Бойтесь своих желаний (СИ) - "Филантроп" - Страница 66

Мои агенты провоцировали пожары, взрывали дамбы, устраивали взрывы газа в жилых домах и даже детские сады и школы поливали керосином.

Логика проста.

Пусть лучше часть из них погибнет в огне, чем от лап Вельзевула. Пусть их смерть принесет пользу ангелам, а не демонам.

Так что не бойся Себастьян, без работы ты не останешься, у нас много граждан, а если нужно — женщины еще нарожают.

Впрочем, как и она…

Элизабет…

Благо мы живем в мире генетической усталости, медикаментов, дорогой медицины и хронических заболеваний…

А вот что с третьим делать — не совсем понятно…

Звягин щелкнул зажигалкой, поднося огонь к сигарете. Дым заклубился, как предсмертный вздох.

— Тимофей… Архангел с огромным потенциалом… Произнес он, составляя отчет — И с огромным гонором… Эти строки он решил не записывать, пока…

С молодыми людьми трудно иметь дела…

В подростках бурлит тестостерон и максимализм. Им кажется, что в одиночку можно изменить мир.

Героизм — не одиночный спринт.

Юноши не понимают, что великие дела творятся за кулисами, а не на афишах.

Он утверждает, что чувствует проявления зла и может отслеживать вспышки Вельзевула. Если это так, то мы сможем предотвращать теракты и пленять больше одержимых, для дальнейших опытов…

Чтобы остановить одного беса, нужно с дробовика уничтожить суставы на ногах…

Дело не очень легкое…

За окном ревел вертолёт, лопасти рубили воздух. Тимофей стоял у иллюминатора, сжимая ручку сиденья до хруста костяшек. Его глаза метались по карте города, где школа, захваченная Вельзевулом, светилась кровавой точкой.

Тимофей обернулся и спросил — А мне можно участвовать в штурме? В голосе железная уверенность в силах.

Звягин медленно поднял взгляд. — Нет. Начальство запретило. Вы слишком ценный актив и вами нельзя рисковать. Пусть сидит как музейный экспонат за стеклом.

Синие прожилки пульсировали от недовольства… — А почему тогда Себастьяну можно? Выдохнул он.

— Себастьян ныряет в паводки и ловит детей как рыбку в аквариуме. Он чувствует зов о помощи, а не призывы зла. Его ангел — профессиональный спасатель, а твой — воин. В его гуманитарных миссиях смертельной угрозы нет…

Тимофей обреченно развалился на спинке кресла…

— Если я воин, то зачем использовать меня как ищейку… Только и делаю что летаю на вертолете и тычу пальцем: «вон там зло!». А потом ваши люди стреляют…

Звягин не стал отвечать.

В этот раз Вельзевул захватил школу, вселившись в тела учеников — тех, кого годами травили одноклассники, кто прятал синяки под рукавами. Слабые. Сломленные. Идеальные топливо…

За стеклом мелькнули огни школы. Команда Звягина уже высаживалась — чёрные силуэты с автоматами, крики через громкоговоритель — Эвакуация! Ложь.

Они пришли не спасать…

— Смотри… Звягин указал на мальчишку в окне.

Тимофей присмотрелся. Ученик лет десяти, лицо искажено гримасой, руки вывернуты за спину, как у марионетки.

— Мать пьёт, отец бьёт. В нашем обществе таких большинство. Вельзевул просто протянул руку… Я понимаю, что ты хочешь спасти его, но мальчик уже мёртв. Его смерть даст нам образцы тканей…

Тимофей схватился за голову. В висках застучало недовольством Амалиэля.

— Вы хуже демона… Звягин хищно улыбнулся…

Его дедушке тоже так часто говорили…

Вертолет развернулся, унося их прочь от выстрелов. Тимофей смотрел как школа превращается в точку и думал, как выйти из неуютной ситуации…

Глава 26

Отныне я мертвец.

Некромант.

Бледный, как трупная плесень, с жидким азотом вместо крови. Демон заморозил душу насквозь и только она — моя любимая Варенька — держит меня на краю пропасти, где еще теплится что-то человеческое.

Её руки холодны, как январский ветер, но, когда я прижимаю их к щеке — чудится тепло. Наверное, мозг, разлагаясь от демонского проклятия, генерирует бредовые импульсы. — Роман, тебе следует развивать свой дар, а не играться в тихую семейную жизнь… Шепчет Пальмир, но я занят более важными делами…

— Ты такая же красивая, как в тот день, когда умерла… Бормочу я, проводя пальцем по синеватым губам. — Жаль легкие и диафрагма не шевелятся, и ты не можешь оценить мои шутки, за которые полюбила…

Раньше твой смех звенел как колокольчик, заглушая даже музыку. Теперь я включаю сообщения с её голосом и слушаю в цикле — Привет, Рома. Не забудь купить хлеб! Повторяет она, и я покупаю, кладу на стол и смотрю — как он плесневеет.

Её щеки, когда-то розовые от стыда и оргазмов, теперь серые, с дырочками от червей.

Я выковыриваю насекомых пинцетом, стараясь не повредить кожу. — Вот и чистенько… Успокаиваю себя, зная — завтра они появятся снова.

Это как вечная безнадежная игра в сапера…

— Не бойся, я всё починю. Шепчу, перешивая кривые швы на животе.

Патологоанатом, наверное, торопился в бар…

За стежком стежок — воздух стал тяжел…

Игла входит в мёртвую плоть и выдавливает гной. — Ты бы посмеялась, увидев это… Варя всегда шутила над моими кривыми руками…

— Сегодня буду стараться, как папа Карло. Повторяю слова, сказанные в первую брачную ночь. Тогда дрожал от страха — теперь от холода…

Пытаюсь подкрасить губы помадой — получается клоунский оскал. Приходится оттирать лицо бензином. — Живой, ты бы ударила за это тапком… Смеюсь в пустоту…

Вместо ответа — тишина и запах гниющих цветов, подаренных мною около трех месяцев назад…

Но в том, что ты умерла, есть свои плюсы! Живой ты переживала — что постареешь, и я тебя брошу, уйдя к молодой и красивой.

Теперь ты не испортишься и не ревнуешь…

Идеальная женщина…

Я расчесываю Варю и прядь остается на гребне… Судорожно приклеиваю её обратно жевательной резинкой…

По вечерам устраиваю ужин при свечах. Она случайно наклоняется и волосы вспыхивают, как пакля… Заливаю пламя водой из стакана, брызги попадают в главное блюдо, к которому она даже не притронулась…

— Помню, в прошлый день рождения, ты облила меня шампанским… Теперь мы квиты… Говорю, вытирая с подбородка копоть… Руки трясутся, и я нечаянно стираю пол-лица ватным диском…

Прикладываю губы к запястью в знак извинений, и оно отваливается…

Пришиваю обратно, проволокой от бутылки шампанского…

— Всё будет как прежде… Целую макушку, во рту остаётся клок волос…

Я воскресил тебя, чтобы попросить прощение…

Хриплый голос не способен на нежность…

Варина рука лежала у меня на коленях, пальцы скрючены, как корни мёртвого дерева. Если бы знал, что наша любовь продлится недолго, то любил бы тебя при жизни еще усерднее — на все триста процентов…

Душил бы в объятиях, глотал каждую слезинку, целовал твою левую грудь — где бьется сердце…

Но Варя молчала…

Её зрачки, когда-то менявшие цвет при свете лампы, теперь напоминали монеты на глазах покойника.

Мы смотрели её любимый фильм.

Я водил головой девушки по экрану как куклой.

— Помнишь, ты ревела в этом месте? Говорила, что любовь спасет мир…

Ответом стал хруст — её палец провалился в мою ладонь…

Пытался кружить в вальсе. Обнял за талию, но тело любимой гнулось, как мокрая ветошь.

Мы рухнули на пол, и её нога осталась в моих руках…

Отвинтил, как кукольную… — Извини… Зашептал, вкручивая обратно. — Раньше ты смеялась, когда я наступал тебе на ногу…

Я пробовал играть в шахматы, но её пальцы раздавливали фигуры в пыль…

Я заметил, что её единственная сохранившаяся живая часть тела — шрам на запястье…

Память о давней попытке суицида… — Ты все еще здесь, да… В этом кусочке боли…

Мог бы заплакать — заплакал…

— ЧТО Я ТАКОЕ?! Заорал в потолок, рвя на себе кожу. Клочья которой падали к Вариным ногам. — Кукла? Могильщик? Клоун, который целует труп?!