Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович - Страница 4

– Вот как? – задумался Соколов. – Стоит мне навестить капитана Тютчева в его доме. Благо он ныне на Москве.

– А что мне прикажете, господин коллежский секретарь?

– Вы займитесь пока архивными делами по Салтыковой.

– Дак там их почитай десятка три наберется. Всеми заниматься?

– Нет. Поднимите-ка, Иван Иванович, все записи и челобитные, что поступали по делу крепостного Хрисанфа Андреева. С него мы это следствие и начнем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Токмо про одного Андреева смотреть прикажете?

– Да. Начнем с него. Мне этот персонаж кажется наиболее важным.

–Отправлюсь в приказ немедленно и все разузнаю.

–Краткую справку мне по тому делу составьте, Иван Иванович. Завтра увидимся. Приезжайте в присутствие, и мы с вами все там разберем.

– Будет исполнено, – молодой чиновник приветливо улыбнулся и откланялся.

А Соколов отправился к помещику Николю Тютчеву, что проживал с ним по соседству. Начать расследование коллежский секретарь решил именно с этого человека…

Глава 2

Капитан Тютчев.

1

Москва.

Дом капитана Тютчева.

Большой каменный добротный дом Тютчева8 был заметен издали. Хорошо жил на Москве помещик и дворни содержал при себе не менее 30 душ. Тютчев был землеустроителем и занимался межеванием, проведением по местности границ между землями различных владельцев и имел чин титулярного советника или капитана.

Тютчев встретил коллежского секретаря в своем кабинете и пригласил выкурить по трубке доброго табаку. Но Соколов не курил и отказался.

– Тогда может наливочки откушать изволишь, сударь? У меня жена знатные наливочки ставить мастерица. Не откажи. Уважь хозяюшку.

– Согласен, сударь. С превеликим удовольствием.

– Эй, Прашака! Подь сюды! – барин позвал молодую девку-горничную.

– Да батюшка-барин? – молодая дородная девица тут же появилась из-за дверей.

– Прикажи там наливки нам подать. И посуду серебряную да закусок. Гость дорогой прибыл к нам. Уважить нужно.

Девка убежала.

– Садись, сударь, Степан Елисеевич. Неспроста видать прибыл ко мне? Так?

– Так, сударь, Николай Андреевич – Соколов опустился в удобное кресло. – По государеву делу к тебе.

– По государеву? Ко мне? – искренне удивился Тютчев. – Неужто в нашем земельном ведомстве, что не так?

– Да, нет, Николай Андреевич. Про земельное ведомство мы говорить не станем. Я назначен вести следствие по делу помещицы Дарьи Салтыковой, которая тебе сударь, безусловно известна.

– Вона как! – вскричал Тютчев. – Неужто против Дарьи Николаевны дело завели? Да не верится мне, что получиться из этого что путное. Сколь раз жалобы на неё писали? Знаешь ли? Раз 30, а то и поболее. Разным чиновникам писали. Откупиться Салтыкова, как и ранее откупалась.

– На сей раз дело приказано вести по именному повелению самой императрицы Екатерины Алексеевны.

– Правда ли то? Вот как! Дошло таки дело до государыни! Ох, как хорошо! Тогда может и будет чего. Хотя на Руси говорят, что царские милости в боярское решето сеются. Али еще говорят, жалует царь, но не жалует псарь.

– Сударь, я слышал, что и ты некогда жалобу на Салтыкову подавал. И меня особенно интересует это дело сейчас. Слово дворянина стоит больше чем слово крепостного.

– Подавал, сударь мой, жалобу, подвал. Но хода той жалобе не дали.

– А что тогда случилось? Можешь ли мне, сударь, про то рассказать?

– Отчего не могу? Могу. А случилось вот что. Я в течении года ездил к Дарье Николаевне в гости запросто.

– Такие слухи ходили по Москве, что вы с ней состояли в любовной связи. Так ли сие? Прости меня, что задаю такие вопросы, но не из праздного любопытства, а по долгу служебному.

– Был грех. Очаровала она меня. Муж у ней тогда только помер. Молодая вдовушка. Кровь с молоком. И в постели такая баба, что ух! – Тютчев причмокнул. – Я каждый день к ней ездил, а затем и ночевать оставался часто. Баба без мужика сам понимаешь сударь, и не баба вовсе.

– Так ты бывал в её доме так часто? – этого Соколов ранее не знал.

– Бывало и неделями не вылезал из её имения в Троицком. Но затем я встретил свою Марьюшку и пришлось мне порвать с Дарьей-то. Я престал у неё бывать, а она слала и слала ко мне своих гайдуков с приглашениями. Я поначалу отговаривался нездоровьем. Но она прознала, что у меня есть невеста и приказала своим людям похитить меня, когда я у себя в имении уток стрелял. Моего слугу Степашку они убили до смерти, а меня связали и привезли к Салтыковой. Дарья была в бешенстве от ревности. Перетрусил я тогда, сударь. Ох, и перетрусил!

– И она применила к тебе насилие?

– Насилие? Нет. Только угрожала. Подвалы в своем имении мне показала. И там я видел такого звероподобного ката, что мурашки пошли по коже. Думал сейчас привяжут меня сердешного к бревнышку и растянут на дыбе. Али калеными щипцами прижгут. Но ничего обошлось. Она велела мне забыть Марью мою и думать не сметь о женитьбе. Не то грозила, что злою смертью и меня и Марью порешит.

– И что далее?

– А что далее? Обещал я ей то, и меня отпустили.

– Но выполнять обещание ты не собирался, Николай Андреевич? Так?

– Конечно, не собирался. Я забрал Марьюшку и в Москву. А там жалобу написал начальнику полицмейстерской канцелярии действительному статскому советнику Андрею Иванычу Молчанову. Тот жалобу принял и меня выслушал. Обещал дело завести и во всем разобраться. Прокурор Сыскного приказа Хвощинский назначил чиновника по моему делу надворного советника Льва Вельяминова-Зернова.

– Знаю Вельяминова-Зернова. Это верный человек Хвощинского. Что прокурор скажет, то он и сделает.

– И он вскоре дело то и прикрыл. Никакой вины Дарьи Салтыковой в смерти моего крепостного Степашки не было. И Дарья обещала примерно наказать своих холопов за смертоубийство, а мне выплатить стоимость убытка. Да позабыла о том и ни копейки не заплатила.

– И все?

– А чего еще? Вельяминов-Зернов сказал, что и дела-то никакого нет. Ну, приревновала баба. С кем не бывает. Порухи же чести моей дворянской он не видит в том никакой. Угрозы же назвал пустым звуком. И все.

– Но говорили, что она приказала сечь тебя батогами. Было ли сие?

– Что ты, сударь. Какие батоги? Я столбовой дворянин! Хотя злые языки такое говаривали. Но сего не было.

– А скажи, Николай Андреевич, а что ты видел в подвале барского дома Салтыковой, куда тебя доставили?

– Много чего видал. Но скажу по чести, не уступает он пыточной камере, хоть и не был в такой никогда, а токмо слышал. А рожа у её ката чисто разбойничья. Такого увидать – ночь не спать, а то и две.

– А про пытки в этих подвала слыхал ли чего? – допытывался Соколов.

– Слыхал. Кто о том не говорит на Москве, сударь, – Тютчев перешел на шепот. Мои крестьянишки болтали, что Дарья-то человечину жрет.

– Что? Как человечину?

– А ты того не слыхал? Мой холоп Ромка, что был у меня в конюхах, встречался с девкой из салтыковских, кузнеца дочкой. Так вот она и баила ему, что мол, у крепостной девки Настюхи она велела грудь отрезать и зажарить для себя.

– Но ты же сам, сударь, часто гостевал у неё. Сам-то ты замечал что-то подобное?

– Сам-то? Нет. Ничего такого я за ней не замечал. Да и не до того нам с ней было тогда. Но когда при ней секли кого, глаза у неё такие становились. Что прямо жуть. Я и сам могу какого холопа высечь повелеть. Но не так, как у Салтыковой это делается. Я потому и стал её бояться. От такой бабы и путного потомства не будет. Моя Марья совсем иное дело. Ласковая да мягкая. И глаза такие!

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

– А ты был свидетелем истязаний её холопов, Николай Андреевич?

– Как секли видал, – осветил Тютчев.

– И от этого кто-либо скончался?

– Того не знаю. Может и да, а может и нет.

В этот момент двери отворились, слуги принесли наливки и закуски. Хозяин пригласил гостя откушать. Они сели за стол и выпили. Соколов похвалил наливку и продолжил допрос: