Пария (ЛП) - Райан Энтони - Страница 39

– Виарат?

Райт какое-то время содрогался на земле, выплюнул пару зубов, а потом несколько раз неровно вдохнул и смог чуть приподняться.

– Виарат?! – требовательно прокричал цепарь.

Однако Райт не обернулся к нему, а вытянул шею и посмотрел на меня. Молчаливый, поражённый ужасом человек, каким он казался всё путешествие, теперь исчез, и снова стал Райтом, которого я знал – со спокойным взглядом без тени испуга.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Пути, которыми идти… – он поперхнулся, по подбородку потекла кровь. – Судьба, которую там встретить…

Тогда цепарь дико зарычал от ярости, опустил обе руки и схватил Райта за голову. Вены на его плечах и запястьях вздулись, и он давил всё сильнее. Я видел, как многие люди умирали по-разному, но такого – ни разу. Прежде, чем всё закончилось, я зажмурился, но от влажного хруста черепа Райта, подавшегося силе цепаря, меня всего передёрнуло. Если бы в животе ещё хоть что-то оставалось, то я, несомненно, исторг бы всё.

– Ебать. – Открыв глаза, я увидел, как Тория совершенно зачарованно смотрит на зрелище за решёткой. – Такого он раньше не делал.

Я заставил себя смотреть, как цепарь тащит труп Райта в болотную траву на краю дороги. И услышал всплеск, когда он добрался до трясины. Снова появившись, цепарь остановился на обочине, мрачно взглянул на ожерелье амулетов в руке, поднял его вверх и стал разглядывать бронзовые фигурки на шнурке. Я увидел, что дольше всего его внимание задержалось на черепе ворона, но без особого интереса. Вскоре на его лице застыла презрительная усмешка, и он швырнул ожерелье в болото к убитому владельцу.

Потом протопал обратно к телеге, захлопнул дверцу, и я услышал, как он хрипло пробормотал на незнакомом языке:

– Ишличен. – Слово прозвучало как оскорбление или проклятие, и на лице цепаря сохранялось угрожающее выражение, пока он усаживался на своё обычное место в передней части телеги. К сожалению, испортившееся настроение не помешало ему снова быстро запеть свою песню. Он щёлкнул поводьями, приводя телегу в движение, и его скрипучий голос взмыл ещё выше и ещё более нестройно, чем обычно.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Прошло ещё три дня, прежде чем нам выпал шанс, явившийся в форме непрошенного подарка, от которого всё же в моей груди пышным цветом распустилась признательность.

– Он мёртв. – Тория несколько раз ткнула ногой тугое пузо Спящего Борова, вызвав самый вонючий и долгий пердёж из всех, что до сих пор исходил из этой в остальном недвижимой туши. Мы проснулись, дрожа от росы, и обнаружили, что от мясистого лица нашего спутника не поднимаются, как обычно, струйки пара. И его гороподобный живот не поднимался и не опускался. А его кожа определённо приняла трупный вид – стала бледной и пронизанной венами на оконечностях, и тёмной от застоявшейся крови около дна телеги. Впрочем, я повидал людей в подобном состоянии, которые настороженно вскакивали, когда рядом уже начинали копать им могилу.

Я натянул свои цепи, чтобы поближе взглянуть на лицо Борова – его губы обмякли и отогнулись от зубов в посмертной ухмылке, и я испытал облегчение от осознания того, что он больше никогда не сядет. Если бы голод и холод не разжигали мой отчаяние, то я наверняка уделил больше внимания смерти Райта и тому, что это говорило о нашем пленителе. Впрочем, необходимость убрать труп Борова из телеги предоставляла возможность, от которой я не собирался отказываться.

– Он мёртв! – громко повторил я заявление Тории в сторону широкой спины цепаря. Он продолжал напевать, даже не обернувшись, и телега катилась дальше.

– Эй! – я так громко перекрикивал его гул его пения, что заболело ещё не зажившее горло. – Этот хуй мёртв! Слышишь? Ты не можешь оставить нас здесь с мертвецом!

Эти слова вызвали смех у наших сопровождающих, которые ехали ближе, поскольку дорога в болотистой местности сузилась.

– По крайней мере, еды у вас теперь навалом! – крикнул один из них в ответ. Он был самым старым, и потому самым измученным из них. Набухшие вены и желтоватый цвет угловатого лица говорили о пристрастии к выпивке. По большей части солдаты равнодушно смотрели на нас с Торией, если не считать редких презрительных взглядов, но этому нравилось нападать на нас с потугами на остроумие, особенно по ночам после того, как по кругу прошлась бутылка бренди. Он весело хихикнул и хотел было выдать очередную колкость, но навеки останется неизвестным, какую жемчужину он собирался озвучить, поскольку его рот резко захлопнулся, как только цепарь остановил телегу.

Солдаты быстро подъехали к обочине, чтобы оказаться от телеги как можно дальше. Так они поступили и перед кончиной Райта, а значит, уже привыкли к методам цепаря, или пережили ужасный опыт того, что может случиться, если помешать ему.

Он слез, раскачивая скрипучую телегу, а потом пошёл назад и вставил тяжёлый ключ в замок размером с кирпич, который запирал дверцу клетки. Когда дверца открылась, я не увидел на лице цепаря почти никаких эмоций – он лишь слегка нахмурился, как человек, занятый обычной рутиной. К моему удивлению я обнаружил, что самым неприятным в нём оказалось не его лицо, а тот факт, что стихли все остатки песен. С его губ не слетало ни малейшего гула, когда он наклонился в телегу и крепко схватился за кандалы Тории.

Я ожидал какого-нибудь предупреждающего рыка или по крайней мере злобного взгляда, но цепарь лишь ловкими движениями быстро повернул ключ и снял оковы. Отступив назад с кандалами в руке, он жестом указал Тории выбираться, что она и сделала с некоторыми трудностями, стиснув зубы от напряжения, поскольку тело отвыкло двигаться. Едва её ноги коснулись земли, как каэрит положил ей руку на плечо, заставив опуститься на колени. Он нагнулся, и я потерял их из вида, услышав лязг цепей, которые продевали через спицы колеса.

Выпрямившись, цепарь нагнулся в телегу, чтобы снять мои кандалы. Выражение его лица при этом сменилось от невыразительной осторожности до явного, пусть и приглушённого, веселья. Я видел, как искривились его губы, когда он встретился со мной взглядом, а руки работали с доведённой до совершенства точностью, освобождая мои запястья. Моя уверенность несколько поутихла, когда я понял, что он выглядит как человек, которого веселит своя шутка.

Отступив назад, он качнул косматой головой, приглашая выйти. Всё время взаперти я пытался разрабатывать мышцы ноги и руки, сгибая и разгибая их всякий раз, когда наш пленитель отворачивался, но всё равно вылезать из клетки оказалось больно, равно как и чувствовать морозную землю под ногами, замотанными в тряпки.

Не сейчас, предупредил я себя, сгорбившись от приступов разнообразной боли и бросая краткие взгляды на окружающую местность. Которая, впрочем, выглядела всё так же – только трава, да туман, и ни дерева, ни холма в поле зрения. По крайней мере, так легче выбирать маршрут. Подожди, пока он не попытается снова надеть цепи. Сиди тихо и мирно, как побеждённый пленник, а потом быстро бодни его по носу и давай дёру.

Помимо воли я задержал взгляд на Тории, всего на миг. Она сидела на холодной земле, расставив ноги и руки так, что казалось, будто она обнимает колесо телеги, и смотрела на меня с суровой покорностью. Её вид меня немного успокоил – мы оба знали, что только один из нас сбежит из клетки, и в её взгляде я не заметил осуждения. Но всё же чувство вины за то, что оставляю её одну, оказалось сильным и неожиданным.

– Держи.

Я дёрнулся от звука голоса цепаря. Он говорил со странной интонацией, с незнакомым ритмичным акцентом. От потрясения, что он разговаривает по-альбермайнски, я не поймал ключ, который он мне бросил. Тот выскользнул из моих неловких рук и упал в колею на дорогу, и мне пришлось сгибать протестующую спину, чтобы поднять его. Подняв глаза, я увидел, что каэрит указывает пальцем на труп Спящего Борова.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

– Ты не хочешь с ним ехать, – сказал цепарь со своим странным акцентом, тщательно выговаривая слова, как человек, не рождённый в этом языке. – Ты его и вытаскивай.