Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович - Страница 71

Елизавета Петровна передала престол империи Российский нам, Петру III сыну её родной сестры принцессы Анна Петровны и герцога Карла Фридриха Голштейн-Готторпского.

Я же для восстановления справедливости и не желая верховной власти в империи Российской, И для примирения двух враждующих ветвей дома Романовых, повелел трон законному наследнику императору Иоанну VI Антоновичу вернуть, который до сих пор в положении узника находится в крепости Шлиссельбургской. Императорский трон он получает при условии учреждения Императорского совета империи Российской.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Собственной его императорского величества рукой подписано:

Пётр».

Соколов сложил документы обратно в футляр и вышел с ними на порог своего дома.

– Вот возьмите! – он передал футляр уряднику. – Сие то самое что надобно Лариону Даниловичу.

– Передам в самые руки, ваше благородие. Не извольте беспокоиться…

Эпилог

Казнь

17 октября. Год 1768. Красная площадь.

В 11 часов утра Красная площадь была заполнена народом до отказа. Люди собрались на казнь московской помещицы Дарьи Николаевны Салтыковой.

Этой казни ждали. И еще за неделю по Москве были распространены листовки сообщавшие населению про сие событие. Государевы офицеры и чиновники доводили до ведома народа слова о милости государыни Екатерина Алексеевны и про то что она наказывает токмо по справедливости и что в её правление империю ждут процветание и благоденствие.

– Когда привезут, душегубицу-то? – спросил пожилой купец, что явился поглазеть на казнь со всем семейством.

– Дак уже должны были привезти! – проговорил высокий крестьянин.

– Чего-то задерживаются они. Может милость вышла царская и не будет казни-то?

– Вона везут! – заголосил мальчишка в драном армяке. – Вона там!

Черный возок в сопровождении полуэскадрона гусар стал вползать на площадь по специально отведенному коридору. Его образовали солдаты, дыбы толпа не мешала им проехать к лобному месту.

Саму Салтыкову в возке окружали четыре гренадера с обнаженными саблями. Мало ли чего могло произойти.

– Сейчас почнётся! – проговорил крестьянин.

– Чего почнётся-то? – купец посмотрел на крестьянина.

– Дак казнь и почнётся! Чего указ зачитают и почнётся!

– Не-е! – произнес продавец сбитня. – Никто казнить не станет. Про то господа уже почитай неделю баят. Да и плахи и топором то нету. А стал быть казнить не станут.

–Салтыкова то в родстве с такими барами состоит, что и сама матушка-царица руки на неё поднять не посмеет, – проговорил сын купца, что готовился выйти в офицеры. – Там и Строгановы, и Толстые, и Головины, и Голицыны. Поди тронь их!

–Дак царице все мочно! – крестьянин посмотрел на купеческого сына. – Она ить от бога поставлена.

– Ой ли! – хохотнул купеческий сын. Но далее углубляться в опасный политический спор не решился.

– Дак бают государь-то истинный жив! – проговорил кто-то в толпе. – И не Катерина, а Петр Федорыч от бога ставлен-то.

– Помер он! Брехня то!

– Не брехня! Господь спас императора!

– А ну прекратить речи низменные! Где находитесь, сволочи! – выкрикнул некий полицейский чин.

– А ты нас не сволочи!

– Тихо! Сейчас учнут!

У эшафота черный возок остановился. Гренадеры заставили узницу выйти из возка и подняться на эшафот. Дарья Салтыкова осмотрела эшафот в поисках орудий казни, но кроме столба там ничего не было.

Стало понятно, что казнь будет токмо гражданская. Екатерина не решилась пойти дальше этого.

Чиновник в мундире вышел вперед и провозгласил зычным голосом:

– Народ московский! Слушай указ всемилостивейшей государыни императрицы Екатерины Алексеевны!

На площади стало тихо. Имперторский гвардейский офицер из Петербурга стал зачитывать указ Екатерины II от 2 октября 1768 года. Площадь во время чтения документа молчала. Поначалу были перечислены все преступления Салтыковой, и было сообщено, что замучила она сто тридцать восемь человек.

Тогда из толпы послышались крики:

– Мучительница!

– Руби голову!

– Казни сего изверга!

Чиновник снова выступил вперед и потребовал тишины. Чтение указа государыни законченно еще не было. Офицер смог продолжить.

«За душегубство и многочисленные смертоубийства душ христианских, помещицу московской губернии Салтыкову Дарью на один час приковать к столбу позорному и повесить ей на шею лист с надписью со словам и «мучительница и душегубица».

После того заключа оную помещицу в железа, отвести ее в женский монастырь и посадить её в специально подготовленную подземную тюрьму, дабы никогда она света божьего не видела».

– Видали? – спросил сыне купеческий. – А вы баили показнят её! Не показнили.

– В монастырь определили в подземное сидение. А сие рази смерти не горше? – спросил крестьянин. – Тамо больше года никто не поживет.

– Бывало и три проживали! Но больше нет.

Затем Салтыкову согласно указу приковали цепями к большому столбу, что возвышался посреди эшафота. Затем палач надел не шею жертве деревянный щит с надписью «Мучительница и душегубица».

По истечении часа Салтыкову свели с эшафота и снова усадили в черный возок, который под караулом отправился в Иваноновский женский монастырь….

***

Дело закончилось, приговор был вынесен и казнь состоялась. Но умерла осужденная помещица, заключенная в подземной тюрьме, где были воистину нечеловеческие условия содержания, не через год.

В подземельях Салтыкова содержалась до 1779 года или одиннадцать лет. Затем в её судьбе наступили перемены и по указу высочайшему её перевели в пристойное помещение при монастыре в коем она прожила вплоть до смерти своей, что последовала 27 ноября 1801 года.

И более никто по тому делу не пострадал. Против Хвощинского и Молчанова и их приближенных никаких дел не заводили, и они спокойно продолжали служить на своих постах.

А тайный секретарь императора Петра III Волков, тот самый что Манифесты к Салтыковой переправил, был назначен генерал- полицмейстером Петербурга…

***

А вот от коллежского секретаря Соколова после того дела Фортуна отвернулась.

Спустя год начальник канцелярии юстиц-коллегии в Москве статский советник Федор Дурново вынудил его уйти в отставку. Ибо Ивану Александровичу Бергофу довелось стать графом и московским генерал-губернатором. И он Соколову ничего не простил и все припомнил.

Ларион Гусев пытался вступиться за чиновника, но все без толку. Бергоф оставил бы и самого Гусева, но за спиной того стоял всесильный статс-секретарь Шешковский.

– Сей чиновник много пользы отечеству принести еще может! – сказал Гусев губернатору.

– Не думаю, Ларион Данилович. Соколов зело высокомерен и начальству никакого почтения не оказывал.

– Разве это главное, ваше высокопревосходительство?

– Почтение начальству первый долг чиновника! Верно ли, Федор Петрович?

Дурново ответил:

– Истинная правда, ваше высокопревосходительство. Всяк сверчок знай свой шесток. А Соколов никогда места своего не знал.

–Он получил отставку без пенсиона, ваше высокопревосходительство,– настаивал Гусев. – А все известно что Степан Елисеевич имения никакого не имеет. Крепостных людишек нет у него. Жил государевым жалованием.

– Неужто в том наша вина? – спросил Дурново.

– Верно, Федор Петрович. Молодой еще – проживет! – отрезал генерал-губернатор…

***

Но спустя несколько лет, благодаря стараниям господина Гусева, получил Степан Елисеевич приказ из Петербурга о назначении своем чиновником в Тайную экспедицию при Сенате Российской империи!

Документ о назначении привез ему старый знакомец уже титулярный советник Иванец-Московский. Ивана Ивановича Фортуна баловала, ибо не позабыла про сего смелого молодого человека императрица.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

– С возвращением на службу, Степан Елисеевич.

– А кто надо мной стоять будет, Иван Иванович?