Ком-5 (СИ) - Войлошникова Ольга - Страница 2

— Ильюша! Ильюша! Живой! — мать бросилась ко мне, повисла на шее.

Я замер, хрипло дыша. Отстранил её. Спросил зло:

— Ну что, мама? Как вам новость, что сынка вашего, как хрячка племенного, на случку будут водить? В которую пальцем ткнут, ту и пользовать, покуда не понесёт, а? Список предъявляли, не менее чем из двадцати персон. Вон та вон цаца. Великая магиня! Сама Белая Вьюга так захотела, значит — спорить с ней не моги.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мать потемнела лицом, обернулась к императору. А тот, словно не замечая этого всего, спросил:

— Что ж ты молчишь, Евдокия Максимовна? Ответь. Сын же спрашивает. Да и я присоединюсь: как тебе такая перспектива? Есть все шансы получить сразу двадцать внуков-медведей. Высших оборотней, м? Или… пятьдесят.

По его интонации как-то непонятно было, как он сам-то к этой истории относится. Однако мне почему-то резко стало спокойней, сердце молотом долбить перестало.

Белая Вьюга стояла, упрямо сжав губы, задрав нос, но глядя при этом ровно в пол.

Но матушку мою носозадирательством хрен испугаешь. Выпрямилась, руки этак вниз, сухонькие кулачки сжала:

— А то и скажу. Хорошо, когда в государстве сильные маги есть. А вот плохо, когда у сильных магов мозгов мало. — Щёки у княжны вспыхнули. — Ты для нас, государь — отец и надёжа, всем своим подданным защитник. А такому, чтоб соплюха невоспитанная детьми твоими как собачками играла — в жисть не бывать. Не поверю.

Княжна возмущённо вскинула глаза, с гневом уставилась на матушку, потом на государя — дескать: неужто спустит простой бабе эдакое поношение⁈ Государь посмотрел на неё в ответ, покивал:

— Согласен, случай вопиющий. Более того, в этом безобразии есть и доля моей вины. Значительная доля. Как же упустил-то я, сестрица, что ни родителей, ни воспитателей своих ты в грош не ставила… — Белая Вьюга поняла, что речь идёт о её дурном поведении и вытянулась лицом. — Моё, моё упущение, — продолжал император. — Что ж, нужно успевать исправлять, покуда ты вовсе границ не потеряла. Впрочем, это уж дело семейное, о том мы подробно наедине переговорим. — И так он это сказал, что мы с маманей оба поёжились, а Хаген вовсе в шагоходе замер, ровно мышь дохлая. — А вот перед Ильёй Коршуновым и перед матерью его изволь извиниться прямо сейчас.

Княжна побледнела, снова покраснела, побледнела… Пробормотала скороговоркой:

— Я прошу прощения…

Государь нахмурился. Показалось ли мне, или в ангаре лампы потускнели? Не, не показалось…

— Изволь. Извиниться. Как следует.

Воздух вокруг императора и магини, кажется, аж загустел.

Губы у Белой Вьюги задрожали:

— Я… искренне прошу прощения за свою глупую и недостойную выходку… Обещаю, что подобного больше не повторится!

Уж не знаю, последнее она нам сказала или государю, но дышать как будто стало легче.

Император кивнул, обернулся к нам:

— Евдокия Максимовна, Илья Алексеевич, я как старший родственник сей девицы и глава рода ещё раз приношу вам наши глубочайшие извинения. Княжна Смолянинова вас больше не побеспокоит. Надеюсь, извинения приняты?

Маманя покосилась на меня. Кивнула:

— Конечно, ваше величество.

— В таком случае я даю вам четверть часа, Евдокия Максимовна, чтобы вы могли пообщаться с сыном.

ВЫПЬЕМ, ХАГЕН! ГДЕ ЖЕ КРУЖКА?

На этом Император и Белая Вьюга исчезли, а маманя снова приникла к моей шкуре, плача и причитая что-то невнятное. Только и можно было разобрать, что «Ильюшенька» да «как же так», «а нам уж похоронка пришла». А я принюхался к её седоватой макушке, и таким родным повеяло, домашним… Оборотился обратно в человека, обнял её:

— Ну, не плачьте, не плачьте, маманя. Жив. Всё хорошо.

Хаген торопливо спускался из «Пантеры»:

— Чайник поставлю, фрайгерр Коршунов? Успеем чаем вашу матушку напоить.

— Давай.

Маман утёрла глаза, всмотрелась в моё лицо… Потом вдруг живо оглянулась:

— Как же вы тут? Железяки одни. Холодно!

Я шлёпнул себя в лоб:

— Ах я дурак! Возьмите-ка бушлат мой, накиньте!

— А ты⁈

— А у меня теперь с морозом особые отношения, — усмехнулся я. — Да вот, полость меховая. Садитесь, да сверху коленки вот так привернём. У нас-то брюки набивные, пуховые.

— Ну давай…

Матушка устроилась, взяла сухарик. Вскоре подоспел и чаёк.

— Ты хоть расскажи мне, сынок, как случилось-то?

Ах-х… пень горелый, не успел я рассказ-то сочинить нестрашный. Пришлось на ходу приглаживать.

— Ох, чую, врёшь ведь, Ильюшка! — проницательно покачала головой маманя и отхлебнула чайку. — Страшнее было, поди?

— Как на духу! — сделал честные глаза я.

И тут снова явился император. Мы повскакали с мест.

— Евдокия Максимовна, время. Не переживайте, скоро Пасха, увидитесь, наобщаетесь вдоволь.

Не успели они отбыть, как в ангар ввалились три князюшки, три весёлых друга.

— Явились, не запылились! — проворчал я. — И где вы были, когда меня тут чуть на принудительную случку не приспособили?

— Но-но-но! — возмутился Великий князь. — Ты сам думаешь — к кому атаман побежал, как увидел тебя в разобранном состоянии? Кто дядюшку оперативно вызвал?

— Господа, будете чай? — дипломатично предложил Хаген и вежливо прибавил: — Как же вы справились? Опять буран начался, связь плохая.

— О, брат! — многозначительно приподнял брови Иван. — Для этих целей есть очень специальные артефакты.

Ядрёна колупайка! Артефакт экстренного вызова! Это ж сколько он стоит!

Видать мысли промелькнули на моём лице, потому что Иван успокаивающе хлопнул меня по плечу:

— Я решил, что более экстренной ситуации, чем потерявшая берега тётушка, в ближайшее время не представится. Тем более, — он принял драматический вид, — что она посягнула на честь моего друга.

— Да ну тебя! — я шутливо ткнул его в бок. — Тебя бы так!..

— Так меня так и хотели, желаний моих не спросясь, если ты забыл, — очень серьёзно сказал Иван. — А кто меня из этой паутины выцарапал?

— Кто обратно молодец⁈ — с хохотом поддержал Витгенштейн.

— По этому поводу предлагаю… — Серго вытащил из-за отворота бушлата бутылочку красного. — Пока чайник ждём, э? Хаген, садись давай, где твоя кружка?

НОВЫЙ РАЗВОРОТ

Однако на этом эпопея с отпрысками не закончилась. Не прошло и двух недель, как атаман вызвал меня для задушевной, так сказать, беседы.

— Ну что, Илья Алексеич, будем мы с тобой прощеваться.

— А чего такое? Аль медичка какую неисправность в моём организьме углядела?

— Сплюнь давай. Неисправность… Бронь на тебя пришла. Как носитель особо ценных кровей освобождаешься от несения воинской повинности, покуда трёх отпрысков не настругаешь. — Он подвинул мне по столу предписание, в котором всё было описано более официозными словами, но суть оставалась та же.

— Ага, — я потёр затылок, — а Хаген как же?

Пока «Саранча» наша лежала в углу ангара грустной грудой, мы выходили на дежурство на «Пантере». И Эмме с нами, между прочим. Вроде как, в зачёт какого-то стажёрства.

— Хаген за тобой, как хвост! — Атаман прихлопнул по столу ладонью. — А девчонка отбывает на курсы ускоренной переподготовки, на русскую машину. В Саратов. Ближайшая дирижабля в четверг должна прибыть. На ей все и полетите. Грузовое место под «Саранчу» зарезервировано.

— А «Пантера»?

Атаман поморщился:

— Не начинай, а? Нахрена тебе эта «Пантера»? С собой волочь, там где-то ставить… Тебе, считай, минимум три года фронт не светит. За стоянку плати, за обслуживание плати…

— А я её студиозусам сдам, под разбор.

— А-а! — махнул рукой атаман. — Глупости. Остальные три ты ж под выкуп сдал?

Да, все взятые на голландской базе шагоходы были записаны в наш с Хагеном трофей. Три я сразу согласился трофейной команде продать. А к «Пантере» привык как-то, что ли.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— До среды подумаю?

— Думай-думай. Учти ещё, девчонка-то уедет — как вы с Хагеном вдвоём на том агрегате корячиться будете? Лучче б на те деньги «Саранчу» свою восстановил.