Лимеренция (ЛП) - Долорес Х. К. - Страница 77

— Даже если я попытаюсь вырвать твое? — Беззащитная и распластавшаяся под ним, наверное, это не самый умный вопрос, но что-то во мне внезапно умирает от желания узнать. Насколько снисходителен он был бы ко мне, прежде чем меня постигла бы та же участь, что и Микки? Или кого-нибудь еще, кто бросил бы ему вызов?

Он смотрит на меня сверху вниз, дымчатые глаза горят такой страстью, какой я никогда не видела.

— Моя жизнь уже принадлежит тебе, дорогая, — клянется он. — Так же, как твоя — мне.

Я чувствую, как тяжесть его слов оседает у меня в груди, укореняясь между легкими и сердцем, и желание прикоснуться к нему возрастает в десять раз.

Я тянусь к его свитеру, и он сразу все понимает, сбрасывая материал и обнажая гладкую, загорелую кожу, которая скрывалась под толстым кашемиром.

— Я хочу нарисовать тебя… — это первые слова, слетающие с моих губ, что, вероятно, не очень-то и грязно, но я ничего не могу с собой поделать.

Он прекрасен.

Слишком красив.

Именно такую обнаженную грудь оценил бы Да Винчи в своем стремлении к идеальной человеческой форме. Стройный и сильный, отточенный годами дисциплинированных тренировок, с элитной генетикой.

Когда я жадно обвожу каждую скульптурную выпуклость его живота, у меня руки чешутся схватить карандаш и воссоздать каждую черточку на странице. Тщательно зарисовать вены, разветвляющиеся на его предплечьях, как реки на карте.

Позже, говорю я себе.

Я могла бы часами блуждать взглядом по изгибам и впадинам его торса, но Адриан ловит мои руки — прижатые к его груди, к сердцу — и одаривает меня голодной улыбкой.

— Твоя очередь, милая.

Я почти уверена, что мое сердце застряло где-то в горле, но я подчиняюсь — или пытаюсь подчиниться. В ту секунду, когда я пытаюсь снять футболку, он останавливает меня.

— Позволь мне.

Мои глаза закрываются, когда он снимает ткань с моей головы.

Что, если ему не понравится то, что он увидит?

Что, если его любопытство начинается и заканчивается на этом?

В конце концов, было более чем установлено, что Адриан не обычный восемнадцатилетний парень. Если он может пожать плечами на зад и сиськи Милли Роджер, кто скажет, что мои вызовут у него интерес?

Раздается резкий вдох, и я приоткрываю один глаз.

Адриан замолкает, не сводя глаз с моей обнаженной груди.

Я сглатываю, готовясь к разочарованию.

— Ничего страшного, если они тебе не нравятся, — говорю я. — Это для тебя в новинку, так что если…

— Я думаю, ты, возможно, самое красивое создание, которое я когда-либо видел в своей жизни, — бормочет он, и я слышу это в его голосе — чувство удивления. Как будто кто-то впервые открывает для себя электричество, или Диетическую колу, или шоколадный торт, или что-то в равной степени меняющее жизнь.

А потом он начинает прикасаться ко мне.

Сначала он осторожен, почти экспериментально разминая плоть, но когда его большой палец касается моего соска, по мне пробегает неожиданно приятное ощущение — и я ахаю.

Он делает паузу.

Он улыбается.

А затем он подправляет другой.

Это почти несправедливо, насколько он неестественно быстро учится. Нет никаких настоящих колебаний, никакой неловкой возни, которую можно обнаружить, и за считанные мгновения он понял, как преодолеть грань между приятной чувствительностью и дискомфортом.

Он перекатывает мои соски между своими ловкими пальцами, посмеиваясь, когда это движение вызывает еще один тихий стон.

— Ты издаешь самые сладкие звуки, милая. — Его голос становится низким, почти серьезным. — Теперь я хочу посмотреть, какие еще звуки ты можешь издавать.

Я не готова к тому, что он снова воспользуется своим ртом.

Он проводит цепочку долгих поцелуев вниз по моему горлу, мимо грудины и правой…

О.

Это приятное чувство.

Я не уверена, какое ощущение должно привлечь мое внимание. Его рот на одном соске, или его пальцы на другом, или…

Ждет?

Что он делает другой рукой?

Я была слишком отвлечена тем, что он делал выше моей талии, чтобы понять, что он делал ниже нее.

Расстегивал свои джинсы.

Нервная энергия пульсирует в моих венах, предвкушение того, что должно произойти, наконец-то овладевает мной.

— Адриан, — говорю я, хотя и не уверена, что я хочу сказать.

Пожалуйста, не останавливайся?

Пожалуйста, не губи меня.?

Что бы это ни было, оно не выходит у меня из горла.

Он отстраняется, его глаза такие темные, какими я их никогда не видела.

— Подними, — командует он, и я повинуюсь, приподнимая бедра, чтобы он мог стянуть с меня джинсы и обнажить детские голубые хлопчатобумажные трусики под ними.

Конечно, сегодня из всех дней я выбираю именно эти.

Не те кружевные черные, на которые я потратилась год назад. Не те прозрачные красные туфли, которые мама купила мне в качестве шутливого подарка, когда мне было пятнадцать, которые я засунула в дальний угол шкафа и тут же постаралась забыть.

Но эти — обычный хлопок, никакой сексуальной привлекательности.

Когда все это закончится, может быть, мне стоит вставить их в рамку.

Эти трусики сегодня многое повидали.

Сначала покушение на убийство, а теперь потеря моей девственности.

К счастью, Адриан, кажется, слишком сосредоточен на всем, что окружает трусики, чтобы уделять им много внимания.

Он наносит еще больше поцелуев с открытым ртом вниз по впадинке моей грудины и по обоим бедрам, а затем сдвигается, ложась плашмя на живот и раздвигая мои ноги.

Его руки сжимают мои бедра.

Приходит понимание.

О Боже мой.

Он собирается…

— Знаешь, о чем я думал с той ночи танцев? — Он издает низкий, хриплый смешок, и я чувствую его дыхание на чувствительной внутренней поверхности моих бедер.

Дрожь пробирает меня.

— Что это?

— Твой вкус. — Он целует одно бедро. — Я не могу выбросить это из головы. — Поцелуй в другое бедро. — Ты знаешь, сколько раз я думал о том, чтобы найти какой-нибудь пустой класс, задрать тебе юбку и насытиться тобой? Или даже здесь, в этой комнате, когда ты рисуешь на шезлонге или пьешь кофе в постели… — Он теребит пальцами края моих трусиков и медленно — кропотливо медленно — начинает стаскивать их.

Вспышка желания пульсирует во мне.

— Почему ты этого не сделал? — Я не хочу, чтобы это прозвучало плаксиво, но это все равно звучит. Подумать только, я могла бы засунуть его голову себе между ног даже на пару часов раньше…

— Потому что… — Теперь я почти полностью сняла трусики. — Я мог бы сказать, что ты пряталась от меня.

— Я не… — Внезапно он резко шлепает меня по заднице, и я ахаю.

— Да. — Теперь в его голосе звучат жесткие нотки. Предупреждение. — Ты была напугана. Это понятно, но… — Он стягивает мои трусики до упора. — Тебе больше никогда не разрешается прятаться от меня.

Его рот так близок к моему центру.

Настолько близко, что я чувствую, как каждое слово раздувает мой…

— Ты понимаешь? — Его ногти впиваются в мои бедра. Еще одно предупреждение.

— Да, — прохрипела я. — Да, я понимаю.

Он отвечает, но не ртом, а языком.

Удовольствие прокатывается по мне, когда он проводит им по моим губам, а затем по клитору — потому что, конечно , парень, который изучает медицинские учебники, как будто это хобби для развлечения, точно знает, где находится клитор.

Я чувствую, как низкий стон вибрирует в моем естестве.

— Ты на вкус даже лучше, чем я помню, — бормочет он. — Чертовски восхитительно, милая. — Он прижимается своим языком совершенно ровно к моему клитору и лижет.

О Боже.

Он не должен быть так хорош в этом.

Я не помню, как передавала ему чит-коды к моему телу, но он, кажется, точно знает, где лизать, целовать, какое давление оказывать.

Сначала он нежен, обводя мой клитор и внешние губы легкими, как перышко, поглаживаниями, которые посылают удивительно сильные волны удовольствия, пробегающие с головы до ног.