Цикл "Детектив Киёси Митараи. Книги 1-8" (СИ) - Симада Содзи - Страница 68

Надо было замаскировать эти углубления. Сумка осталась у двери, поэтому я собрала побольше снега и быстро вернулась к крыльцу, ступая на носках. Взяла сумку, положила туда снег, но его оказалось явно недостаточно. Тогда я нагребла еще снега с плит, которыми вымостили подход к мастерской, стараясь делать это аккуратно, почти ласково, чтобы не было заметно, и тоже напихала в сумку. Потом надела отцовские ботинки и пошла в них по следу, проложенному на носках, перед каждым шагом закладывая снегом оставленные моими ногами углубления.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Выйдя из калитки на улицу, я вытряхнула из сумки остатки снега и запихала в нее ботинки. Мне повезло – утром был еще небольшой снегопад, прикрывший места, где я собирала снег. Не будь этого, полиция могла заметить, что кто-то там копался, и это навело бы их на подозрения.

Стараясь не попадаться никому на глаза, я направилась к лесу неподалеку от нашего дома, в местечке Комадзава. Пока я шла, мимо проехало несколько автомобилей. Прохожие, к счастью, мне не встретились – все-таки было уже очень поздно.

В лесу у меня было любимое место. В низинке, заросшей бурьяном и колючей травой, протекал ручеек. Трава больно кололась, но лучшего места, чтобы спрятаться от чужих глаз, в округе я не знала. Я решила покончить с собой именно здесь, если мой план провалится.

Я заранее выкопала там яму, закрыв ее досками и замаскировав землей и травой. Бросила туда ящик – орудие убийства, бритву, пучки волос от его бороды. Восстановила маскировку, устроилась на корточках и стала ждать утра. Разгуливать по лесу не решилась, боясь на кого-нибудь наткнуться.

Было жутко холодно; я думала, что не переживу ночи. В голову лезли сомнения, мучили раскаяние и тревога. Я никак не могла решить, ждать ли окончания снегопада и куда идти. Домой? Слишком большой риск. Могла по пути встретить кого-то. А свидетели мне были не нужны. Я сказала мачехе, что останусь ночевать в Хоя. Даже если Масако позвонит туда маме, та все равно скажет, что я у нее.

Записки от имени отца написала я. Они остались в мастерской. Меня одолевали сомнения, правильно ли я все написала. Может, не надо было городить такой дикий план, а просто взять и отравить всех?

Больше всего меня угнетало одно – если полиция меня арестует, мама хлебнет горя по полной, наслушается о себе всякого из-за дочери-маньячки. Нельзя этого допустить, лучше умереть. Я решила открыться маме как-нибудь позже, хорошенько все обдумав. А вот для мачехи смерть будет слишком легким наказанием.

Насчет почерка, которым написаны «записки Хэйкити», я не беспокоилась. Дело в том, что лет с двадцати отец почти ничего не писал – ни писем друзьям, ни открыток, ничего. Образцов его почерка не осталось, и сравнить записки было не с чем.

Почерк отца я видела только один раз – несколько слов, оставленных им в молодые годы, когда он жил в Европе, в альбоме для рисования на одном из набросков. Его почерк оказался очень похож на мой. Помню, я тогда подумала: вот что значит отец и дочь, даже почерк одинаковый.

Для верности я еще подкорректировала свой почерк, взяв за образец письмо одного нашего знакомого – мужчины средних лет; специально писала мягким карандашом для рисования, чуть небрежно, не выписывая каждый иероглиф.

В голову лезли разные мысли. Как нарочно, об отце вспоминалось только хорошее, как он был добр ко мне. Я боялась, что чувство вины и раскаяния сведет меня с ума. Если подумать, я была единственным человеком, кому отец доверял. Поэтому так много и рассказывал о себе. Кроме меня и госпожи Томита из «Медичи», ему не с кем было поделиться. Это и дало мне возможность писать от его имени, так чтобы все поверили, что автор записок – Хэйкити Умэдзава. Отец верил мне, а я его убила…

Как же долго тянутся зимние ночи! Время до рассвета ползло черепашьим шагом. Я теряла сознание от холода. Это было ужасно.

На рассвете я пришла в ужас от другой мысли. Вдруг кто-то из Умэдзава обнаружит мертвого отца до того, как я окажусь дома? Тогда я не смогу поставить на место отцовские ботинки. А Масако и ее дочери наверняка знали, что в мастерской должны быть две пары обуви. Если кто-то из них заметит, что одна пара куда-то делась, мне будет плохо. Скорее домой! Но если я появлюсь там слишком рано, до того времени, когда надо нести отцу завтрак, это может вызвать подозрения. Идти прямо к мастерской, чтобы определить на место ботинки, тоже нельзя – там останутся мои следы, и как их потом объяснишь? Не зная, на что решиться, я не находила себе места.

Появлялись все новые причины для тревоги. Я начала сомневаться: надо ли вообще нести в мастерскую эти ботинки? Они промокли от снега. Вдруг полиции придет в голову сравнить их со следами на улице?

После долгих колебаний я все-таки решила попробовать вернуть обувь на место. Если б обнаружилось ее отсутствие, вышло бы еще хуже. На мое счастье, полиция не додумалась до того, что мужские следы на снегу оставили ботинки отца, а ведь стоило примерить их к следам, и я оказалась бы на волосок от гибели. Мне повезло, что утром выпало еще немного снега и следы стали уже не такими четкими.

Тем не менее полиция была настроена очень серьезно. Я поставила все на карту, подготовилась ко всему, а вот у мачехиных дочек случилась настоящая истерика. Но у меня не было к ним ни грамма жалости; наоборот, их слезы принесли мне облегчение.

Ночь под снегом не прошла бесследно – я подхватила простуду. Во время беседы со следователями меня колотил озноб, а они, видимо, приняли его за признак потрясения, который перенесла девушка, узнавшая об убийстве отца. Это тоже сыграло мне на руку.

Мама твердо заявила полиции, что день, когда был убит отец, я провела у нее. Она подумала, раз я до нее не доехала и не ночевала дома, значит, задержалась на работе. Может, там что-то произошло. Больше всего мама боялась, как бы Умэдзава не узнали про мою работу.

Вот таким святым человеком была моя мама.

Теперь о Кадзуэ. Я побывала у нее дома всего два раза. Ходила на разведку. Больше было нельзя – Кадзуэ наверняка разболтала бы мачехе, что я к ней зачастила.

Такое же кимоно, как у Кадзуэ, я не могла себе позволить, поэтому пришлось снять его с убитой и переодеться. Поджидая Такэгоси-сан на улице в намеченном месте, я увидела на воротнике кимоно кровяное пятно и поспешно перешла туда, где было не так светло.

Я ужасно боялась, внутри меня все дрожало. Ведь мне предстояло осуществить жестокий план, в общем-то, непосильный для молоденькой девушки. Страх и напряжение охватывали меня с не меньшей силой, чем во время убийства отца.

Помню, как кружилась голова, когда я мерила шагами темный переулок и думала о том, что будет, если человек, которого я поджидала, скрываясь от других людей, вдруг именно сегодня задержится на работе. Ведь я убила Кадзуэ, специально подгадав время.

Но это еще не так страшно. А вот если он именно сегодня освободился пораньше и уже прошел по этому переулку? Ноги мои подогнулись, и я чуть было не рухнула на мостовую.

Напряжение не отпускало, и когда мы с Такэгоси-сан вошли в дом Кадзуэ, я тут же уловила острый неприятный запах крови, однако Такэгоси-сан ничего не почувствовал. Помня о пятне на воротнике, я тут же попросила его не включать свет.

Следствие установило, что смерть Кадзуэ наступила между семью и девятью часами вечера. Я узнала об этом потом. Я действительно убила Кадзуэ в начале восьмого, но полиция, очевидно, посчитала, что убийство произошло позднее, потому что это было не простое убийство, а с ограблением. А ограбления обычно происходят, когда на улице уже стемнело.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Кстати, Такэгоси-сан был у меня не первый.

После похорон Кадзуэ я специально испачкала несколько сидушек в ее доме, выстирала с них чехлы и повесила в одной из комнат сушиться. Еще я оставила в доме кое-какой беспорядок, чтобы был предлог всем заехать туда по пути из Яхико.

К тому времени я уже потеряла страх перед убийством, это даже стало для меня чем-то вроде игры. Идея путешествия в Яхико всемером, которая раньше вызвала бы у меня содрогание, теперь казалась весьма привлекательной.