Аптечка номер 4 - Ханов Булат - Страница 21

Прежде чем ловить машину, мы прошерстили владимирские новости. Лемешки там по-прежнему не появлялись. Зато пресса стояла на ушах после поджога ковровского офиса «Единой России». Неизвестный в балаклаве ночью бросил в окно коктейль Молотова и сбежал. Никто не погиб. Оппозиционеры в эмиграции окрестили пожар очередным актом партизанской вой ны.

— Отвлечет внимание? — спросил я.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Якобы вся областная полиция займется поджогом? Не надейся.

От страха закружилась голова. Я часто, по-псиному, задышал ртом.

Я попытался прикинуть, сколько у нас времени.

— В понедельник Валентин не вышел на работу. До него не дозвонились. Во вторник, до полудня, начальство связалось с родственниками и ничего от них не добилось. После обеда сообщило в органы. Полицейский постучал в дверь Валентина, посмотрел в окна и опросил соседей. Допустим, нам повезло, и все притворились, что ничего странного не заметили. Значит, сегодня, в среду, проведут официальный обыск в доме. Может, проводят сейчас. Если сотрудники и не найдут ничего странного, запах из погреба учуют собаки.

— Складная версия, — признала Зарема. — Впрочем, я останусь при своей теории. То, чего больше всего ожидаешь, не случается. Ты уверен, что Валентин вообще работал в отделе образования?

— А грамоты?

— Подделка. Типа справки об одиночном пикете.

Голова кругом. Грамоты поддельные, Безруков прифотошоплен.

— Не исключаю, кстати, — продолжила Зарема, — что следственный комитет свяжет убийство в Лемешках и поджог в Коврове. Тогда нас в террористы запишут. Подкинем работенку ликвидаторам.

По моим плечам пробежала судорога.

Звенья выстроились в цепь.

Мы подсели к почетному работнику образования под Нижним Новгородом, предварительно посветив лицами в камеры на заправке. В следующий раз камеры засекли нас на вокзале во Владимире. Прибывших ранним утром из Лемешек. Отдохнув перед новым преступлением, мы по наводке украинских спецслужб поехали в Ковров — жечь офис других почетных работников. Логику и мотивы докрутят по ходу.

А еще если хваленая приложуха, скрывающая геоданные, не сработает…

— Нам конец, — произнес я.

— Почему?

Я рассказал, что, как только обнаружат изуродованный труп, первым делом изучат банковские операции чиновника. Узнают, как Валентин заливал бензин под Нижним Новгородом, запросят видео с заправки. Дальше дело техники, и озеленять я буду внутренний двор в тюрьме. И это при удачном раскладе. Вероятнее всего, меня просто казнят за теракт.

— Не паникуй. У тебя голос дрожит.

— С чего бы это, а! Нам конец, как ты не понимаешь?

— Не преувеличивай. Вспомни, пожалуйста, слова Валентина. Он платил наличными. Сам хвастал.

Чтобы подразнить банк. Да.

— На камерах с заправки тебя нет. Ты стоял поодаль, пока я говорила с дальнобоями. И я заранее натянула капюшон, чтобы по максимуму скрыть лицо.

— А свидетели? А камеры на трассе? На них по-любому вычислят машину Валентина по номерам.

— Мы ехали на заднем сидении. Если камера и засекла пассажиров в «Москвиче», чётких лиц она не даст. Насчёт свидетелей тем более не беспокойся. Сомневаюсь, что дальнобои — причем из других регионов — с готовностью помогут следствию. Да еще и в деталях вспомнят наши приметы.

Меня не покидало чувство, что Зарема занимается терапией. Ее заверение, будто я стоял в стороне и не попал на камеру, подкреплялось примерно ничем.

— Твое приложение, которое запутывает геоданные, надежное?

— Сто процентов.

— Так не бывает.

— Приложение безупречное.

Упорство, с каким Зарема верила в «отечественную» — какое, к чертям, отечество — разработку, множило сомнения.

— Сам посуди. Следствию придется добыть записи со всех заправок Владимирской и Нижегородской областей и просмотреть много часов скучного видео. А когда станет ясно, что убитый заливал бензинчик под Нижним Новгородом, нужного им ракурса следаки все равно не получат.

Я обхватил руками голову. Кровь билась об ушные стенки так громко, словно струя воды хлестала по стальной ванне.

— Поменьше себя накручивай. Паника нам ничем не поможет. Только отношения будем впустую выяснять.

Поменьше накручивай. Как же. Сама окровавленную одежду в лесу оставила. Раскидала по свалке. Им осталось только собрать мозаику, все части под носом.

К то-то себе карьеру на нас сделает. Погоны, премии, почет.

14

Условились на следующем. В случае чего не станем отпираться, что Валентин нас подвозил. Он вел себя развязно и весело. Хвалился, что наутро двинет на рыбалку с друзьями. С какими — не сообщил. Высадил нас на М-7 у деревни Лемешки. Мы раскинули палатку у трассы и поспали часа три. Продрогли и пошли на станцию.

— Почему на станцию? — уточнила Зарема.

— Я заболел и нуждался в лекарствах.

Зарема показала мне спутниковые снимки на картах, чтобы у меня сложилось визуальное представление о пути от трассы до станции.

— Может, Валентин оставил нас на трассе пораньше? Например, у станции Карякинской.

Я показал пальцем на карту и сделал вопросительный взгляд.

— Рискованно. Незачем дополнительно лгать.

Разумно.

— Приводи минимум подробностей, — сказала Зарема. — Когда докапываются до деталей, всегда можно отвертеться: устал, замерз, не разглядел в темноте. Главное, что у нас не было никакого мотива его мочить. Мы не похожи на тех, кто зверски убивает балагуров- водителей, которые зовут в гости.

Не похожи, но как раз такие.

Зарема не учитывала, что я расколюсь мгновенно, если нас возьмут сегодня или завтра. Размякну под давлением. Главное — взять вину на себя. Как вариант, настаивать, что угрозами заставил Зарему молчать.

Возьмут через неделю — поборемся.

Через месяц — разыграю как по нотам. Так прикинусь шлангом, что на «Оскар» номинируют.

Или я себя вообще не знаю.

Я не испытывал раскаяния. Убил и убил. Нас годами приучали к тому, что жизнь переоценена. Видео — с тюремными пытками, ракетными прилетами, окопными боями — разлетались по соцсетям и перепискам. Вчерашних студентов ломали, принуждая к контракту с министерством обороны, и параллельно объясняли, что лучшая оборона — нападение. Длинноязыких знаменитостей подрывали в машинах. Все, что строили на десятилетия, рушилось за ночь диверсантами и дронами. Склады взлетали на воздух, нефтехранилища горели, товарные поезда пускали под откос.

Это не раскаяние и не вина. Раздражение и злоба — вот что это.

Не раскаяние — горькая, цвета больничных обоев, досада. Почему этот болтливый шиз очутился на заправке в одну минуту с нами? Почему я повелся на его приглашение? Хотел доказать Зареме, что я тоже способен решать? И только?

Откуда тогда суицидальное упорство, с которым я забивал бутылку в глотку беспомощному противни-ку? У меня чуть вены не полопались от напряжения, и я все-таки продолжал, пока за уши не оттащили.

Машины мчались мимо и не останавливались. Мы шагали метров двести и на автопилоте вытягивали руку с поднятым пальцем.

— Это все еще М-7? — спросил я.

— Е-105.

— Звучит как название пищевой добавки.

— Трасса, между прочим, аж до Норвегии.

Вхолостую потратили час. Перспектива к вечеру добраться до Петербурга таяла в тумане неопределенности. Наверное, то же ощущали пропагандисты, обещавшие Киев за три дня.

— Тверичи — народ скромный, — объяснила Зарема. — Считают, что мы слишком хороши, чтобы нас подвозить. Переживают, будто их музыка и разговоры грубы для наших ушей.

— Или жмут на газ, когда видят маньяков- садистов.

Я достал телефон и посмотрел на себя во фронтальной камере. Лицо как лицо. Не то чтобы подкупает, но тоже ничего. Напрасно брился? Или тверское проклятие?

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— Сменим тему, — предложил я. — Как ты задружилась с финскими левыми? У вас что-то вроде Интернационала?

— Если бы. Все скромнее. Не уверена, если честно, что безопасно с тобой делиться.

— Не доверяешь?

Зарема усмехнулась.