Поймать солнце (ЛП) - Хартманн Дженнифер - Страница 9

Девушка приподнимается, откидывая волосы с лица.

Ветерок затихает.

И я тоже.

Она поворачивает голову в мою сторону, и наши взгляды встречаются. В глазах мелькает узнавание. Элла выпрямляется и застывает, пальцами обхватив перила.

Она не улыбается, и я тоже.

Я не машу рукой, и она тоже.

Мы просто смотрим друг на друга, пока солнце освещает ее и заставляет ее волосы мерцать, как яркое пламя. Воспоминания вспыхивают в моей голове. Прекрасные, давние воспоминания о том, как она улыбалась мне на школьном дворе в первый день первого класса, держа на коленях книжку рассказов про Винни-Пуха, и я всем сердцем думал, что однажды она станет моей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глупость.

Глупые, дурацкие детские фантазии.

Я сглатываю, горло сжимается, пока дым закручивается вокруг меня и уносится в небо. Мое дыхание сбивается. Удивительно, почему я смотрю на нее и почему кажется не могу от нее оторваться.

Но долго гадать не приходится.

Девушка моргает, опускает взгляд на воду и разрывает ощутимую связь, когда серые, как вода, облака надвигаются, затмевая солнечный свет.

Проходит еще мгновение, прежде чем она бросает на меня последний взгляд с выражением лица, которое кричит: «Пошел ты, «Доктор Пеппер»».

А потом уходит.

Я бросаю все еще дымящуюся сигарету на землю и затаптываю ее носком ботинка, наблюдая, как она удаляется летучем облаком оранжевого цвета.

И улыбаюсь.

ГЛАВА 5

ЭЛЛА

Проходит сентябрь, и я благодарна, что жара миновала, пока пробираюсь по сухой земле и хрустящим листьям к небольшой полянке, частично скрытой от пешеходных троп. Навес из ветвей и зелени закрывает большую часть солнечного света, создавая дополнительное ощущение уединенности маленького убежища, которое, помнится, мы с Максом обнаружили много лет назад.

Я бросаю рюкзак на кучу сухих веток и присаживаюсь на скамейку в деревенском стиле. Похоже, кто-то специально сделал ее, отчего мое сердце замирает. Я помню, как в тот последний день он сказал мне, что хочет сделать для нас скамейку.

Нет.

Очень сомнительно. Я ушла в закат, и больше он меня не видел.

Если мне повезет, то это, скорее всего, место встречи какого-нибудь странного культа, где проводят ритуалы с участием козлят и крови девственниц.

Я роюсь в своей сумке и достаю блокнот на спирали и черную ручку. Сегодня мама вышла на работу. Она устроилась администратором в парикмахерскую «Долорес» и будет работать пять дней в неделю, пока не подвернется что-нибудь получше. Владелицу салона зовут Энн, так что я до сих пор ломаю голову над названием фирмы. Тем не менее Энн кажется милой, а я умею ценить хорошие тайны.

Усаживаясь на скамью, скрестив ноги, я открываю блокнот и нахожу чистую страницу. Шариковая ручка скользит по линованной бумаге, когда я начинаю писать.

Дорогой Джона,

Я тебя ненавижу.

Зачеркиваю первое предложение и пытаюсь снова, опуская ручку прямо под этими тремя словами и начиная сначала.

Прости. Это было мрачное начало, хотя иногда это правда. Бывают дни, когда я тебя ненавижу, а бывают, когда люблю тебя. И бывают дни, когда я чувствую и то, и другое одновременно. Это самые тяжелые дни. В такие дни я кричу в подушку, пока мои голосовые связки не распухают и не саднят, я злюсь на маму и отказываюсь есть, потому что от еды мой желудок болит еще сильнее, чем обычно.

В общем, все это угнетает, так что я прекращаю писать.

Я просто хочу, чтобы ты знал, что я действительно люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю.

И именно это заставляет меня ненавидеть тебя.

— Элла.

Это за гранью.

Я вырываю страницу и сминаю ее в тугой шар, засовывая в открытый рюкзак. Может, стоит попробовать еще раз? На этот раз я могу солгать. Могу сказать ему, что жизнь складывается как нельзя лучше и мы прекрасно справляемся без него. Людям нравится ложь. Им нравятся сказки, потому что они всегда заканчиваются приятной развязкой, завязанной маленьким розовым бантиком с надписью: «Жили они долго и счастливо». Не знаю точно, почему бантик розовый, но розовый — цвет счастья. Кажется, это уместно.

Я отказываюсь от черной ручки и меняю ее на розовую.

Так будет лучше. Я буду врать ему розовыми чернилами и сказочными словами.

Уже собираюсь начать очередное письмо, когда слышу шаги, приближающиеся по тропинке. Ветки хрустят под ногами. Палки и опавшие листья шуршат, когда шаги приближаются. Я задерживаю дыхание. В голове мелькает видение фигуры в плаще с кинжалом, сверкающим в солнечном свете. На лезвии кинжала выгравировано слово «девственница», а вдалеке блеет беспомощная коза.

Вот и все; мне конец.

Навес из зеленой листвы отодвигается, открывая взору незваного гостя.

Я замираю.

Я моргаю, глядя на знакомое лицо, а он смотрит на меня в ответ. Мы пялимся друг на друга. Никто не двигается. Никто не говорит.

Макс.

Макс Мэннинг стоит передо мной в линялых голубых джинсах и сырой футболке, прилипшей к груди. Его волосы медленно высыхающими темными волнами падают на глаза, а белые кроссовки изношены и перепачканы грязью.

Что еще важнее, парень выглядит разъяренным. Мое существование спровоцировало его.

Вздохнув, я опускаю взгляд на пустую страницу блокнота и делаю вид, что его здесь нет. Если достаточно долго избегать каких-то вещей, то они обычно исчезают. Это сработало против меня в тот раз, когда мама купила мне аквариумную бойцовую рыбку, но в целом результаты благоприятны.

— Что ты здесь делаешь? — требует он, выходя дальше на поляну.

Кажется, на этот раз не сработало.

— Принимаю ванну. — Я начинаю черкать в верхней части страницы, рисуя солнце.

Тишина заполняет пространство между нами, но его присутствие звучит громко и властно. Я почти вижу, как раздуваются его ноздри и дергается глаз, хотя мой взгляд прикован к рисунку солнца, которое каким-то образом превратилось в цветок. Я превращаю солнечные лучи в лепестки и добавляю длинный стебель.

Наконец он говорит:

— Это мое место.

— Что-то я нигде не вижу твоего имени.

— Ты сидишь на нем.

Нахмурившись, приподнимаю задницу со скамьи и смотрю на дерево, прищурившись, на маленькие неровные буквы, вырезанные на поверхности.

МЭННИНГ, 2013 ГОД

Ну что ж.

Снова усаживаясь на скамейку, набираю полную грудь воздуха и выдыхаю.

— Прости, я не подумала проверить право собственности. У тебя есть официальный документ?

— Я серьезно. Я прихожу сюда, когда хочу побыть один.

— Ты все еще можешь быть один.

Я бросаю на него быстрый взгляд, отмечая, как он складывает руки на груди, а прядь каштановых волос завивается над его левой бровью, словно штопор. Его щеки раскраснелись от субботнего солнца, добавив еще больше цвета к его и без того бронзовой коже, его руки хорошо очерчены, мышцы подергиваются от подавляемого гнева. Красивые руки. Если бы я питала слабость к рукам, то отнесла бы его к высшему классу.

И я понимаю, почему девушки так и валятся с ног, когда он проносится по коридорам, оставляя их в облаке мятного, соснового аромата и отвергнутой влюбленности. У меня отличное зрение. Макс Мэннинг хорош собой, на десятку по всем параметрам. Если бы я действовала исключительно на гормонах, то была бы очарована. К счастью, я существую на травмах, черном кофе и сарказме, поэтому его привлекательное мужское тело и загадочные голубые глаза не действуют на меня.

Макс обводит взглядом живописное пространство, а затем снова смотрит на меня.

— Я не могу быть один, если ты здесь. Уверен, есть масса других мест, где ты можешь хандрить.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Изображая возмущение, я раздраженно фыркаю и поднимаю три пальца.

— Во-первых, ты абсолютно точно можешь быть один. Мы можем быть одни вместе. Одиночество — это всего лишь состояние души. — Я опускаю указательный палец. — Во-вторых, я не хандрила. А просто задумалась. — Я опускаю безымянный палец, оставляя только средний, направленный в безоблачное небо.