Ужасно-прекрасные лица (ЛП) - Чень Линда - Страница 42

Компьютерного класса здесь нет.

Я возвращаюсь к лестнице и снова поднимаюсь на второй этаж, совершаю ещё один обход по белым коридорам и в конце концов делаю полный круг, возвращаясь к лестнице.

Моё сердце сжимается. Я не могу его найти. Я не могу найти компьютерный класс.

Почему я не могу вспомнить, где он находится?

Хотя я знаю, что на третьем этаже есть только общие комнаты, я всё равно поднимаюсь туда и начинаю поиски заново.

С другого конца коридора приближается группа девушек, звук их смеха одновременно мелодичный и пронзительный. Я поворачиваюсь и ныряю в душевую, внезапно испугавшись их взгляда из-под ресниц и этих улыбок, обнажающих ряды совершенно белых зубов.

В душевой влажно, зеркала запотели от конденсата. Брызги из общих душевых у меня за спиной. Я прислоняюсь к раковине, хватаясь за край столешницы, и задерживаю дыхание, пока снаружи не раздаются нервирующий смех и торопливые шаги.

Я протягиваю руку, чтобы вытереть капли воды с зеркала, и смотрю на своё отражение.

"Успокойся, — говорю я себе. — Тебе нужно успокоиться".

Но чем дольше я смотрю в зеркало, тем больше начинаю замечать несоответствия в рельефе своего лица.

Я провожу пальцами по надбровной дуге. Не кажутся ли мои широко посаженные глаза немного ближе друг к другу? Я прижимаю пальцы к переносице. Кажется ли переносица немного выше, более скульптурной? Я прижимаю ладони к впадинам на щеках. Я похудела? Или моё лицо выглядит...

Другим?

Затем душ выключается, из кабинок с паром доносится весёлое жужжание. Это та песня, под которую мы танцуем — единственная песня, — и пальцы автоматически начинают отбивать ритм по столешнице раковины в ответ.

Ко мне подходит девушка, завёрнутая в полотенце. На её лицо нанесена глиняная маска, толстый слой коричневого налёта на коже, оставляющий только большие круги вокруг глаз и рта.

— Привет, Солнышко, — беспечно говорит она.

Это Алексис. Когда её лицо вот так закрыто, меня не отвлекают её черты, и я мгновенно узнаю её голос.

— Не правда ли, какой чудесный вечер? — она удовлетворённо вздыхает.

— Алексис, что с тобой случилось? Почему ты ведёшь себя по-другому?

Я не могу этого понять.

Она не отвечает, только поворачивается к зеркалу и снова начинает напевать, теребя пальцами край маски, когда начинает снимать её. Глина упрямо липнет к коже, Алексис впивается ногтями в её коричневые края и тянет. На линии волос появляется красная линия в форме полумесяца, постепенно расширяющаяся по мере того, как она стягивает маску.

— Алексис, это... — голос застревает у меня в горле.

Раздаётся тошнотворный хлюпающий звук, когда маска отрывается вместе с кожей. Постепенно её лицо сползает: брови, виски — отслаивается, как кожура перезрелого фрукта. Её лоб — обнажённый шар красной плоти, блестящий под светом ламп. Она продолжает напевать.

— Прекрати, тебе же больно! — хриплю я.

Она поворачивается ко мне, её лица наполовину нет. Её глаза — два мерцающих островка бледной кожи в кровавом море, нос почти ободран. Она улыбается своей ослепительной белозубой улыбкой:

— С тобой всё в порядке? Ты выглядишь очень усталой.

Жёлчь поднимается из желудка.

Я выбегаю из ванной, неистовым импульсом меня отбрасывает к стене на противоположной стороне коридора. Я наклоняюсь, тяжело дыша на ковре. Желудок переворачивается, а горло сжимается в агонии. Ничего не выходит. Нарастает паника, на горизонте маячит неминуемый потоп. Капли холодного пота выступают у меня на лбу; язык превращается в густую, вязкую кашицу, заполняющую рот, сердце колотится неровными толчками.

— Что с тобой, Санди? — внезапно рядом со мной оказывается какая-то другая девушка.

Глаза слезятся, затуманивая зрение.

— С тобой всё в порядке, Санди? — спрашивает она меня на ухо, её рука опускается мне на плечо.

— Не прикасайся ко мне! — кричу я, стряхивая с себя эти руки и бросаясь вперёд.

Сквозь приливные волны страха мне удаётся различить номер комнаты Юджинии в общежитии перед собой, как маяк. Её дверь не заперта. Я пробираюсь вперёд и бросаюсь внутрь.

Юджиния сидит за столом, глядя в зеркало на туалетном столике спиной ко мне.

— Юджиния, я... я только что... видела...

Я не знаю, как объяснить то, что я видела в душевой, пытаясь подобрать слова сквозь панику. Именно тогда я замечаю волосы Юджинии. Её волосы, которые всего неделю назад доходили до середины спины, теперь спускаются ниже талии. Она в белом халате, который я никогда раньше на ней не видела.

Я начинаю подходить к ней, но останавливаюсь, услышав напев. Она напевает песню — ту же самую песню. Юджиния медленно поворачивается ко мне на стуле.

У меня вырывается сдавленный всхлип. Её лицо не похоже на лицо Юджинии: глаза слишком большие, щёки слишком тонкие, улыбка слишком широкая.

— Что с тобой, Санди? — спрашивает девушка, похожая одновременно на Алексис, Ханну и Мину, голосом Юджинии.

Позади меня эту фразу повторяет множество причмокивающих ртов.

— С тобой всё в порядке, Санди?

— У тебя всё хорошо?

— У тебя усталый вид.

Когда я поворачиваюсь, у двери толпятся одинаковые улыбающиеся лица. Вытянутые белые руки тянутся вперёд. Они одеты в белые, слишком длинные одежды в пол с широкими рукавами, которые свободно свисают, подолы шуршат по босым ногам. Девушки, которых я видела раньше в коридоре, они тоже все были в белом?

— Тебе лучше прилечь, Санди, — слышится голос Юджинии. Я оборачиваюсь и вижу, что она стоит прямо передо мной, наклонив своё ужасно-прекрасное лицо. — Кажется, ты немного устала.

— Отойди от меня! — кричу я, бросаясь наружу.

Я отталкиваю и распихиваю эти руки, пока не образуется брешь. Я выбегаю из комнаты Юджинии и бегу по коридору с дверями прямо к лестнице. Инстинкт самосохранения полностью берёт верх, и я мчусь вниз по лестнице на первый этаж, чистый ужас толкает меня вперёд.

Нужно убраться подальше от них.

Нужно выбраться отсюда.

Я спускаюсь по лестнице и взбираюсь на площадку, поворачивая налево, к фасаду здания. Верхний свет выключен, и только луна освещает мне путь. Я пробегаю одну пустую комнату за другой. Поворачивая за угол, я оказываюсь в другом тёмном коридоре.

Похоже, это тот самый коридор, по которому мы только что прошли.

Это неправильно.

Я должна быть на первом этаже. Где вестибюль? Где выход?

Я разворачиваюсь на каблуках и направляюсь обратно в другом направлении, по противоположному коридору. И оказываюсь на том же перекрёстке. Как я могла сюда вернуться?

Это не первый этаж. Он не похож ни на один из предыдущих этажей.

Ты сходишь с ума, Санди.

Я обхватываю голову ладонями.

— Перестань так говорить! Я в своём уме! — кричу я в пустые коридоры.

Откуда-то из-за моей спины доносятся высокие звуки припева, как будто обдувают край бокала. Девушки. Они напевают песню. Ту самую песню.

Они идут за мной.

Я ударяюсь спиной о стену, сползаю на пол на корточки. Паника захлёстывает меня, и я бессильна перед натиском. Позвоночник выгибается, лоб прижимается к коленям, грудь сотрясается от бешеных вдохов.

Нежная ладонь ложится на мою руку, её успокаивающая тяжесть так знакома.

Я вскидываю голову. Кэнди опускается передо мной на колени.

Луна освещает её сзади, но я вижу, что её лицо по-прежнему её: стальные глаза, решительные губы, — мой якорь, моя защитница. Я тянусь к ней, отчаянными пальцами хватая её за руки, воротник рубашки, волосы — за что угодно, лишь бы не упасть с выступа.

— Дыши, — говорит Кэнди. — Дыши.

Я делаю, как она говорит, один прерывистый вдох за другим.

— Мне это всё снится? — хриплю я, когда, наконец, снова могу произносить слова. — Что происходит, Кэнди?

Кэнди обхватывает меня и поднимает на ноги.

— Пойдём, — говорит она, подталкивая меня вперёд. — Поторопись.

Ощущение возвращается к онемевшим ногам, и я заставляю себя двигаться — влево или вправо, я больше не могу сказать, я потеряла всякое ощущение пространства. Ещё один коридор, ещё один поворот, и внезапно появляется ещё одна лестница, мы вдвоём летим вниз по ступенькам по головокружительной спирали.