Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата - Страница 47

— Конечно, не можешь, — она улыбнулась ему — юная девочка с пшеничным волосами и глазами цвета неба. И Даня обреченно почувствовал, как внутри него просыпается нечто ужасное, он живо вообразил себе красавицу тьерру в белой сорочке, которая вырастает посреди поля перед усталым землепашцем и тянет того вниз, к теплой земле.

Ох, нет-нет-нет-нет. Нельзя про такое и думать!

Той тьерры давно уже нет, а если и есть, то прошлое смыло дождями и иссушило солнцем, замело метелями и развеяло ветром. Даня просто сходит с ума от всего сразу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Надежно взяв Полю за руку, он нацепил широкую улыбку и отправился к людям в очереди. Что же, посмотрим, что новый день ему преподнесет.

Освободились они только после обеда и потратили еще полтора часа на поиски Потапыча, который загулял где-то в сапожном квартале. Расспросы завели их на задворки скорняцкой мастерской, где бродяга-поджигатель ловко орудовал шилом, насвистывая и пошивая обувку.

— А, новобрачные, — приветствовал он их весело. — Пришли бросить меня здесь, как пса приблудного?

— Эм, — оторопел Даня. — А на ГЭС ты с нами не поедешь?

— Надоели вы мне — просто сил нету, — закатил глаза Потапыч. — Три дня пить, есть и говорить тосты самому себе! Кто бы еще выдержал такое издевательство, вот скажите мне. Даже твоя балаболка от такого отвалилась бы, дружище. Да и была б охота трястись в машине неведомо ради чего. Нет, я тут начинаю новую жизнь, покиньте меня, безбожники.

— Отчего это безбожники, если мы глумились над тобой в святилище богини Дары, — хохотнул Даня, трижды обнялся с Потапычем, и они наконец потопали к машине.

Поля за рулем автомобиля — любимое Данино зрелище — сразу настроила его на лиричный лад. Поерзав на пассажирском сиденье, он потянулся к бардачку, где когда-то была любовно припрятана шоколадка.

Неброский конверт без адресата плавно выскользнул ему в руки.

Письмо от княжны Кати.

Даня замер в неудобной позе, не решаясь положить его обратно. Рано или поздно это просто надо прочитать, не так ли?

Княжна Катя не была для него просто именем, безликим персонажем, который существовал в совершенно другом мире. Маленький Даня проревел всю ночь, узнав о том, что у него появилась сестра, которую родители будут любить вместо него. Тогда он чувствовал себя таким ненужным и несчастным, что и по сей день ужасно не любил вспоминать об этом.

Поля покосилась на него, но не стала ничего говорить, сосредоточившись на дороге. Они беспрепятственно выехали из Лунноярска и направились на север, туда, где кипела работа на шахтах.

Пейзаж за окном быстро становился все более суровым, буйная растительность сменялась строгими соснами, цветочные поля — каменистыми. Уже начало смеркаться, а Даня так и сидел с конвертом на коленях и размышлял о маленькой девочке, на которую родная мать гневалась так сильно, что разбила ей лоб. Не ему одному когда-то приходилось несладко.

Наконец, он тяжело вздохнул и распечатал письмо.

Оно было довольно длинным, написанным на бумаге, испещренной бледными, едва заметными рунами. Прежде Даня такого не видел и уставился на неведомые закорючки с интересом, будто бы мог в них что-то понять. И зачем применять столь тонкое мастерство ради простой бумажки? Или это не настоящие руны, а обыкновенные картинки, украшение?

Искусство создания рун, древнее, сложное, престижное, не принадлежало народу, этому искусству учили за толстыми стенами в дорогущих школах. Один неверный взмах кисти или резца — и все пойдет вкось и вкривь. Книги или любые другие записи выносить из школ было строго запрещено, и мастера хранили в памяти более тысячи знаков и бесчисленное количество их комбинаций, а для чернил использовали порой весьма экзотические ингредиенты. Для некоторых рун нужна была гранитная пыль, для других — алмазное крошево, кровь людей или животных, перья птиц или женское молоко, а перед нанесением требовались сложные ритуалы, молитвы, пост и воздержание. Самые умелые мастера проводили столько времени в аскезе, что и вовсе не видели смысла жениться, да и дети у них рождались редко.

И все это — ради обычного письма, которое Даня запросто может выкинуть после прочтения? В княжеской семье совсем разучились деньги считать?

Удрученно покачав головой, Даня протер глаза — почему-то текст расплывался и терял четкость, и ему пришлось приложить усилия, чтобы разобрать:

«Привет, Даня. Хочешь, расскажу один нелепый секрет? До пяти лет я считала, что это имя принадлежит злому богу, который украл разум моей матери. Смешная я тогда была и глупая, но с тех пор мне пришлось повзрослеть.

Теперь меня волнуют совсем другие вопросы: ты знаешь, что отец намерен назначить тебя своим наместником в Загорье? Не сегодня, конечно, и даже не завтра — он хочет, чтобы к тебе там привыкли и начали считать за своего.

Я выяснила: в Лунноярске тебя ждет отец Александра Михайловича Постельного, к которому тебя так или иначе отправят. Он должен начать твое обучение…»

Резь в глазах усилилась, и Даня на минуту зажмурился, а потом вернулся к чтению.

«Все эти годы отец пристально следил за тобой, он считает, что пока у тебя ветер в голове, но людям ты нравишься. Надо просто дать тебе время, и однажды ты станешь его опорой. Мне же достанется Плоскогорье, и это вроде как справедливый расклад, потому что соваться к диким горцам у меня нет ни малейшего желания.

Но вот что не дает мне покоя: а если однажды ты решишь забрать все?

Наш мир несправедлив. В Загорье ты будешь считаться главнее меня по старшинству, в Плоскогорье — лишь потому, что тебе повезло родиться мужчиной. И пусть я старательнее и умнее тебя, между старшим сыном и младшей дочерью оба региона выберут старшего сына. Единственное, что может защитить мое будущее, — это ритуал разрыва кровной связи. В таком случае Плоскогорье ни за что не передаст тебе власть».

Тут Даня осознал: не были бледные руны на бумаге просто картинками, они несли с собой такой страшный смысл, что ядовитая горечь затопила его жилы. Он понимал, что надо выбросить письмо в открытое окно, а еще лучше — сжечь, но не сделал ни того, ни другого. Детская мечта о семье обернулась сейчас неподвижностью и покорностью, он выпьет эту чашу до дна, а потом или исцелится, или наоборот. Возможно, некоторые мечты лучше вырвать с мясом, раз и навсегда.

«Я знаю, что ты больше не принадлежишь семье Лесовских, но кого на самом деле волнует история про обменные семьи. Любой жрец подтвердит, что ты сын своего отца, и это-то трудно изменить. Трудно, но возможно.

Поэтому прости меня за это письмо. Я очень надеюсь, что ты останешься в живых и не ослепнешь. Удачи».

Вот значит что, младшая сестричка. Спасибо, что это с ним сделала ты, а не Поля.

В голове шумело, в груди что-то надрывалось, мешая дышать. Все вокруг заволокло зловонным зеленым туманом.

— Поля, — позвал Даня и удивился, каким слабым был его голос, — Поленька!

От немеющих губ огненными рубцами разбегались по всему телу всполохи проклятия, которые смешивались с ядовитыми парами, разрывая вены. Жжение в глазах становилось нестерпимым, и Даня истово взмолился шайнам о том, чтобы смерть его была быстрой и легкой.

И шайны его услышали.

Глава 27

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— Поля, Поленька!

Ну надо же, как его от письма княжны Кати развезло, успела подумать она, а потом повернула голову и так резко ударила по тормозам, что едва не влетела головой в лобовуху и в последний миг успела защитить от удара Даню.

С ним происходило страшное: будто невидимый огонь сжирал заживо, кожа покрывалась безобразными ожогами, глаза позеленели и закатились, а все тело сотрясала крупная дрожь. От губ вообще живого места не осталось.