Прима (СИ) - Сью Ники - Страница 3

– Ваша комната, – сообщает Агриппина Павловна, и не дожидаясь моего ответа, удаляется. Я оглядываюсь, теперь уже не скрывая эмоций, открываю рот и дышу полной грудью, переполненную восхищением.

Подхожу к кровати, касаюсь рукой подушки. Моя. Собственная. Затем дотрагиваюсь до светильника и вся сжимаюсь от восторга. Нет, он обычный, ничего особенного, просто он тоже мой. Личный. Мечта, наконец-то, превратилась в реальность.

Все еще на носочках я подхожу к шкафу, он большой, по моим меркам даже огромный, распахиваю дверцы и тихонько ахаю – сколько одежды. Моя приемная мать запретила брать с собой вещи, с другой стороны, тут такой ассортимент, что грех жаловаться. Я аккуратно снимают одну вешалку за другой, поражаясь, как здорово придумано, что они висят на высоте моего роста. Там и свитера, и разные блузы, юбки, прямые брюки. Невероятно! А на нижней полке стоят туфли и балетки.

Выбрав майку и плиссированную юбку, я спешу переодеться и отправиться на поиски своей родительницы. Мне все кажется, что она ждет меня, нашей встречи, также сильно, как и я.

Прикрыв дверь, оказываюсь в светлом коридоре. Он совсем не похож на коридор приюта, слишком чистый, и стены вон какие красивые, цвета слоновой кости. Спускаюсь на первый этаж, а там никого, даже этой Агриппины. И уж как так получилось, что я забрела во двор с фонтаном – непонятно. Хотя лучше бы осталась сидеть в своей комнате, потому что увидеть, как под струями воды стоит мальчишка, вероятно, мой ровесник, удовольствие не из веселых. Он не плескается, не улыбается, просто стоит там в центре, с закрытыми глазами, и позволяет каплям воды охлаждать его тело.

– Эй, ты чего там делаешь? – спрашиваю я, подходя ближе. А он не отвечает, даже не шевелиться. Белая майка прилипла к худощавому телу.

– Ты в порядке? – снова задаю вопрос. А когда не получаю ответа, решаю зачем-то залезть в этот фонтан, подойти к мальчишке и дотронуться до его лица.

Останавливаюсь напротив него, смотрю на густые ресницы и красивый изгиб губ. У него очерченные острые скулы и прямой нос, черты лица кажутся настолько идеальными, словно передо мной не мальчик, а сотворенный художником портрет. Только волосы кофейного цвета выбиваются из этого образа, они хаотично разбросаны по его макушке и явно неприятно липнут к лицу.

“Красивый”, – мысль-вспышка врывается в мое детское сознание.

Я привстаю на носочки, мальчик немного выше, и только планирую коснуться его щек, как незнакомец резко бьет тыльной стороной ладони по моей руке.

– Проваливай, – он распахивает глаза и смотрит совсем не по-доброму, с нескрываемой агрессией и враждой. В желудке что-то неприятно ухает, я прикусываю губу, теряя дар речи. Моя ладонь горит от удара. Нет, я не из неженок, мне и раньше доводилось участвовать в драках, какие дети не деруться, особенно в детском доме, но сейчас отчего-то так неприятно, что накатывают слезы.

– Оглохла? – он не кричит, да ему и не надо. Так говорить, что мурашки по телу, может не каждый. Один только тон голоса чего стоит, он будто олицетворение всемирного зла. Настоящий всадник апокалипсиса.

– Или думаешь, в сказку попала?

– О, господи! – верещит за моей спиной женский голос. Кажется, он принадлежит Агриппине Павловне. – Глеб, что ты там делаешь? Заболеешь же!

Она поднимает свое темное платье, которое чуть ниже колен, скидывает туфли и лезет в фонтан. Но не за мной, а за… Глеб, верно, его зовут Глеб, и имя такое острое, как взгляд этого мальчишки – под стать. Смотрительница пытается вытащить Глеба, он не сопротивляется, молча выполняет ее просьбу, но перед этим успевает задеть меня плечом. Специально. Я чудом не падаю, и вдруг задаюсь вопросом: а если бы упала, кто-нибудь бы подал мне руку? Помог подняться?

– Дарья, – кричит мне эта Агриппина. – Идите в дом.

Склонив голову, я тоже иду вместе с ним. Надо будет вечером спросить у мамы, кто этот ребенок и как мне стоит вести себя с ним. Уверена, это какое-то недопонимание. Мы обязательно подружимся.

И я узнаю, правда не от мамы, а от прислуги… Слышу их шушуканье на кухне. Они почему-то часто оглядываются, когда обсуждают меня.

– Не повезло малышке, – говорит одна из молодых девушек.

– Бедняжка, – качают они головой. – Даже ее сыну Глебу и то достается, а тут приемыш.

На этом их разговор заканчивается, в кухню входит смотрительница. А я удаляюсь к себе, задаваясь вопросом, зачем в доме, где есть ребенок, нужен еще один? Мы же с ним… почти погодки, разница всего в год, с их слов.

Не понимаю… Я ничего не понимаю.

Глава 03 - Даша (ис)

Спустя две недели

Меня выписывают домой с костылями. Наступать на ногу до сих пор больно, да и врач не рекомендует. Придется побыть забинтованной еще минимум неделю, а то и столько же.

Взяв костыли, я с трудом выбираюсь из такси, личный водитель, который прежде меня отвозил и привозил, теперь занимается другими делами. Мне тяжело передвигаться с костылями, приходится останавливаться, делать перерывы, затем снова двигаться дальше. Никогда не думала, что красивая тропинка от ворот до дома превратиться для меня в пытку – таксиста не пустили на территорию особняка.

“Чужакам вход закрыт” – гласят правила Анны Евгеньевны, которым я следую на протяжении уже восьми лет.

Спустя пятнадцать минут, наконец-то, оказываюсь у входных дверей. За спиной раздается рев двигателя, и я моментально вздрагиваю, напрягаясь. Спорткар Глеба. Черный. С раскосыми фарами. Он останавливается практически у лестницы, хотя автоплощадка у нас дальше, она в нижней части двора.

Глеб выходит на улицу, снимает солнцезащитные очки, крутя в пальцах связку ключей. Мой взгляд цепляется за татуировку, что покрывает тыльную сторону его ладони: несчастная роза, закованная цепями. Никогда не задавалась вопросом, что она означает и зачем он вообще ее наколол. Но теперь почему-то интересно.

– Ужасно выглядишь, Дашка, – констатирует он правду-матку.

– Ты тоже, – сухо отвечаю ему и больше не смотрю, не хочу лишний повод для разговоров. С другой стороны, даже его общение мне кажется приятнее, чем пустота больничной палаты.

– К матушке приехала? – мы равняемся, и я думаю, будь он моим настоящим братом, взял бы пакет, который я с трудом пытаюсь дотащить до своей комнаты. Но это Глеб. И смотреть, как меня размазывает судьба, ему наоборот в радость.

– Я знаю, что она в Италии.

– Бросила тебя она, – с его губ слетает усмешка, напоминающая ядовитую стрелу.

– Еще посмотрим, – грубо говорю, правда сама уже не уверена в своих суждениях. Я прекрасно знаю, что Анна Евгеньевна не дает никому вторых шансов. А тут такое…

– Если хочешь выжить в этом мире, нужно научится быть милее, в том числе и со мной, – от внезапно произнесенных слов, которые звучат слишком близко к моему уху, я вздрагиваю. Поворачиваюсь к нему и смотрю, но в моем взгляде нет привычного вызова, огня. Я устала. Я разбита. Я хочу лечь на кровать и лежать там, пока мир не станет прежнем: нога не придет в норму, мать не появится на пороге, напомнит про вес и постановку, на которую она планирует надеть новенькое платье. Я хочу снова стань нужной, хоть кому-то, хоть каким-то способом.

– Только после смерти, – больше на автомате огрызаюсь я и дергаю ручку входной двери. Глеб перегораживает мне дорогу и в очередной раз окидывает проклятым высокомерным взглядом. Сколько себя помню, он всегда смотрел на меня вот так, словно я мусор под его ногами.

– Рано собралась на тот свет, Дашка.

– А я разве говорила о своей смерти?

– Теперь мать тебя не защитит, смекаешь? – он касается пепельной пряди моих волос, растирая их между подушечками пальцев. Затем также легко убирает руку, разворачивается и заходит внутрь дома. Я тоже хочу войти, но Гордеев тянет на себя дверь, отчего та закрывается прямо перед моим носом.