Охота на "Черный аист" (СИ) - Март Артём - Страница 32

Как говорили потом его тогдашние сослуживцы из «Каскада», восстановился он не до конца. А в бой постоянно ходил. Долг, как никак.

Пуля, что получил он весной восемьдесят первого, сыграла для Вадима роковую роль. Не убила его весной, но поспособствовала тому, что погиб он гораздо позже, в декабре. Старая рана подвела в самый ответственный момент.

Только сейчас я стал понимать, что, скорее всего, ранили его при выполнении какой-то боевой задаче на границе, здесь, на Шамабаде.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Скорее всего, связана эта задача была с Черными аистами. А еще, как подсказывала мне интуиция, с пропажей советского разведчика.

«Неужели, то, что случилось с Вадимом на Шамабаде, в дальнейшем повлекло его смерть?» — Думалось мне сейчас.

Из размышлений меня вырвал голос Вити Мартынова:

— Саш?

Я проморгался, разгоняя мысли, в которые ушел прямо-таки с головой. Заметил, что почти не притронулся к борщу, а только в очередной раз перемешал его ложкой.

— Что? — Спросил я, словно бы проснувшись ото сна.

— Ты че это? Нас не слушал, что ли? — Улыбнулся Малюга.

— Да думал, небось, о своей девчонке-геологичке, — рассмеялся Семипалов.

— Что такое? — Спросил я у Мартынова.

Старший сержант уставился на меня несколько удивленно.

— Я говорю, а ты что думаешь по всему этому поводу? Кто к нам на Шамабад приехал? Мысли есть?

— А чего гадать-то? — Тут же сориентировался я. — Таран же сказал, что все расскажет. Значит, расскажет.

Внезапно размерянный гул голосов пограничников, стоявший в столовой, стих. Все потому, что в дверях появились они.

Вновь прибывшая шестерка мужчин, в сопровождении Рюмниша, вошла в столовую, замерла на входе.

— Приятного аппетита, — сказал всем их старший, не нарушив устоявшийся обычай.

Несколько мгновений тут стояла тишина. Взгляды «шамабадцев» были прикованы к «каскадовцам». А потом снова зазвенели ложки и чашки. Зазвучали звонкие солдатские голоса. Все продолжили есть.

Каскадовцы прошли в столовую и заняли два столика справа, поближе к стене. Один из них пошел к Гие, осведомиться, где взять еды.

— Селихов? — подошел вдруг к нашему столу Рюмшин.

— Я, — отозвался я.

— Обед закончил?

— Никак нет, — сказал я, слегка разведя лежащие на столе руки и намекая на свою почти полную тарелку борща.

— Ну ничего, — улыбнулся Рюмшин, — успеешь. За мной Селихов. Нам с Шариповым скоро уезжать, а к тебе есть дело.

Когда мы вышли на сходни здания заставы, Рюмшин потянулся. Закурил. По-хозяйски осмотрел двор.

— Видал, как парни быстро заставу восстанавливают? — с улыбкой сказал он, — еще неделька, и будто бы боя тут и не было. Красота. Порядок.

— Товарищ капитан, — начал я, — разрешите спросить, что вы хотели? У меня еще дела. Сегодня начальник распорядился продолжить курилку. Времени у меня не так и много.

Рюмшин затянулся, выдохнул струйку сигаретного дыма. По запаху я понял, что курил он, скорее всего, табак-самосад.

— Да я у тебя разъяснить кое-что хотел. По тому делу вчерашнему. Ну, когда танкистик один вас с Уткиным чуть не застрелил.

— Я так понимаю, это не допрос, — не спросил, а утвердил я суховатым тоном.

— Не допрос. Так, в частном порядке. Но допрос еще впереди, Селихов. Пока нам надо с этими, залетными разобраться, — Рюмшин кивнул назад, имея в виду приехавших на Шамабад солдат.

— В таком случае я хотел бы закончить обед, товарищ капитан. Бывайте.

С этими словами я направился было обратно в здание заставы, но Рюмшин поспешил мне ответить:

— А мы все знаем, Саша. Мы твоего танкиста допросили. Он как миленький во всем сознался. И в том, какой между вами был конфликт. И в том, что за тобой имеются кое-какие грязные делишки. Так что ты лучше давай по-честному отвечай. Без всяких кручений хвостом. Сознаешься, и тогда с тобой поступят по справедливому.

Я даже замер на месте. Заявление, что выдал сейчас Рюмшин, показалось мне таким абсурдным, что неприятная ухмылочка появилась у меня на губах.

— Ты че улыбаешься, словно нажравшийся сметаны кот? — Посерьезнел особист.

— Потому что вы говорите какие-то глупости.

Рюмшин сузил глаза.

— Это я-то? Офицер особого отдела и глупости говорю? Ты не ерзай давай. Расскажи мне все честно и прямо. Тогда вина твоя будет не такой тяжкой. Чистосердечное, как никак.

Я вздохнул. Особист правда нес какую-то чепуху. В этот момент Рюмшин, признаться, даже несколько упал в моих глазах.

Если после случая с гранатой, где он смело готов был принять свою судьбу, я даже зауважал Капитана, то сейчас, уважение это испарилось вмиг.

Неужели Рюмшин был достаточно глуп, что решил, будто я куплюсь на такой дурацкий трюк? Решил, что ему достаточно будет сказать, что танкист в чем-то меня уличил, и оттого я должен буду выдать ему все как на духу? А выдавать, к слову, было-то и нечего.

Речь, как я понимаю, шла именно о тех подозрениях, которые мучили Шарипова. Сомнений относительно меня, и того, почему же у меня так лихо получается продвигаться по службе и неплохо показывать себя в боевой обстановке. Относительно того, откуда я такой взялся.

Вот и Рюмшин решил внести свою лепту в расследование товарища Шарипова. Да только сделал он это крайне неумело. Ну или, как минимум небрежно.

Рюмшин решил, что классическая разводка а-ля «твой подельник во всем признался» сработает и на меня. Ну ничему его жизнь не учит.

В общем, «наезд» особиста ничего, кроме смеха вызвать у меня и не мог. Смех пришлось, хотя бы ради приличия, но все же сдерживать.

— Раз так, каковы ваши обвинения? В чем вы меня пытаетесь уличить? — Спросил я, буднично пожав плечами.

Особист вздохнул.

— Саша, ну как ты не поймешь? Я ж тебе добра желаю. Я ж помню твои заслуги. Ты боец первоклассный. Если б кто другой на твоем месте был, такого бы разговора между нами и не состоялось бы. Я б просто распорядился задержать и точка. А так даю тебе шанс на чистосердечное признание. Отпираться тебе все равно не резон. Так что, я слушаю.

— И в чем же старший сержант Симонов признался? В чем уличил меня?

Надменный и уверенный тон капитана вызвал у меня резкое желание над ним поиздеваться. Каюсь, в этот раз воля моя дала слабину, и я покорился такому своему желанию.

— Селихов, я ведь могу и передумать, — изобразил раздражительность Рюмшин, — нет разницы: расскажешь ты правду сейчас или потом, в ходе следствия. Бумажечка с показаниями Симонова у меня на столе лежит. Лежит и чувствует себя прекрасно. Прямо сейчас, я, можно сказать, тебе одолжение делаю. Доброе дело. Даю шанс смягчить себе наказание.

Я вздохнул.

— Если вы хотите в чем-то меня обвинить, товарищ капитан, то обвиняйте. Устраивайте допрос, берите с меня объяснительную. В общем, все как полагается. Но если вы считаете, что можете меня просто запугать, то ошибаетесь. Вы ждете от меня какого-то признания, но признаваться мне не в чем. Потому при всем к вам уважении, выглядите вы сейчас крайне глупо.

Рюмшин рассмеялся.

— Ты, Саша, как всегда в своем репертуаре. Ну знаешь, что? Я уже начинаю привыкать к такому твоему… Хм-хм… вопиюще неуважительному тону.

— Говорите прямо и по делу. И «вопиюще неуважительного тона» от меня не услышите. Но думается мне, по делу сказать вы ничего не можете. Потому, уж извините. Чем богаты.

Рюмшин помрачнел. Внимательно заглянул мне в глаза. Несколько мгновений мы не отводили друг от друга взглядов. Наконец, особист снова изменился в лице: он разулыбался, сделал притворно добродушные глаза.

— А ты — кремень. В очередной раз убедился я, что кремень, — сдался Рюмшин. — Да ты не боись, Сашка! Шутка это была! Шутка и все! Понимаешь ли, очень меня впечатлила твоя выдержка тогда, у Волчьего камня. Ну, во всей этой истории с гранатами. Вот я и решил тебя разыграть. Посмотреть, как ты себя поведешь, если попробовать тебя совсем легонько прижать.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Ответом особисту была моя ухмылка. Я понимал, что Рюмшин бесстыдно врет. Я был уверен, что капитан особого отдела действительно пытался взять меня «на понт», но быстро понял, что сделать этого у него не выйдет. Не на того напал этот Рюмшин.