Последний рассвет Трои (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 19

Выжженная зноем степь изрезана горными хребтами. Голые серые скалы, тянущие макушки к небу, опоясаны тусклой зеленью зарослей, взбирающихся по каменистым склонам. Где-то здесь пробивается ручей, который и питает здешнюю растительность. Вот же он! Ярко-зеленая полоса впереди кричит о немыслимом богатстве, ведь там, где есть вода, есть жизнь. Вот и здесь, около мелкого ручья, что шириной в каких-то четыре шага, стоит деревушка, а ее жители поглядывают на незваных гостей без малейшей приветливости. Тысячи животных и людей выпьют воду, взобьют грязь копытами и истопчут берег, завалив его дерьмом. А крестьянам от этого никакой прибыли, одно беспокойство. Тут нет царских воинов, а стража караванов порой ведет себя хуже разбойников. Вот и сейчас несколько ушлых парней зашли по-хозяйски в деревню и вернулись оттуда с козой, которую тянули за рога. Ее хозяин получил в морду и теперь сидит в пыли, сплевывая кровь и провожая караван ненавидящим взглядом.

— Конец! Конец торговле! — продолжал причитать Хапасали.

— Простите, почтенный, — обратился к нему Тимофей. — Но почему торговле конец? Ну, подумаешь, налетели лихие люди, сожгли какой-то сарай. Ну, бывает. Чего вы так убиваетесь-то?

— Ты не понимаешь, парень! — зло посмотрел на него купец. — Торговый путь — это жила, по которой течет кровь. Перережь ее в одном месте, и самый сильный воин погибнет, неспособный больше драться. Представь, что еще два таких постоялых двора разорили? Что мы будем делать? Мы не прокормим такую ораву, если нам не продадут зерна и не пустят наших ослов к колодцам и водопоям. У нас впереди город Сангарий, на севере — царство Каласма, на юге — Хаппалу. Либо кого-то из их царей покинул разум, и они занялись разбоем, либо в стране Хатти больше нет порядка, который держался последние четыреста лет. Если это так, торговле конец! Никто не повезет товар туда, где не охраняются дороги.

— А что же тогда будем делать мы? — растерянно посмотрел на него Тимофей.

— Хороший вопрос, — кивнул купец, а на его смуглом лице появилась невеселая усмешка. — Я даже боюсь представить, чем займется такой, как ты, если у него не будет куска хлеба. Мне уже становится страшно, а я мало чего боюсь в этой жизни, парень. Я вырос на этой дороге. Я хожу по ней столько, сколько себя помню. А до меня здесь ходил мой отец, а до него — мой дед. Шайки разбойников были всегда, но еще никогда их не было так много. Каждый новый переход становится тяжелей и опасней предыдущего. Я почти год не был дома, и теперь подумываю остаться за крепостной стеной Хаттусы и сидеть там, пока все не успокоится.

— К оружию! — раздался крик откуда-то издалека. — К оружию!

— Да кто полезет на караван, в котором полторы тысячи мужиков? — удивился Тимофей, который почему-то считал, что они просто прогуляются до Хаттусы и назад.

— Сейчас увидишь, — купец показал рукой на север, где разворачивались в широкую лаву десятки конных упряжек, на которых мчали воины. — На колесницах не воюют разбойники, парень. Колесницами правят воины из знатных семей, которых учили этой науке с малых лет. Вот интересно, кто из окрестных царей сошел с ума?

— Кто здесь старший? — воин в сверкающей на солнце бронзе остановил коня прямо перед караваном, который развалился на несколько больших групп. Стража вышла вперед, опустив копья. Лучники натянули тетиву, а пращники складывали в кучки подходящие камни.

— Я старший, — вперед вышел Хапасали и с достоинством поклонился. — Мы купцы из Хаттусы, отважнейший, и идем домой. Мы чтим законы страны Хатти, и царь царей покровительствует нам.

— Царь царей? — белозубо усмехнулся воин. — Его меч стал мягким, как бабья сиська, а копье затупилось. Слово царя царей в земле Сангария не имеет больше силы. Мушки (3) и каски терзают страну Хатти, а он не может дать им отпор. Мы теперь сами защищаем свою землю, а значит, вам придется платить за проход.

— Но такого никогда не было! — возмутился купец. — Мы люди дворца! Сам лумес-эгаль, начальник складов великого царя, послал нас торговать! Не может лумес-уру, наместник провинции, взимать с нас пошлины!

— Нет больше никакого наместника, — усмехнулся воин. — Есть сиятельный Азирта, царь города Сангарий и области вокруг него. Он простер свою длань над этой дорогой. Платите!

— Мы не согласны! Надо драться! — купец нерешительно посмотрел на Гелона, но тот, одетый в бронзу, лишь отрицательно покачал головой.

— Не было такого уговора, — сказал воин. — Мы защищаем тебя от разбойников. Биться с воинами царей мы не станем. Они на своей земле, и они в своем праве.

— Вот это я нанял охрану! — выдохнул купец. — Трусы несчастные.

Он повернулся к воину и с обреченным видом спросил:

— Сколько?

— Десятая часть! — ответил воин.

— Я лучше сожгу весь товар своей рукой! — упрямо сжал зубы Хапасали. — Я дам сороковую часть!

— Попробуй! — усмехнулся в густую бороду воин. — Я зарублю тебя и заберу все.

— Хорошо, — глухим голосом ответил Хапасали. — Как скажешь. Десятая часть, благородный воин!

Отец хорошо торговался, и вместо бесполезной бабской ерунды выбил-таки в счет приданого кораблик на тридцать весел. Правда, за него доплатить придется. Договорились в следующем году еще десять коней отдать, и теперь отец смотрел на меня с немым ожиданием, как на фокусника, который пообещал вытащить кролика из шляпы. Он понятия не имеет, что с этим кораблем делать. Мы, конечно, живем около моря, но не торговцы ни разу, потому что презренное это занятие для родовитого воина. Нам положено честным трудом жить, то есть с войны и с собственной земли. Кстати, труд рабов и подневольных крестьян-арендаторов тоже честным считается, так что никакого противоречия здесь нет. Богатый рабовладелец, за свою жизнь пальцем о палец не ударивший, во всем цивилизованном мире считается уважаемым тружеником.

Самое поганое, что и я сейчас до конца не представляю, что с кораблем делать. Впрочем, пока что у меня его все равно нет, его только начали строить. Тогда-то я и буду ломать голову. Есть мысли в район Причерноморья сплавать, олово ведь оттуда идет. Вдруг удастся перехватить какой-нибудь канал сбыта. Олово — это нефть нашего времени. С оловом ты король. А еще насчет железа подумать придется. Оно очень скоро станет безальтернативным материалом. Помнится, именно поэтому «народы моря», которые познакомились с железом в Малой Азии, превратились в смертоносный таран, который сокрушил древнейшие цивилизации.

Сморщенный носик моей жены показал лучше всяких слов все, что она думает о своей новой жизни. Нищеброды мы по сравнению с троянской родней. У нас нет сотен рабов и огромного дворца. У нас есть укрепленная усадьба, поля и табун коней. И пахнет от меня большую часть времени совсем не благовониями, а именно лошадьми, основой нашей жизни.

— Ну, тут довольно неплохо, — робко сказала Креуса, когда служанки внесли сундуки с ее вещами и немногочисленные ларцы с украшениями. Третий факт о моей жене: ей свойственно некоторое чувство такта.

— Располагайся! — с царственным видом повел я рукой, позволяя обозреть хоромы квадратов в двенадцать, никак не меньше. — Это теперь твои покои.

Семь на семь шагов, стены из глиняного кирпича, высушенного на солнце до состояния камня, и крошечное окошко под кровлей, куда попадает солнечный свет. Зимой мы его затыкаем тряпками, иначе здесь околеть можно. В углу — очаг из камней, дым из которого уходит в дыру под крышей. Лежанка, сколоченная из крепких досок, накрытая тюфяком, стоит в углу. На двухспальную кровать она никак не тянет, ночевать вместе не принято. Здесь дом делится на мужскую половину и на женскую. Тут теперь женская половина.

— Здесь я прялку поставлю, — осмотрелась Креуса и показала в дальний угол. — Мой муж должен выглядеть нарядно. — Она взглянула на меня и с наивной гордостью добавила. — Мои ткани — самые плотные из всех, что ткут царские дочери. Я не какая-нибудь лентяйка, как Лисианасса и Аристодема, мой челнок не пропускает нитей! А мои узоры — самые красивые из всех! Знаешь, какое покрывало я выткала? Я тебе сейчас покажу.