Последний рассвет Трои (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 16

— Ты потомок царей! Невместно тебе торговать!

Анхис даже подавился и начал кашлять, показывая Скамии, которая стояла рядом с кувшином вина, чтобы та постучала ему по спине. Он спит с ней много лет, она родила ему сына, но ему и в голову не приходит сесть с ней за один стол. Это все, что нужно знать о жизни рабыни.

— Сам не буду торговать, — успокоил я его. — Да и не потяну я. Так, кое-какие мысли появились. Человечек один есть, думаю с ним поближе сойтись. Не все же нам в этой дыре сидеть безвылазно. Скоро, отец, такие дела начнутся, что небо с овчинку покажется.

— Красиво сейчас сказал, — одобрительно кивнул Анхис. — Небо с овчинку! Мне нравится.

Вы думаете, он испугался? Конечно же, нет, потому что только боги решают, кому и сколько суждено прожить. А если так, то зачем беспокоиться понапрасну.

1 Понятие монера — явный анахронизм, но другого термина просто нет. Аутентичные названия кораблей микенского периода нам неизвестны. Древнегреческая монера, судно с одним рядом весел, появилась через сотни лет, хотя по своей сути описываемые корабли являются именно монерами. Пример такого судна — легендарный Арго.

Глава 7

Свадьба — это худший день в жизни каждого мужика, особенно когда невесту ты еще не видел, но точно знаешь, что она очень искусна в изготовлении тканей и в вышивке. Это достоинство в дополнении к хорошему роду и крепкой заднице считается основополагающим при выборе жены для будущего сына, а потому отец смотрел на меня недоуменно, а в его глазах застыл немой вопрос: ну и какого рожна тебе еще нужно? Смотри, как я для тебя расстарался. Возразить на это мне, собственно, было нечего. Анхис свой долг исполнил так, как предписывают обычаи. Тут, в этом обществе, все подчиняется правилам, уходящим во тьму веков. И если поступок соответствует обычаям, он хорош, и наоборот. Вот, к примеру, красть чужих баб на берегу, насиловать, а потом продавать — это хорошо. Так деды и прадеды поступали, а значит, и нам не нужно от них отставать.

С нашей стороны прибыло два десятка колесниц с близкой родней и небольшой табун коней, которые и представляли из себя выкуп за невесту. Немало так-то! Пять упряжек снарядить можно. Хитер мой тесть, понимает, что мир пришел в движение, и что воевать много придется. Я почему-то думал, что жители Трои будут встречать нас цветами, выстроившись вдоль дороги, но действительность оказалась жестока к нам. На нашу торжественную процессию всем было ровным счетом наплевать. Лишь провожали долгим взглядом и отворачивались, забывая тут же. Это же не захолустный Дардан, где разговоров об этом хватило бы на год.

Тот самый зал, в котором я уже бывал, сегодня набит народом до отказа. Свадьба дочери царя, подумать только! Это я так сначала думал, но потом узнал горькую правду. Дело в том, что общее количество детей у Приама перевалило хорошо так за полсотни, поэтому сегодняшний пир на событие века не тянет никак. Просто еще один повод выпить, поесть и пообщаться с уважаемыми людьми. Телевизора здесь нет, газет нет, а новости знать нужно. А когда собеседник пьян, то ведь так он и болтает больше.

Длинный П-образный стол уставлен кувшинами с вином, блюдами с мясом и птицей, завален свежими лепешками и фруктами. Слуги в нарядных одеждах выстроились вдоль стен, и они неподвижны, словно каменные изваяния. Бронзовые светильники высотой в рост человека стоят каждые пять шагов, и все они залиты маслом и весело коптят, освещая наше пиршество. Какой-то высокой кухни здесь нет. Да, Троя богата, но это всего лишь одно из десятков княжеств, на которые разбита держава царя царей Супилулиумы. Тут не едят языки фламинго, молоки мурен, откормленных рабами, и сонь в меду. Здесь фламинго, если ему не повезло пролететь через наши места, подается отдельно, а мед отдельно. Грызунами мы брезгуем, а птичьи головы бросаем собакам и рабам вместе с языками. Вот потому-то жареная баранина и свинина, посыпанная местными травками и толченым чесноком, считается тут пищей богов. В Нижнем городе, который раскинулся у подножия царской цитадели, люди о черствой лепешке мечтают. Приглашенные набивают брюхо, а слуги, которые стоят вдоль стен, глотают набегающую слюну и грезят о том сладостном моменте, когда гости, наконец уйдут, и они смогут доесть то, что лежит на столе. В углу сидят музыканты. Они терзают нечто струнное, сделанное из панциря черепахи и воловьих жил, извлекая протяжные звуки. Рядим с ними расположились флейтисты, извлекающие звуки не менее заунывные. В отсутствие дирижера и нот все это самую малость напоминает кошачий концерт. Но мне нравится и такое. Бродячие музыканты, которые по совместительству подрабатывают мелкой торговлишкой и воровством, если подворачивается возможность, — немалая отдушина в этой жизни.

Моя невеста сидит рядом, укрытая покрывалом, под которым я, хоть убей, разглядеть ничего не мог. Размер ее основного актива, задницы, тоже оставался непонятен, потому что я видел то же самое, что и все остальные: расшитое платье в пол, плотную фату, защищающую молодую от недоброго глаза, и существенное количество ювелирных украшений на голове, шее и в ушах.

— Креуса! — шепнул я и слегка сжал тонкие ледяные пальцы. — Слышишь?

Она едва заметно качнула головой, звякнув золотом массивных серег. Слышит.

— Есть хочешь?

— Хочу, — услышал я ее шепот. — Очень! Только нельзя мне.

Так, в копилку знаний о собственной жене добавилось еще два факта. Она у меня не глухая и умеет разговаривать. Неплохо, хотя молчаливые жены ценятся здесь больше. Я отломил кусок лепешки и незаметно сунул ей в руку. Она покачала головой: нельзя. Ну, нельзя, так нельзя. Я макнул лепешку в мясной сок и с удовольствием съел. Мне обычаи страдать не предписывают.

Плотный толстяк с окладистой смоляной бородой и массивным носом встал и поднял кубок. Поверх белоснежного хитона на нем надета вторая накидка, пестрая до того, что у меня зарябило в глазах. Нечто подобное я видел когда-то бесконечно давно в аэропорту Шарль де Голль. Там как раз шла регистрация рейса в Мали. Здесь тоже безумно яркие расцветки считаются не верным признаком плебея, а красотой неимоверной. Той утонченной роскоши одеяний, что были когда-то в Минойском Крите, не осталось и в помине. Нравы стали грубее, а вкусы проще. Вот и у этого гостя на руках десяток браслетов, а на шее — золотая цепь, способная удержать разъяренного алабая. Здесь не принято скромничать, напротив, достаток выставляют напоказ, надевая его на себя. Восток же…

— … Счастья прекрасной невесте и отважному жениху! — закончил свой тост гость и преподнес в подарок шкатулку из эбенового дерева, наполненную серебряными кольцами. Однако! Впрочем, это от всего купеческого сословия подарок, не от него лично.

После этого я потерял интерес к происходящему, лишь отвечал на тосты, принимал подарки и дарил подарки в ответ, считая минуты, когда же этот день подойдет к концу.

— Вы с женой можете уйти, — наклонился ко мне отец, когда легкое хмельное оживление в зале превратилось в пьяный разгул. Царь Приам, который был трезв как стекло, не терял времени зря. Он слушал то одного гостя, то другого, то третьего, благосклонно покачивая высоченной тиарой. И на меня, и на собственную дочь ему было ровным счетом наплевать. Он решал серьезные вопросы, пока люди размякли, влив в себя по кувшину вина.

Я встал, а следом за мной встала Креуса, которая в сопровождении рабынь пошла по длинному коридору, каменные стены которого были оштукатурены известью. Тут нет росписей, да и зачем? Здесь не бывает чужих, а потому и впечатление производить не на кого. Старуха-рабыня с поклоном открывает перед нами дверь, и я зашел в покои, где проведу свою первую брачную ночь.

Рабыни зажгли лампы, которые осветили комнату, убранную гирляндами цветов. Ложе, стоявшее у стены, они накрыли расшитым покрывалом, а на столик рядом водрузили кувшин с вином и два серебряных кубка. Следом внесли несколько подносов, уставленных едой, и лишь после этого все вышли с поклонами, плотно затворив за собой резные двери.