Последний рассвет Трои (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 43

Антенор ускорился и быстрым шагом пошел вперед, оставив меня одного, в полнейшей растерянности. Вот и поговорили. И когда же я к этому всему привыкну?

Глава 19

— Андрей Сергеевич! — староста группы, худой, взъерошенный очкарик, тряс рукой так, что она чуть было не оторвалась. — Можно вопрос?

— Спрашивай, Каширин, — обреченно вздохнул я, прекрасно зная, что он не отстанет. Как правило, его вопросы были на редкость тупыми, но он все равно лучше, чем остальные студенты, сидевшие на лекциях с полнейшим равнодушием. Они лайкали фотки в соцсетях и смотрели беззвучные ролики в Тик-Токе. На большее их не хватало. История для них — непрофильный предмет, им просто нужно сдать зачет.

— Кому и зачем понадобилось придумывать все эти мифы Древней Греции? — спросил Каширин. — Это же просто гигантский объем информации. Сначала боги, затем их дети, а затем потомки всех этих детей! Ведь ни в одной культуре такого нет. Десятки богов, сотни героев, Илиада, опять же, вместе с Одиссеей, да еще и Троянский цикл из десятков пьес про второстепенных персонажей. Для чего это все?

— Если какое-то действие кажется тебе нелогичным, Каширин, значит, ты не все понимаешь, — назидательно поднял я указательный палец, радуясь, что сегодня вопрос поступил на удивление разумный и глубокий. — Так вот, как говорил один сатирик, ныне покойный, это все из-за бабок.

Студенты, услышав знакомое слово, оторвали глаза от телефонов и посмотрели на меня с легкой заинтересованностью.

— Дело в том, — продолжил я, воодушевленный неожиданным вниманием, — что мифы не просто так передавались из уст в уста. Греция несколько столетий не имела письменности, она утеряла ее после крушения цивилизации Бронзового века. А эти легенды выполняли роль семейных преданий, потому что многие из действующих лиц этих мифов являлись официальными предками аристократических семей. Мифы изначально считали летописаниями, и знатные юноши поколения за поколениями заучивали их наизусть. Потом их стали переносить бродячие певцы-аэды, и в каждом городе появился свой вариант того или иного мифа и свой потомок Геракла от местной девчонки. У этого гражданина, кстати, насчитывается больше полусотни детей. Например, спартанский царь Леонид и Александр Македонский считались прямыми потомками Геракла, а поскольку он был сыном Зевса, то значит, и власть этих семей происходила непосредственно от богов. Практически все аристократы архаичной Греции выводили свой род от какого-либо героя мифа или аргонавта, и на этом основании претендовали на власть. Знать владела большей частью пахотных земель, и своим божественным происхождением пользовалась так же, как мы сейчас пользуемся документами из кадастровой палаты.

Юля Семакина, девочка с первого ряда, вдруг оторвалась от конспекта, который записывала аккуратным, почти каллиграфическим почерком.

— Значит, Геракл мог быть живым человеком? — изумленно спросила она.

— Вполне, — кивнул я. — Его могли просто обожествить потомки, как хетты обожествили своего правителя Телепину, шумеры — царя города Ур Гильгамеша, а римляне — Юлия Цезаря. Обычная практика в то время. Если Геракл жил на самом деле, то это случилось примерно в середине или конце тринадцатого века до новой эры. Он был потомком царей Фив и Микен, и прав на престол имел побольше, чем Атрей, отец Агамемнона. Легенды говорят, что он отвоевал Микены и отдал Атрею, чтобы тот сохранил город для его детей. Кстати, царь Микен Аттариссияс упоминается в хеттских источниках конца тринадцатого века, так что он персонаж вполне реальный.

— И Атрей, конечно же, кинул Геракла, — с понимающим видом оторвался от телефона еще один студент, имени которого я не знал. Он нечасто баловал меня своим посещением.

— Естественно, — кивнул я. — По-другому и быть не могло. Его убил племянник Эгисф, а потом, после ряда неописуемо грязных историй трон достался сыну Атрея Агамемнону, тому самому, который начал Троянскую войну. А дети Геракла, которые стали править племенем дорийцев, непрерывно нападали на Пелопоннес, пытаясь отвоевать наследие предка. У сына Геракла Гилла, внука Клеодая и правнука Аристомаха ничего не вышло. Гилл и Аристомах и вовсе погибли в этих войнах. А вот его праправнук Темен Пелопоннес завоевал-таки и стал родоначальником спартанских царей, представителя которых вы могли видеть в одном мерзком голливудском опусе.

— Триста спартанцев? — снова выступил студент с телефоном. — Я смотрел, зачетный фильмец.

— Спорно, — я даже вздрогнул от отвращения. — Темен с братьями завоевал восток Пелопоннеса в 1103 году до новой эры, прогнал внуков Агамемнона и стал царем Арголиды. Микенская цивилизация к тому времени уже рухнула, люди забыли тонкие ремесла и письменность, а международная торговля почти полностью исчезла. Потому-то города-дворцы, которые служили центрами производства товаров, были уничтожены и более не восстанавливались. Дворцовая экономика развалилась, вертикальная иерархия в обществе практически исчезла, а Греция вернулась к родоплеменному строю, лет этак на восемьсот назад. Дорийцы просто добили то, что на самом деле уже умерло. Таким образом, Темен является персонажем почти историческим, потому что известны его потомки вплоть до царя Леонида.

— То есть, все это литературное наследие нужно было только для того, чтобы обосновать права на землю? — разочарованно спросила Семакина.

— В какой-то степени, — пояснил я. — Потом оно, конечно, стало жить собственной жизнью и обрастать несуществующими подробностями. Мифы стали литературой Древней Греции, а аристократы превратились в отдельный биологический вид, который столетиями женился только на выходцах из своего круга. Они утверждали, что обладают аретэ — врожденным благородством, которое можно получить только от знатного предка. Правда, потом разорившимся аристократам понадобились деньги, и один из них, по имени Платон, стал учить, что благородство можно приобрести не только по наследству, но и путем правильного воспитания и образования. Так аристократы снова стали богатыми, беря за себя дочерей состоятельных простолюдинов, а у нас появилось целое направление философии. На пустой желудок не пофилософствуешь, знаете ли. Кстати, если кому-то вдруг интересно, Платон происходил по прямой линии от самого бога Посейдона. Вот это, я понимаю, родословная, куда там худородным Романовым!

— А у римлян тоже так было, что ли? — спросил Каширин.

— Конечно, — кивнул я. — Герой Илиады Эней, сын богини Афродиты и дарданца Анхиса, после падения Трои приплыл в Италию, а его сын Юл стал родоначальником рода Юлиев.

Студенты слушали, раскрыв рты, а я радовался. Упростил я материал, конечно, до предела, но ведь так хоть что-то в головах останется…

— Ну ты и здоров спать, Эней! — Парис толкал меня в бок, а я очумело завертел головой, не веря, что все это был сон.

Да как же так!!! Я что, опять здесь? Прошлая жизнь снилась мне часто, и я потом долго приходил в себя, пытаясь вернуться в новую реальность. Ну да, я задремал на палубе корабля, а рядом со мной сидит Парис, который состроил на своей смазливой роже самое участливое выражение.

— Приплыли! — ткнул он рукой куда-то вперед. — Смотри, Навплион!

Пятидневный переход дался Феано нелегко. Она, как и все рабы, шла босиком, а на здешних дорогах сбить ногу — плевое дело. На себе ее никто не понесет, она же не госпожа.

— Вот бы мне так! — бурчала Феано, с завистью разглядывая носилки, в которых сидела ее хозяйка. Носилки тащили четыре крепких раба, потому как царевна Электра была чуть больше воробушка. Клитемнестру, ее мать, назвать худой не повернулся бы язык, а потому царицу несли ввосьмером.

Их было немало: два десятка слуг, несколько повозок с добром, которые тащили ослы, и дюжина стражников, которые берегли всех в дороге от человека и зверя. Они ночевали в деревнях, и тогда Феано должна была забыть, что шагала целый день под палящим солнцем, и бежала ублажать свою юную госпожу. Воды принести умыться, за столом прислуживать, волосы расчесать, да еще и развлечь попутно, потому как ехать вот так целый день — скука невыносимая. Смотреть на стада коз, голых крестьян на полях и круглые лачуги под соломенной крышей забавно только первые пару часов, а потом от этого зрелища сводит скулы и хочется назад, в уютную прохладу Микенского дворца. Туда, где сквозь толстые стены не проникают жалящие лучи солнца. За эти дни Феано совершенно измучилась, ведь ко всему прочему, ей еще пришлось тащить часть поклажи на себе.