Золотой Змей (СИ) - Добрый Владислав - Страница 42

— Сперат? — напомнил я.

— Ищу, ищу! Он где-то здесь! — зашипел он.

Заставлять долгобородов ждать невежливо. Я повернулся к Ану и пошёл навстречу — не торопясь, но и не медля.

— Вот если бы у меня была борода и хирд за спиной, — сказала Гвена, и в её голосе сквозило напряжение, — я бы тебя сейчас убила. Лучшего случая не придумать. И не помню, чтобы Ан тебя сильно любил.

Я кивнул. Я тоже сомневался, что Ан вспомнит совместный штурм города, растает от внезапно нахлынувшей ностальгии и перейдёт на мою сторону. Золото могло бы помочь, прояснить ему память, будь он человек. Для долгоборода попытка прямого подкупа будет скорее непонятной. Не то, чтобы уронит мою репутацию в их глазах, просто не факт, что они смогут быстро разобраться, как поступить. Все же долгобороды, как и Ан, плохо понимали перспективы. Золото для них часто уступало по значимости бочкам пива или стаду овец — зато их можно пощупать. Хоть бы за золото и можно купить всего этого больше. Люди могут передумать, взвесив обстоятельства, а долгобород будет тупить. Нет, чтобы подкупить долгоброда, надо спросить, что ему нужно. Лучше начать с подарков — они это любят. А если всё пойдёт не так, у меня есть демоница, надкусившая бога. Как-нибудь выкрутимся.

Глава 21

Кровь на клинке

Я остановился в тридцати шагах от хирда долгобородов, не дойдя пяти шагов до Ана. Его доспехи из пластин, каждая с со своим, тонко выполненым узором, блестели в тусклом свете утреннего солнца. Шлем, больше похожий на корону, насколько я мог понять, с гальдстафами мастера-кузнеца, венчал его голову, а за спиной шагал Хогспор с «боевой лопатой» в руках. Боевая песнь долгобородов не умолкала — куплетов в ней, похоже, было не меньше, чем в балладах караэнских работяг. Всё вместе выглядело… величественно. Ан смотрел на меня — не враждебно, но с холодной настороженностью, как кузнец, оценивающий подозрительный железный слиток.

— Ан, старый друг, — начал я, показывая ладони в жесте мира. Голос мой был громким, чтобы он услышал, но мягким, почти ласковым. Почти. Я давно привык, что несу угрозу. Мои слова, как ветер над пеплом, всегда таили намёк на опасность. Осторожно подбирая их, я продолжил: — Не думал, что увижу тебя здесь, среди знамён моих врагов. Помню, как мы плечом к плечу брали стены Ченти. Кровь текла рекой, но мы были на одной стороне. Соратниками. Я даже называл тебя другом. Что изменилось?

Ан замер, его глаза под шлемом сузились. Молчание длилось недолго — ровно столько, сколько нужно, чтобы искра вспыхнула пламенем. Затем он ударил кулаком по нагруднику, и резкий лязг металла раскатился вокруг, словно молотом ударили по рельсе.

— Люди! — рявкнул он, перекрывая гул хирда. — Все вы — подлые псы, что грызут кости клятв, пока не проголодаются! Ты смеешь говорить о Ченти, Магн? О дружбе? Где были твои слова, когда твои сородичи жгли наши шахты ради жалких крох руды? Где была твоя честь, когда гильдейцы Караэна обещали защиту, а потом бросили нас умирать от голода и продавали клинки из нашей стали нашим же врагам?

Я чуть склонил голову, не отводя взгляда. Пусть выговорится — ярость долгобородов как раскалённый металл: если не раздувать под ней огонь, она остынет. Но он замолчал. Сохраняя тлеющую ярость внутри. Берег её для боя. Плохо. Что-то прямо совсем никуда не годится. Пришлось мне заговорить снова:

— Ты прав, Ан, — сказал я без тени насмешки. — Люди лгут. Люди предают. Я видел это чаще, чем хотел бы. Но разве не ты говорил, что долгобороды выше этого? Что ваши слова высечены в камне, а наши — на песке? А теперь ты здесь, с теми, кто плюёт на твои шахты и могилы предков. Итвисы хотя бы чтили древние клятвы. Караэнцы не друзья тебе — они используют вас, как деревянный молот, что бросят в огонь, когда он треснет.

Ан шагнул вперёд, сжимая кулаки. Бицепсы вздулись так, что кольца кольчуги скрипнули. Его борода, густая и чёрная, задрожала от показного, наигранного гнева. Но глаза блестели холодной, равнодушной злобой — как острия арбалетных болтов, нацеленных мне в грудь.

— Камень? — прорычал он. — Наш камень трещит от ваших лживых языков! Вы, люди, клялись нам в дружбе век за веком, а потом торговали нашими жизнями, как скотом! Помнишь Ущелье Крови? Вы обещали припасы, а прислали ржавые клинки и гнилую похлёбку! Помнишь Скалу Песен? Вы вырезали наших старейшин за отказ делиться рудой и назвали это «справедливостью»! Мы держали слово, пока могли, Магн, но ваши клятвы — ветер в пустоте мертвых тоннелей!

Он сплюнул на землю. Хирд загудел, подхватывая ярость вождя — топот ног и лязг алебард отозвались эхом. Я молчал, растерянный. Я не понимал, о каких обидах он говорит. Скорее всего, и не знал их. Мы, люди, склонны забывать.

— Теперь мы берём то, что можем, и как только можем! — продолжал Ан, ткнув пальцем в мою сторону. — Караэнцы дали нам золото, сталь и месть. Они подлые, да, но их подлость — открытый вегвизир. А вы прячете нож за улыбкой! У толстых гильдейцев этот нож в руках. А когда ты задумал пырнуть нас, Магн? Если старые обещания ничего не стоят для вас, людей, почему мы должны гнить в верности, как дураки? Долгобороды больше не верят — мы сами кузнецы своей судьбы!

Я выслушал его, не шевелясь. Ветер трепал мой плащ, а Гвена за спиной тихо хмыкнула. Явно готовясь сказать гадость. Демоница чуяла неизбежную кровь. Я поднял руку, останавливая её. Ан был прав в одном — люди предавали их чаще, чем держали обещания. Но я видел и другое: долгобороды, сломленные гордостью, сами лезут в ловушку.

— Ан, — сказал я медленно, пробуя каждое слово на вкус, — я не виню тебя за гнев. Камень трескается, если бить его слишком долго. Но подумай: Караэнцы дали тебе золото, а что потом? Они выжмут ваши шахты, как лимон, и оставят гнить в пыли. Ты говоришь о подлости людей, но разве не подлость бросить старого друга ради новых хозяев? Мы с тобой делили хлеб под стенами Ченти. Я не забыл этого. А ты?

Ан стиснул зубы, и на миг показалось, что он выхватит кирку и ударит. Его грудь тяжело вздымалась, кулаки дрожали. А потом он сказал:

— Они отдали нам Орлиное Гнездо, Магн Итвис. Древнюю крепь наших пращуров. Теперь оно наше, как и фермы вокруг. Это дороже твоей дружбы. Дороже любой дружбы. И чести.

Последние фразы он произнёс тише, но я разобрал. В его голосе мелькнуло сомнение, и я попытался раздуть его, как угли костра, осторожно выбирая слова.

— Вот как? И там уже стоит твой гарнизон? Или в Орлином Гнезде по-прежнему сидят люди, у которых своё мнение на ваши сделки с гильдиями Караэна?

Ан замер. Так и есть. Долгобородов легко обмануть — они привыкли исполнять свои обещания. Да, они поднаторели в торговых делах, но наглая ложь застаёт их врасплох. Я развил успех:

— Я никогда не обещал вам того, что не могу дать. Караэн богат. Хотите ткань? Будет. Мясо? Легко. Хотите, каждую неделю десяток телег с хлебом…

Ан перестал слушать. Он демонстративно отвернулся, глядя на хирд — крайняя степень неуважения. Так он не увидит знаков руками, что по обычаю долгобородов сопровождают их речь. Оскорбление, как зажать уши. Я замолчал. Ан повернулся обратно, шагнул ближе и произнёс почти шёпотом, но с горечью:

— Хлеб? Ваш хлеб гниёт, Магн, как ваши слова. Ты можешь быть лучше других, но ты — человек. А люди всегда выбирают себя. Мы устали ждать, пока вы вспомните о нас. Теперь мы берём своё — и пусть камень рухнет на нас всех, если так суждено.

Он махнул рукой, и хирд загудел громче, готовясь к бою. Разговор был окончен. Я отступил к Коровке, чувствуя, как тяжесть его слов оседает в груди.

— Я бросаю тебе вызов, Ан, что ведёт Инсубров! — крикнул я так, чтобы услышали бородатые бойцы. Ближайшие ряды притихли. Приятно знать чужие обычаи. Долгобороды любят решать конфликты поединком. И они верны слову…

— Я отвергаю вызов, — ровно ответил Ан, сбрасывая мой козырь, легко, как крошки с рукава. Хирд загудел одобрительно. Я не удержал лицо — увидев моё удивление, Ан улыбнулся в бороду. — Мы куём будущее наших детей, человек. В таких вещах нет места гордыне. Кто знает, вдруг ты выстоишь против моего бойца? Или выставишь не хуже?