Аптечка номер 4 - Ханов Булат - Страница 12

— Пускай про него.

— Это история из детства. О психической травме.

— Люблю истории из детства.

Зарема сделала демонстративно серьезное лицо.

— Папа был фрик. Не такой, конечно, как Валентин, но тоже давал жару. Например, запрещал смотреть капитал-шоу «Поле чудес». Якобы оно воспитывало извращенный вкус.

— Разве не воспитывало?

— Иногда тайком мне удавалось посмотреть один тур или даже целую передачу. Как видишь, алчной негодяйкой не выросла. И кроссворды не полюбила. Пронесло.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Бог миловал.

— В третьем классе у меня часто болел живот. Это потом я узнала, что школа сменила поставщика для столовой. А тогда о причинах мало задумывалась. Болит — и все тут. Медсестра школьная кормила меня активированным углем. Однажды я пожаловалась папе. А он решил, что я хитрю. И повел меня на ФГДС.

По длинной паузе и по пристальному взгляду я понял, что от меня требуется реакция.

— И что? — спросил я.

— Как «что»? Ты много родителей знаешь, которые ведут третьеклассников к эндоскописту?

— Как минимум это информативная диагностика. Что она, кстати, показала?

Зарема махнула рукой.

— Она показала, что глупо рассчитывать на папину помощь. Потому что вредно таскать детей на пыточные процедуры. Это как если бы я на просьбу рассказать что-нибудь скинула бы ссылку на сборник народных сказок. Или на учебник по психологии.

Похоже, я ляпнул лишку. Не впервой.

Зарема вздохнула и подняла черный пакет. От одной мысли о его содержимом меня начинало трясти.

— Придумаю, как избавиться от этого. Диктофон не забыл?

Я молча протянул старый гаджет.

Моя спутница спустилась с платформы в перелесок и исчезла за деревьями.

Изрядно замерзший, я опять принялся вышагивать по перрону.

Всего за день осторожный тип превратился в злостного преступника. И не то чтобы я рисковал. Не то чтобы нарывался. По шкале авантюризма от одного до десяти, где один — покупка просроченного майонеза, а десять — вступление в ЧВК с целью накопить на беззаботную старость, автостоп с незнакомой девушкой едва дотягивал до четверочки. Скромное развлечение с легким романтическим привкусом.

И чем оно обернулась? Вчера — обычный студент. Сегодня — беглец, вор и убийца. Садист, ко всему прочему.

Идеальный кандидат для показательной расправы. Связался с активисткой-рецидивисткой, бросил родной университет ради страны НАТО, убил уважаемого человека.

Вместе с чувством вины меня терзали сомнения, действительно ли мы добили Валентина. Выбитые зубы, раскуроченное небо, сотряс — есть множество примеров, когда выживали и с более тяжелыми травмами. Легко представить, как Валентин приходит в сознание и вопит о помощи.

Бутылка, уродливо торчащая из пасти, развеивала опасения — и не развеивала.

Напрашивался вариант сгонять обратно в дом и убедиться в том, что я параноик. Самый разумный и самый немыслимый вариант. Проще в полицию пойти с повинной или на рельсы броситься, лишь бы не открывать крышку и не заглядывать в подвал.

Спасибо судьбе, генам и Вселенной: я, похоже, не из тех, кого тянет на место преступления.

Что точно ожидало впереди, так это кошмары. Однотипные, с повторами, как противная реклама. Недобитая жертва преследует, оживает после ударов, смеется в лицо, харкает кровью.

И хорошо, если только в кошмарах.

В горле запершило. Я поймал себя на мысли, что боюсь сглатывать слюну, дабы не раздражать горло.

Наверное, все-таки орал во всю глотку, когда бил по бутылке.

Зарема вернулась без пакета и полезла в рюкзак за влажными салфетками, чтобы вытереть руки.

— Слава стихийным свалкам, — сказала она. — Наткнулась на такую. Постаралась перемешать старый мусор и наш.

— Футболку мою тоже выбросила? С кровью?

— Запихала как можно дальше, под рваный матрас и какие-то гнилые корки. Сырость там что надо. Это лучше, чем везти улику с собой в электричке.

Звучало так же разумно, как и тревожно.

— А диктофон?

— Разбила камнем и закопала остатки.

И не такие выживали.

— Теперь, если ты не возражаешь, послушаю музыку.

Я не возражал.

В половину шестого Зарема вынула наушники и перетащила рюкзаки к краю платформы.

— Прикинь, электрички не будет? — спросила она.

Я слишком устал, чтобы тревожиться и насчет этого. Если не приедет, накидаюсь водки и усну на траве.

На перроне появился первый после нас человек. Плешивый мужик в оранжевой ветровке, мешковатых брюках и сандалиях. Он встал чуть поодаль и осторожно посматривал на нас, как посматривают на незнакомцев.

Меня пошатывало. Я убрал руки в карманы, прикрыл глаза и вообразил себя маятником. Со стороны могло показаться, что едва держусь на ногах от слабости и вот-вот рухну.

— Ты как? До электрички продержишься?

Я разомкнул веки.

— У меня для тебя подарок.

— Что ты несешь?

— Сегодня ты угостила меня яичком с солью…

— Вчера.

— Неважно. Моя очередь.

Я вытащил из кармана кошелек Валентина. Зарема моментально поняла и ахнула.

— Выброси немедленно. Хочешь, чтобы нас с уликами взяли?

Повернувшись спиной к гражданину в оранжевой ветровке, я извлек содержимое. Фотография три на четыре, канцелярская скрепка, скидочные карты и четыре с половиной тысячи наличными.

Купюры спрятал в карман, а остальное убрал в кошелек.

— Улики где выбросить?

— Прямо здесь и выкинь, на самом видном месте, — зашипела Зарема. — Дай сюда.

Вырвав кошелек, она спустилась с перрона в перелесок и скрылась из виду.

Пассажиры прибывали. Никто не перешептывался, не тыкал пальцем в мою сторону. Будь я посвежее, извелся бы от подозрений.

Зарема вернулась и зыркнула на меня. Следовало напомнить ей, что вообще-то деньги не помешают, что она вчера успела покемарить в машине, что оскорбительно давить на человека, переживающего психическую травму похлеще зонда в желудке.

И вообще-то это не я врезал столешницей в живот Валентину, когда еще оставался шанс на мирный разговор.

Послышался свист. Проскочив одну металлическую арку за другой, поезд остановился на станции.

— С кондуктором говорю я, — предупредила Зарема.

— Да на здоровье. А я пока посплю.

Я знал, что не засну.

8

В окне снова показывали равнинный пейзаж средней полосы, за сутки надоевший до судорог. Стандартный сет из бесхозных полей, кудрявых деревьев и хворых домиков. Как будто и Лемешки не покидал.

В любом справочнике написано, что столица — это Москва. Вранье. Столица в Лемешках. В таких безликих и таких узнаваемых, в таких вездесущих. Здесь ты сочтен и любим. Здесь для тебя стынет картошка и разлито на рельсах подсолнечное масло. Если вздумаешь свалить, на ближайшей заправке тебя подберет хранитель мрачных истин и отвезет обратно.

— Во Владимире жарко, — отозвалась Зарема.

Она листала ленту в «Телеграме» и, похоже, не замечала бытийно- пространственного тупика, от которого страдал я.

— Плюс двадцать пять? Тридцать?

— В другом смысле. Бастует троллейбусное депо. А еще по всей стране лег «Озон». Посылки не выдает.

Я устал, и сказанное доходило медленно. Оболочки слов не сразу стыковались с образами.

— Хорошо, что машинисты не бастуют, — произнес я после паузы.

Подошли проводницы. Зарема расплатилась наличными из своего кармана. Выдав билеты, проводницы потеряли к нам интерес. Похоже, ориентировку на убийц пока не разослали.

Я прижался щекой к прохладному стеклу и опустил веки. Вспомнился мем про грустного политика, который едет в ночном вагоне и смотрит на собственное отражение.

— Сожалею, но поспать ты не успеешь.

Веки разомкнулись. Чуть-чуть, и сосуды лопнут от перенапряжения, как перегорают нити накаливания.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— Сколько у тебя сил? По десятибалльной шкале.

— Минус десять.

Зарема кивнула.

— Значит, где-то два, раз способен на шутки.

— Что дальше?

— План прежний. Надо убираться из Владимирской области. Прямо сегодня.