Лимеренция (ЛП) - Долорес Х. К. - Страница 44

Флористы проходят мимо первого ряда.

Так же, как и второго.

И третьего.

Они проходят весь путь до конца, останавливаясь, не доходя до моего места.

Я подтягиваю колени к груди, оставляя проход свободным.

— Извините, вам нужно пройти? — Первый флорист в очереди ничего не говорит и не пытается пройти мимо меня. Она просто перекладывает букет и выжидающе смотрит на меня, как будто я тот, кто должен знать, что здесь происходит.

— Поппи.

Я поворачиваюсь, мой желудок проваливается до самых половиц, когда я сталкиваюсь лицом к лицу с ухмыляющимся Адрианом. Мой взгляд мечется между ним и вереницей флористов, буксирующих садовые розы. В комнате повисает мертвая тишина, когда я спрашиваю:

— Что происходит?

Ухмылка Адриана становится еще шире.

— Я хочу пригласить тебя на бал в честь Святого Бенедикта. Ты пойдешь со мной, Поппи?

Что за черт?

Второй раз за это утро я жду, что зал разразится хриплым смехом, когда кто-нибудь скажет, что это розыгрыш, придуманный за мой счет.

Но стоит мне оглядеть комнату, и я вижу, что никто не смеется. Большинство из них смотрят на нас — на меня — с чувством, с которым я хорошо познакомилась в Лайонсвуде: жгучей завистью.

И они завидуют мне.

Хорошо, — моя первая мысль, когда мой взгляд перебегает с одного голодного лица на другое. Я становлюсь выше. Теперь ты знаешь, каково это.

Пока мой взгляд не останавливается на Фрэдди, чье опустошение отрезвляет.

Я поворачиваюсь к Адриану и бормочу:

— Какого хрена ты делаешь? — Флористы все еще стоят там с охапками роз и ждут.

Все ждут.

Адриан подходит ближе и берет мою руку в свою, его пожатие обманчиво нежное.

— Потому что я вижу тебя сейчас, — выдыхает он так тихо, что я знаю, что я единственная, кто слышит. — Так что скажи ”да", или я устрою такую сцену, что вся эта комната будет умолять о твоем исключении еще до конца дня.

Я в ужасе смотрю на него снизу вверх.

Он весь расплывается в улыбке, но его глаза говорят мне, что он верит каждому слову.

Поэтому я говорю "да".

***

Как только подготовка к поступлению в колледж заканчивается, я тащу Адриана в ближайший пустой класс и шиплю:

— Хорошо. Серьезно. Что, черт возьми, это было?

И для человека, который только что принудил меня к свиданию с помощью тщательно продуманной публичной демонстрации, он выглядит совершенно беззаботным, когда прислоняется к одному из громоздких деревянных столов, засунув руки в карманы.

Более чем беззаботный, он выглядит самодовольным. Победоносным. Торжествующий.

— Ну, если тебе нужно, чтобы я произнес это по буквам… — Его ухмылка становится шире, и я думаю, что, возможно, действительно ненавижу его. — Это было приглашение на бал в честь Святого Бенедикта.

Я никогда не была особенно склонна к физическому насилию, но у меня возникает внезапное желание врезать кулаком в его острый подбородок и посмотреть, сотрет ли это ухмылку с его лица.

Боясь, что этот импульс может взять надо мной верх, я опускаю взгляд на деревянную доску и делаю несколько глубоких вдохов.

— Да, эту часть я поняла. Почему?

Мне не нужно смотреть на него, чтобы знать, что он пожимает плечами.

— Потому что я хочу пригласить тебя на танцы.

— В качестве одолжения, — поправляю я. — Что ты очень ясно дал понять сегодня утром, и точно так же, как я дала понять, что не нуждаюсь в твоих одолжениях. Так что не совсем уверена, как мы перешли от этого к тому, что только что произошло в классе.

Он не отвечает, и когда я снова встречаюсь с ним взглядом, его лицо удручающе непроницаемо.

Я потираю переносицу. Еще один глубокий вдох.

— Боже, ты иногда так разочаровываешь.

— Это забавно. Я мог бы сказать то же самое о тебе. — Звук его смешка, низкого и насыщенного, как расплавленный шоколад, отрывает мой взгляд от пола.

Потому что он смотрит на меня.

Ну, смотреть — неподходящее слово для того, что он делает. Он пялится на меня, и делает это точно так же, как половина команды по лакроссу пялится на голые ноги Софи на высоких каблуках — с совершенно бесстыдным очарованием.

Нет никакой утонченности, когда он впитывает меня, его взгляд задерживается на моих бедрах, изгибе бедер, выпуклости груди — а затем прямо на румянце, который начинает подниматься вверх по моей шее.

Я понятия не имею, что такого сделала, чтобы заслужить такой взгляд, но я внезапно чувствую себя совершенно обнаженной.

— Адриан? — Его имя звучит так же неуверенно, как и ощущается в этот момент.

Он моргает, как будто вспоминая, что мы должны вести беседу, и выражение его лица проясняется.

— Ты была права.

— Права в чем? — Я прочищаю горло, щеки все еще горят. Я вступила в этот разговор разгоряченная, и ему удалось вывести меня из себя всего лишь взглядом.

Он отталкивается от стола и подходит ко мне.

— Что я не очень хорошо тебя разглядел.

— И что именно, по-твоему, ты видишь? — Спрашиваю я, скептицизм сочится из моего тона. Что бы это ни было, это не дружеская поддержка. Или способность не лезть не в свое дело.

Я не ожидаю, что он сократит дистанцию, оставив между нами не более фута пространства для дыхания.

— Я понимаю, как это должно быть, — бормочет он, глядя на меня сверху вниз, как на уравнение, которое он наконец решил. — Я чувствую странные вещи. Ты заставляешь меня испытывать странные чувства.

Я выгибаю бровь.

— Думаю, тебе нужно пояснить.

— Знаешь, я собирался убить тебя, — говорит он, — В ту ночь, когда я пригласил тебя на свою вечеринку и застал, когда ты читала дневник Микки, я подумал, что мне нужно будет убить тебя. Ты уже доказала, что являешься головной болью, и как только ты нашла доказательство, я не хотел, чтобы с тобой было сложно.

Осознание этого меня не пугает. Нет ничего такого, чего бы я уже не знала, и сейчас кажется, что та ночь была целую жизнь назад.

— Но потом ты заговорила. — Уголок его рта приподнимается, взгляд смягчается. — И ты была честна. Напугана, но честна. — Его большой палец касается россыпи веснушек у меня под глазом. — Мне понравилось это сочетание в тебе. Довольно сильно. И я ничего не мог с собой поделать. Мне было интересно. Я хотел расколоть тебя. Посмотреть, что ты будешь делать дальше.

Мои глаза сужаются.

— Я помню.

— Я все ждал, когда угаснет интерес. Я все ждал, когда устану от тебя, но время, которое мы провели вместе на каникулах… — Я делаю резкий вдох, когда его взгляд скользит по россыпи веснушек на моем носу и опускается к моему рту, смысл его ясен: наша гребаная дружба опьянила его так же сильно, как и меня.

Я просто не могу поверить, что он это признает.

— Я предположил, что мой растущий интерес вызван тем, что у меня никогда раньше не было друга, — признается он. — Только сегодня утром я понял, что совершенно неправильно истолковал нашу ситуацию.

Мой лоб морщится.

— Что ты имеешь в виду?

— Это была та жалкая демонстрация в твоем шкафчике. — Его лицо внезапно темнеет, каждая капля мягкости исчезает. — Ты вытащила эту жалкую маленькую розочку, и на твоем лице было такое ошеломленное возбуждение. Для него. Для кого-то другого.

У меня перехватывает дыхание.

— Адриан…

У него сводит челюсть.

— Это было чертовски отвратительно.

Мое сердце трепещет от такого количества сарказма в его голосе, но я не произношу ни слова. Я не знаю, что сказать.

— И я признаю, — продолжает он. — Я все еще не понял. Я не мог понять, почему был так зол. И что не мог смириться с мыслью, что ты будешь где-то рядом с Фрэдди Руком. — Его челюсть расслабляется. — А потом мы поговорили перед вторым уроком. И я понял, что ты была права. Я не видел тебя очень отчетливо, но теперь вижу. Я вижу вас — нас — такими, какие мы есть.