Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович - Страница 46

Глебов говорит, что вскорости можно от Ангальтинки ожидать решительных действий. А если она выступит первой?

Но бог милостив, и будем уповать на его милость.

Скоро все будет.

С почтением к вам, Дмитрий Васильевич Волков».

Иванцов поднял глаза и посмотрел на Сабурова. Не наблюдает ли за ним? Нет. Старик уткнулся в бумаги и ничего не замечал.

В письме было нечто важное. Это Иван Иванович понял сразу. И там стояло имя Дмитрия Васильевича Волкова, тайного секретаря и автора указа «О вольности дворянства»35, человека в Петербурге весьма известного. И он состоял с Салтычихой в переписке. И переписка сия явно была свойства политического. Не сей ли листок так ищет Сабуров?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Иванцов аккуратно свернул письмо и спрятал его в карман своего камзола….

***

Дома Иванцов отогрелся у теплой печки, выпил горячего чаю и снова перечитал письмо.

«Здесь сказано про императора Петра III! Сие ясно как день. «Слова и дела больше нет». Это же манифест о ликвидации Тайной канцелярии. И сказано что «Он подтвердил все…». «Он» с большой буквы. Император!

Документ датирован временем, когда император был еще жив. То есть до государственного переворота Екатерины II. И составил его великий реформатор тайный секретарь господин Волков.

Но он говорит о втором манифесте? Что это за манифест? О вольности дворянства? Тогда почему тайно? В сем манифесте нет ничего того, что стоило скрывать. Вольность дворянства дело не запретное.

Но тогда о чем сей манифест? Он «власти не желает». Что сие значит? Неужели Петр III желал отречься от престола? А как иначе можно истолковать слова «не желает власти» и «рвется к себе обратно»? То есть желает отречения от престола государства Российского и возвращения к себе в Голштинию36. То есть туда, откуда его вытребовала как наследника некогда императрица Елизавета Петровна37.

А далее сообщения про Ангальтинку. Тут и думать не стоит про кого сии слова. Императрица нынешняя Екатерина Алексеевна была принцессой Ангальт-Цербстской. Вот её и называют Ангальтинка.

Сие понятно. Но каков тайный смысл письма? Для того, кому он сие писал, все было понятно. А как понять человеку стороннему?

Он пишет, что вскорости от Ангальтинки стоит ожидать решительных действий. Сие слова о том, что готовится переворот. Партия Екатерины и Орловых его осуществила и сейчас у власти.

А вот тайный секретарь Волков к какой партии принадлежал? И, главное, неужели и Салтыкова занималась политикой? Никто про то до сих пор и не догадывался. Но сие письмо прямое тому подтверждение.

Судя по тону письма, существовала партия, что такоже хотела отречения Петра III, но власть они собирались отдать не Екатерине Алексеевне жене Петра и матери престолонаследника Павла.

Но тогда кому? Неужели…

Про такое и думать не хотелось. Сии мысли граничат с изменой государственной.

«Может сжечь сию бумагу от греха? Или сказать Соколову? Но как он отреагирует? А тем более Цицианов? Они ведь Екатерину считают просвещенной государыней. Да и мне она милость оказала. Нет! Жечь не стану. Подожду пока».

На следующий день Иван Иванович никому не сообщил о своей находке. Он решил подождать и всем разобраться.

Но в этот раз Иванцов отправился в библиотеку салтыковского дома с большим удовольствием. Случай поймал его на самую ловкую приманку – на тайну…

Глава 14

Повальный обыск

Июнь 1764 года.

1

В доме у прокурора Хвощинского в Москве.

В кабинете хозяина собрались господа из полицейского, сыскного и иных ведомств московских. Это были сам хозяин дома прокурор Сыскного приказа Хвощинский, действительный статский советник Молчанов и надворный советник Вельяминов-Зернов.

В такой обстановке они общались без чинов и всякому кто увидел бы сие со стороны, стало бы понятно, что эти люди весьма дружны между собой.

– Глебов под судом, господа. И сие весьма опасно. Мы должны подумать о том, – проговорил Вельяминов-Зернов.

– Под судом, но всего только за взятки. Про то, чего мы все боимся, никто и ничего не знает. И Глебов об том не полусловом не обмолвится, – ответил Хвощинский. – А так что ему будет? Сильно не накажут. От должности его уже отстранили. Станет как помещик свой век доживать. Средства у него имеются.

– Это понятно, но нам нужен документ! Дарья должна выдать его нам. Я говорил ей про то, – не унимался Вельяминов-Зернов. – Но она уперлась. Говорит, что сей документ токмо она сберечь может.

– Оно и понятно. Сие державный политик, господа. Не простое убийство нескольких холопов.

– Так вы думаете, что императрица уже в курсе того, господа? – спросил Молчанов. – Или дело это только как уголовное?

– Думаю, что ей не сказали. Да и мало там кто знает про него. Такие карты на стол никто не выкладывает без нужды крайней. Так, что все пока в порядке и выбивать пыль из дела сего не следует. Пусть себе все идет как идет.

– Но Соколову дали право на повальный обыск! – вскричал Молчанов.

– Думаешь, Дарья, документ у себя в дому хранит? – возразил Хвощинский. – Нет. Там уже Сабуров сколь дней копается. Такое прячут в дальние тайники. В такие дальние, что и сами хозяева про них иногда забывают. Отсюда ничего нам не грозит. Да и Соколов ищет доказательств виновности Дарьи в убийствах холопов своих. Он о политике вообще даже не думает. Дело как уголовное расследуется.

–Оно так, – согласился Молчанов. – Одно дело уголовное разбирательство иное политическое. Однако, господа, нам с вами пристальное внимание тому делу уделять стоит. Ни одной мелочи не упускать. Сенатор Сабуров день и ночь салтыковские бумаги перебирает. А вдруг да какую ниточку обнаружит?

–Знаем, – ответил Хвощинский, – и у меня в её доме есть свои глаза и уши, Андрей Иванович. Не только у тебя. Но токмо ищет Сабуров не политические документы.

–Отчего ты так в этом уверен, сударь Дмитрий? Мне доложили, что он бумаги со всем тщанием прочитывает и еще Иванцова посадил за сие дело. А Иванцов с Соколовым работает.

– Сабурову нужна не политика, но тайники, где Салтыковские сокровища запрятаны. Говаривают есть у Дарьи такие в имении Троицкое и здесь на Москве в подвалах дома её.

–Выдумки все сие пустые, господа, – возразил Вельяминов-Зернов. – Пустые байки для мужичья. Да и том ли мы собрались говорить?

– Мы собрались, сударь, дабы решить, что нам грозит и чего нам бояться, – сказал Хвощинский. – И Соколов вышел на священника Кирилова. А Кирилов всегда был слабым звеном!

– Но с ним все хорошо разрешилось. Все документы, что в доме были у священника Кирилова, уничтожены.

– Все ли? – спросил Хвощинский. – Отчего такой важный документ как проект конституции оказался у Кирилова?

– Он сделал для себя список, хотя права не имел на это. И клятву давал, что сего делать не станет. Но Список его ныне в камине сгорел. Один пепел остался. Теперь никто про тайный проект наш не узнает.

– Но он нам может понадобиться самим, – сказал Хвощинский. – Стоит действовать нашим из Петербурга. Пока ситуация сие позволяет.

– То не нам решать, – произнес Молчанов. – Есть люди и повыше нас. И главное манифест. Манифест, а не проект конституции. Манифест ведь подлинный и сами знаете какую опасность он таит. Там подпись самого свергнутого императора.

– Про него знают токмо верные люди. Дарья Николаевна ничего и никому не скажет даже под пыткой. Редкая она женщина с истинно мужской хваткой и мужеством. Не зря тайный секретарь императора Волков ей все сие доверил.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

– Но вот надворный советник Михайловский весьма меня тревожит, господа, – произнес Вельяминов-Зернов.

– А что с ним? – спросил Хвощинский. – Я видел его вчера, и все было в порядке.

– Давеча я пил с ним у него в доме водку и под хмельком, он заявил мне, что дескать руку мы на святое подняли. Чуете чем сие пахнет, господа?