заинтересованно рассматривать возникшее перед ними препятствие. Рвать вперед шофэр на первом авто отказался наотрез, ибо не самоубийца.

Надо сказать, что кроме рогаток и бронеавтомобиля на улице находился и патруль: полтора десятка пехотинцев при пулемете Максима, обустраивавших огневую точку да десяток кавалеристов, которые несли службу спешившись, а коневод отвел лошадей во двор соседнего дома. Непосредственно у баррикады стоял высокий и крепко сложенный мужчина с черной густой бородой, в черкеске, папахе и с саблей на боку пояс оного колоритного персонажа украшал кинжал в когда-то дорогих, но теперь уже порядком потертых ножнах кинжал. За плечом висел кавалерийский карабин, а сам служивый смотрел на окружающий мир волком. Ахмет вообще-то считался среди своих товарищей добряком, ибо никогда не мучил своих врагов, а сразу же и без изысков лишал их жизни. Ему так и говорили: «Ты слишком добрый, Ахмет, когда-то это тебя погубит!». Но война продолжалась, наш храбрый черкес теперь резал не своих кровников, этих-то набралось три аула, а кровников своего государства. И на фронтах Мировой войны их нашлось очень даже многовато (как для одного Ахмета). Но джигит обладал еще и упорным характером и был уверен, что рано или поздно, но всех врагов вырежет, а сам останется цел. Правда жизни показывала, что он был излишне горяч — и косой шрам, уродующий лицо и делающий его выражение еще более зверским был тому свидетелем. Тогда от смерти молодого абрека отдаляло несколько сантиметров. Но повезло… Аллах ли смилостивился, конь ли удачно дернул корпусом, кто поймёт? И вот именно к этому человеку, дослужившемуся до десятника в самой Дикой дивизии, и направилась возмущенная делегация народных или, точнее, околонародных избранников.

— Солдат! Извольте приказать расчистить дорогу для наших автомобилей! — как можно более грозно потребовал Львов.

— Мы — депутаты Государственной Думы и требуем немедленно пропустить нас во дворец! — горячо поддержал председательствующего в делегации Родзянко.

На лице Ахмета и мускул не дрогнул. Он как стоял каменным истуканом, так и продолжал стоять, даже не глядя на говорящих. И тут взорвался весьма возбужденный таким неожиданным препятствием Керенский. Он разорался, выдав коротенький спич, минут на семь-восемь. И опять Ахмет на это никак не прореагировал! А что ему? Приказ он получил более чем точный: улицу перекрыть, никого не пропускать! Кроме своих командиров, конечно же.