В Россию с любовью (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич - Страница 6

Обед начался привычно. В смысле, я уже привык к такому церемониалу, а он есть. Все один за другим пришли, расселись. Дождались матушки нашей, великой царицы, и когда она села, степенно приступили к трапезе.

— Сынок, что-то вспомнил? — мазнула она меня тёплым взглядом. Начало ещё одной традиции — опроса семьи на предмет «у кого что болит».

— Да, матушка. — Тут такое обращение принято, «матушка», без шуток и иронии. Как будто в старинную сказку попал… Хотя я в неё и попал. — Евгения читала новости, а у меня что-то в голове всплывает. Не общая картина, отдельные фрагменты. Но без воспоминаний о лицах и событиях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Хорошо. Не забудь рассказать всё Поликарпу Людмилычу, — удовлетворённо кивнула она.

— Обязательно, матушка.

— Маш, твои дела как? — Маша — девочка, потому при равном возрасте считается чуть «выше», условно «старше». Но я не обижаюсь.

А вообще, применительно того, что тут сказка. Знаете, как в стародавние времена князь проводил во время пира опрос дружины, прежде чем издать какое-то важное распоряжение или указ? Начинал спрашивать своё видение проблемы с младших. Почему? Потому, что когда выскажется старший, кто-то из ближников (старшей дружины), то перечить ему более младшие по рангу и выслуге не посмеют — он же авторитет, а их слова поставят его слова под сомнение, это как бросить вызов в лицо, да перед князем. Вот и мама Ира даже в семье опрос проводит по той же схеме с той же логикой. Царица во всём царица. Я начинаю, затем Маша, Женя, Оля, и, наконец, наш коллективный папочка, посещающий такие мероприятия, и больше, в принципе, его участия в нашей семье я не вижу. Вот и сейчас Маша отчиталась, что сегодня проходили на занятиях, и во что она, как ни старается, не врубается. Что-то по монетарной политике — у меня на эту тему в голове ничего не «встало», наследие «я» молчит — помочь не смогу.

— Ну, дочь, экономика сложная наука, — благосклонно улыбнулась царица. — Сложная тем, что никто заранее не знает, что же в ней правильно? Можно только пробовать, смотреть и наблюдать. И делать выводы по факту. Потому учи, что есть — эти знания добыты поколениями наших предков. А как оно выйдет в итоге — наши дети и внуки будут изучать и исправлять наши ошибки.

Вот блин верные слова! Не знаю, что изучал «я» где-то там у себя, но он определённо был с нею согласен.

— Мам, а Саша когда присоединится? Мы ведь всегда на теоретических вместе учились. И он вроде готов…

— Обсудим это позже, — нахмурилась царица. — Он только-только подошёл к окончанию реабилитации, и, как ты могла заметить, не всё хорошо у него с памятью. Решим.

Женя тоже сегодня училась, политическому влиянию, что-то связанное с психологией и политологией — царевне сия наука важнее всего, и в школах такое не преподают, только индивидуальные занятия у мастодонтов-интриганов. Отчиталась — я вновь ничего не понял. А вот Оля отчитываться подробно не стала. Она уже взрослая и занимается делами государства — помогает матери в прямом смысле. А именно возглавляет приказ внутренних дел, он же разбойный — это МВД тут так зовётся. Она ж наследница — готовится, изучает, как что в государстве работает. Конечно, там есть реальный министр в статусе зама, но номинально она приказ возглавляет, и это, наверное, правильно.

— А ту маньячку поймали? — нахмурилась мать. Но не от неудовольствия работой Ольги, а скорее просто была раздражена ситуацией.

— Нет пока. — Оля покраснела и опустила голову. — Их, маньяков и психов, сложно вычислить. Психологи на ушах, составляют карты, портреты, лопатят… Но Москва — большой город.

— Маньячка? — заинтересовался я.

— Тебе интересно? — подняла глаза Женя.

— Ага. Я любознательный.

— Есть одна… Гадина… — Царевна не должна опускаться до бранных слов, но Оле очень хотелось кое-кого ими приложить. — Убивает только мужчин. Причём иногда не простых, а были случаи, даже с охраной. Охрана выжила — их просто вырубили. Отрезает жертвам… Кое-что… И засовывает…

— Куда засовывает? — вскинулась Маша.

— Оль! — нахмурилась мать. А когда она хмурится, у всех в округе голова сама вжимается в плечи.

— Или в рот, или в афедрон! — прошептал я, чтобы сестрёнка услышала, но услышали все, и нас снова прижало, словно бетонной плитй сверху.

— Саша, твою бога душу!

— А что такого, мам? — А вот я и не думал смущаться. — Маньяки — есть маньяки, и мы не маленькие. Значит, это какая-то жертва насилия. Её когда-то изнасиловали, причём, мужчина, возможно в детстве, когда она была беззащитна. И возможно, это сделал близкий человек, которому она доверяла. И она теперь мстит всему человечеству.

— Это у нас основная версия, которую отрабатываем, — вздохнула старшая сестрёнка, снова опуская голову.

— И когда у нашего Сашеньки проявились такие глубокие познания психологии и криминалистики? — съязвила Женя, пока мама просто хмурилась, о чём-то напряжённо думая.

— Книжки надо умные читать. А не прихорашиваться и о шмотках и балах думать, — не стал прогибаться и контратаковал я. — У меня на столе учебники, а не «Космополит», как у некоторых. А в ящиках стола, если порыться, может ещё кое-что найдём? Такое жужжащее, с моторчиком?

«Космополит» — это главный мировой журнал мод, издаётся не только у нас в стране, я его у Женьки в покоях случайно увидел, когда что-то спросить заходил. В нём кроме платьев, побрякушек и прочего ещё эротические рассказики печатают. Не то, что пошлые — наоборот, почти в рамках приличия. Но с намёками на изюминку. Маша сказала, молодые дуры незамужние типа Женьки от них с ума сходят, хотя я ничего такого в них не увидел. А про «моторчик» уже сам добавил — сей инструмент у неё сто процентов есть, но она не настолько рухнувшая, чтобы оставлять его на открытом месте.

— Так, мелочь! Да я тебя!.. — снова засияла в её руке фигура, и, закономерно, раздалось:

— Евгения! Охолонь!

Я, как и все за столом, опять вжал голову в плечи. Да, мам, ты, может, и крутая, но семья — это такое сборище дегенератов, в котором всем наплевать на твой ГОЛОС и ментальный пресс. Дави сколько хочешь, а мы всё равно будем провоцировать. Судя по её злости, она это прекрасно понимала.

— И давно маньячка орудует? — обратился я к Оле, стараясь побыстрее закрыть тему с Женей. Которая и сама не хотела больше под раздачу –вон, как от намёка покраснела, и не протестовала.

— Полгода ищем, — покачала старшая головой. — Тринадцать жертв. Последняя — две недели назад. И даже предположений нет, кто и откуда — география по всей Златоглавой.

Н-да… Сурово. Но кому-то и это дерьмо грести надо. И она как раз в этом ведомстве стажируется.

Дальше настал черёд опроса Карла Ульриха Ольденбургского, и батя, вот уж нищета философии, в красках начал расписывать, какого уникального цвета у него получился фон в работе, которую сейчас делает, и как он доволен. Сука, но не после же того, как твои дети говорили о серьёзных мать его вещах! Он что, совсем на голову больной? Где маман его нашла? Нет, понятно, брак был политический, его за неё выдали исключительно, чтобы не случилось очередной войны в Европе (это мне Машка рассказала). Но что, не могли кого умнее найти? Европа ж большая. И говорил он так увлечённо, что я непроизвольно презрительно скривился. И поймал обеспокоенный взгляд матери, мою ужимку заметившей. А ещё, кажется, заметила Оля, никак это не выдала, но на карандаш взяла. Почему это для них важно?.. Наверное потому, что прежний я никогда бы так не поступил — судя по отзывам сестёр и оброненных служанками фразам он был той ещё неженкой и бабочкой, занимавшейся исключительно музыкой, и эта бабочка не поняла бы диссонанса. Типа да, цвет фона твоей картины — капец важная штука, не подобрав оный мир рухнет и жизнь кончится. Больше версий у меня нет, да и эту надо вначале проверить, ибо собственный предшественник — потёмки. Жене же было на мою реакцию пофиг, а Маша ещё маленькая — не заметила, но мне и этих двух за глаза хватит, чтоб спалиться.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— А ты, Александр, не заинтересовался живописью? — почти без язвы в голосе спросила Женя, когда батя закончил. — Раньше тебе нравилось ею заниматься.