Эффект Грэхема - Кеннеди Эль - Страница 3

Он дергает уголком губ.

– Тебя здесь быть не должно.

Я снимаю перчатки.

– Кто сказал?

– Правила Национальной ассоциации студенческого спорта, пункт о тренировках в межсезонье.

В ответ я ухмыляюсь.

– Пункт об официальных тренировках в межсезонье, организованных тренером команды. А я просто катаюсь в свободное время.

– Ты же знаешь, что не обязана так себя загонять, Джи.

– Ого, – насмешничаю я, – то есть ты хочешь сказать, что мне стоит играть хуже, чем позволяют способности? Ты этого хочешь?

– Нет, я хочу, чтобы у тебя остались силы на… – внезапно он осекается и усмехается. – Хотя знаешь что? Неважно. Я вечно забываю, что разговариваю с Грэхем. Ты вся в отца.

Разгоревшаяся было искра гордости слегка тухнет. Не то чтобы мне обидно, разве что капельку. Когда у тебя знаменитые родители, долго приходится находиться в их тени.

Еще только начиная играть, я знала, что меня вечно будут сравнивать с отцом. Папа – живая легенда, иначе не скажешь. Он поставил столько рекордов, что всех и не запомнишь. Он до сорока лет занимался профессиональным спортом. И даже в сорок умудрился в последнем своем сезоне всем надрать задницы. Он мог бы еще год-другой поиграть, но папа умен. Он ушел на пике карьеры. Прямо как Гретцки[3], с которым его постоянно сравнивают.

Надо что-то делать с этой детской обидой, это я понимаю. Все хотят, чтобы их сравнивали разве что с величайшими спортсменами всех времен. Может, меня просто задевают все эти женоненавистнические фразочки, которые уже сколько лет сопровождают каждый полученный комплимент.

Она и правда хорошо играла… для девчонки.

У нее впечатляющая статистика… для женщины.

Хоккеисту никто не скажет, что он просто прекрасно играет – для мужчины.

Правда в том, что мужской и женский хоккей – вещи совершенно разные. У женщин меньше возможностей продолжить играть после колледжа, профессиональную лигу меньше обозревают, а зарплаты существенно ниже. Я все понимаю: одна игра НХЛ, наверное, привлекает в сто тысяч миллиардов больше зрителей, чем все женские игры, вместе взятые. Мужчины заслуживают каждого выплаченного им цента и каждой предоставленной возможности.

Но все это значит, что я должна обратить себе на пользу любую возможность, которая дается мне как хоккеистке.

К чему я веду? Речь об Олимпиаде, конечно.

С шести лет моей целью было попасть в сборную США и выиграть олимпийское золото. И с тех пор я работаю над ее достижением.

Тренер открывает мне ворота к скамейке.

– Твой папа в этом году снова приедет гонять свой лагерь?

– Ага, где-то на этой неделе. Ему сначала надо прийти в себя. Мы только на прошлой неделе вернулись из ежегодной поездки на Тахо.

Каждый год наша семья проводит август на озере Тахо вместе с близкими друзьями и родными. Там все лето от посетителей отбоя нет.

– В этом году явилось несколько человек из бывших папиных сокомандников по «Бостону»… и, скажем так, каждое утро у нас на пристани валялось в отключке немало мужиков с похмельем, – ухмыляюсь я.

– Помоги боже несчастному озеру.

Эдли прекрасно знает, на что способны папа с его парнями. Он был помощником тренера в «Брюинз», когда отец играл за них. Вообще-то именно папа уговорил Тома Эдли возглавить женскую хоккейную программу в Брайаре.

Как бы ни желала я выбраться из отцовской тени, его имя значится прямо над входом в здание. Центр Грэхема. Благодаря его пожертвованиям программу для девушек лет десять назад полностью переработали. Новая инфраструктура, новые тренеры, новые агенты, прочесывающие старшие школы в поисках талантов. Пока папа не вдохнул в программу новую жизнь, она была бледной тенью мужской программы. По его словам, он хотел, чтобы меня ждала крепкая база, если я решу поступить в Брайар, когда стану постарше.

Если.

Ха.

Как будто я бы стала поступать куда-то еще.

– А ты что тут сегодня делаешь? – спрашиваю я тренера, пока мы идем по проходу.

– Дженсен попросил помочь ему с тренировочным лагерем.

– Вот черт, он что, сегодня стартует?

– Да, и окажи мне услугу: скажи девчонкам держать себя в руках. Это закрытая тренировка. Если Дженсен кого-нибудь из вас увидит, я буду делать вид, что не в курсе происходящего.

– Что ты имеешь в виду? Девчонки…

Но тренер уже исчезает за углом и устремляется к своему кабинету.

Ответ на вопрос я получаю, переступив порог раздевалки. Там уже сидит парочка из моей команды.

– Эй, Джи, ты останешься посмотреть на этот бардак? – ухмыляется Уитни Кормак, наша капитан, примостившись на углу скамейки.

– О да! Такое я не пропущу. Только Эдли велел держаться тише воды, а то Дженсен сорвется.

Камила Мартинес, третьекурсница, как и я, громко фыркает.

– Думаю, Дженсену будет не до того. Ему придется усмирять свирепых питбулей на льду, на трибунах он нас и не заметит.

Я вытаскиваю из шкафчика полотенце и косметичку.

– Дайте я только душ приму, а потом вас догоню.

Девчонок я оставляю в раздевалке, а сама ныряю под душ. Склонив голову под струями теплой воды, гадаю, как вообще мужская команда переживет слияние «Брайара» с «Иствудом». Это не просто колоссальный сдвиг в программе, это землетрясение, а произошло все так быстро, что никто из игроков и подготовиться не успел.

Иствуд был нашим соперником десятки лет. А в прошлом году все развалилось. Университет просто взял и закрылся. Как оказалось, наборы шли из остатков, и, в сущности, на плаву его держало только несколько спортивных программ, в том числе мужской хоккей. Всем было ясно, что, как только двери Иствуда закроются, все эти спортсмены окажутся в полной заднице. Тут-то в них и вцепился Брайар, так сказать, спас положение и отхватил себе таланты. Так что теперь «Иствуд» – часть «Брайара», и такая ситуация повлечет немало изменений.

Кампус Иствуда в Нью-Гэмпшире, чуть к северу от Бостона (на машине до него час езды), официально переименовали в кампус Иствуда при Университете «Брайар». Там по-прежнему по полной программе идут занятия, но все здания, предназначенные для занятий спортом, закрылись – им найдут другое применение.

А теперь самое важное: мужскую хоккейную команду Иствуда поглотила команда Брайара.

Теперь перед тренером Чадом Дженсеном стоит весьма незавидная задача – взять два огромных состава и сжать в один. Многие парни из обоих колледжей, которые только начали играть, лишатся места.

Не говоря уже о том, что они люто ненавидят друг друга.

Ни за что не пропущу такое представление.

Я выхожу из душа, натягиваю потертые джинсы и майку. Волосы стягиваю в хвост, на лицо наношу увлажняющий крем (из-за воздуха на катке у меня вечно сохнет кожа).

Сокомандницы уже ждут меня на трибунах. Они поступили умно и решили сесть чуть левее и чуть выше скамейки штрафников. Достаточно близко, чтобы слышать все перепалки, но достаточно незаметно, чтобы по возможности остаться вне поля зрения тренера Дженсена.

Уитни пододвигается, чтобы я могла сесть рядом с ней.

Приглушенные голоса этих детей-переростков, называющих себя мужчинами, прямо-таки разжигают любопытство.

Сидящая передо мной Камила потирает руки и смотрит на лед с нескрываемым восторгом.

– Началось!

Они выходят группами по двое – по трое. Пара второкурсников тут, несколько старшекурсников там. Все либо в черных, либо в серых тренировочных джерси. Я замечаю, что некоторые парни неловко тянут рукава, морщатся, будто им физически неприятно носить цвета «Брайара».

– Я даже немного сочувствую этим ребятам из Иствуда, – признаюсь я.

– А я вот – ни капельки, – откликается Камила, широко улыбаясь. – Благодаря им у нас будет развлечение как минимум на год.

Мой взгляд скользит по льду. Еще не все надели шлемы, и я тут же подмечаю знакомое лицо. При виде него сердце у меня начинает биться чаще.

– Кейс хорошо выглядит, – знающим тоном произносит Уитни. Это просто унизительно.